— Присаживайся, — сказал он, подхватил свой блокнот и впился в него взглядом; потом уселся на стул с другой стороны письменного стола. — Я подвёл итог голосованию.

— Да? — сказал я, старательно делая вид, что мне безразлично.

— Голоса распределились с весьма незначительной разницей.

— Да?

Он оторвал взгляд от блокнота. Я ничего не мог прочитать по лицу тренера — его умению владеть своей мимикой позавидовал бы любой игрок в покер; ты бы в жизни никогда не догадался, что у Шулера на уме. Он помолчал — чтобы подразнить меня. Я не играю в покер, у меня все мои чувства на лице написаны. Я опустил руки на колени и так крепко сцепил их, что костяшки побелели.

— Джаред, прости, но выбрали не тебя.

Сперва мне показалось, что я его не расслышал. Пальцы мои по-прежнему были крепко сплетены, как будто от этого смысл сказанного тренером мог как-то измениться. Я не дышал. Но тут слова Шулера наконец достигли моих ушей и проникли в мозг.

Вам, наверно, известно это чувство — как будто ещё десять секунд, и тебя стошнит? Хотя, конечно, блевать я не собирался, но чувство было именно таким, и оно ещё долго не покидало меня.

До того, как тренер обратился ко мне в коридоре, я был морально готов к поражению, но когда он позвал меня в свой кабинет, я проникся уверенностью, что выиграл. Почему он просто не дал мне самому всё узнать из объявления на доске?! Я бы не пал духом; ну, прочитал бы и пошёл своей дорогой, особенно не расстраиваясь. Но тренер подал мне надежду, и теперь я не мог просто повернуться и уйти; мне пришлось сидеть здесь и переживать своё унижение у него на глазах.

— Как я уже сказал, — продолжал Шулер, — борьба была равной. Вы с Остином всё время шли, что называется, ноздря в ноздрю.

Он принялся крутить блокнот в пальцах. Это у него привычка такая, он вечно что-то крутит в пальцах: если не блокнот, то свисток, если не свисток, то очки.

— Послушай, — проговорил он, — я знаю, как тебе хотелось стать капитаном. Ты большой трудяга, и поэтому я хочу предложить тебе кое-что. Как второй по результатам, ты можешь рассчитывать на особое положение, поэтому я назначаю тебя помощником тренера.

— Помощником тренера? — переспросил я. Для вас это, возможно, и звучит не так уж плохо, но вы должны понять одно: помощник тренера — это должность для пацана помладше, который не настолько хорошо бегает, чтобы включить его в команду. С тем же успехом тренер мог бы сообщить, что назначает меня на роль талисмана команды. Помощник тренера!

— Верно.

— И в чём будут заключаться мои обязанности?

— Отмечать присутствующих, выдавать снаряжение, всё в таком духе.

Ну и что я должен был на это ответить? Остину достанется вся слава и власть капитана команды, а я буду, так сказать, выполнять обязанности прислужника. Я попытался изобразить энтузиазм, но получилось плохо, и тренер увидел разочарование в моих глазах. Я не играю в покер.

— Спасибо, — сказал я.

— Не похоже, чтобы ты был доволен.

— Нет, я доволен. Просто немного огорчён, что не стал капитаном. Вот и всё.

— Конечно, я понимаю. Можешь побыть здесь ещё несколько минут, если хочешь. Я дам записку, чтобы тебя не ругали за опоздание на классный час.

— Да нет, не надо, всё нормально.

Уверен — тренер понял по моему тону, что всё вовсе не нормально. Я не играю в покер.

— Послушай, — сказал он, — ведь ещё будет старшая школа.

— Да, верно, — согласился я, думая о том, что и в выпускном классе старшей школы Остин-Спесь по-прежнему будет у меня выигрывать. — Спасибо, — повторил я.

— Всё, что могу, Джаред. Ты хороший парень. Сожалею, что так получилось.

— Не надо меня жалеть. Я не хочу, чтобы вы меня жалели.

— Я только хотел сказать, что иногда жизнь упорно показывает человеку средний палец. Я знаю — ты заслуживаешь лучшего.

— Спасибо, — проговорил я в тысячу двухсотый раз.

— Тогда увидимся сегодня на тренировке?

— Да.

— Приди пораньше, — предупредил он. — Ты должен будешь отметить присутствующих.

Я вышел из спортзала. Коридор был пуст, если не считать одного человека: перед входом в зал стоял Остин-Спесь собственной персоной. Не говорите мне, что это произошло случайно.

— О, ты уже побеседовал с тренером? — спросил он.

— Да.

— Так что ты уже знаешь, что я выиграл?

— А ты откуда знаешь?

— А он сначала побеседовал со мной, — сообщил Остин. — Не думаешь же ты, что он сперва сказал тебе, а потом уже мне, а?

Он ждал от меня ответа, но я молчал.

— Думаю, тебе понравится быть секретарём команды, — произнёс он.

— Помощником тренера!

— Ну да, ну да, но на самом деле это просто секретарь. Не волнуйся, уж я постараюсь загрузить тебя работой — будешь делать массу заметок на память, — сказал он, покатываясь со смеху. — Может, когда-никогда придёшь ко мне домой? Мне нужен человек — отвечать на телефонные звонки.

Я повернулся и пошёл прочь по коридору. Он последовал за мной, плавно скользя по натёртому полу в своих «аэропедах». Меня так и подмывало наступить на них и оставить миленькие серые отпечатки своих подошв на их белоснежных мысках.

— Я не секретарь, — сказал я.

— Ну хорошо. Тогда будешь «гофер[8]».

Я остановился.

— Что?

— Ты же теперь канцелярская крыса и медленный, как черепаха. Значит, гофер для тебя самое подходящее имя.

Я только стоял и в бешенстве буравил его взглядом. Он различил гнев в моих непокерных глазах и закатился ещё пуще:

— Шуток не понимаешь, что ли? — Сказано это было в таком тоне — гадостнее и оскорбительнее я в жизни не слыхал. Потом он повернулся и, надсаживаясь от смеха, поскакал на своих «аэропедах» в противоположный конец коридора.

Шагая в класс, я чувствовал себя униженным как никогда раньше. Меня уязвлял не столько тот факт, что меня назначили помощником тренера, сколько то, что Остин узнал об этом первым и, как всегда, поднял меня на смех, обозвав «гофером». Вечно жить в его тени и без того было горько, но такое унижение — это нечто большее. Остин сознательно воткнул в меня нож и поворачивал его в ране.

Был бы я счастлив, если бы Остин-Спесь вообще никогда не рождался на свет? Давайте не станем это обсуждать.

В час тридцать затрезвонила сигнализация. Да, вы правильно догадались: в школе очередной пожар. Вообще-то, я обрадовался, услышав звонок пожарной тревоги: весь день мне не удавалось сосредоточиться на учёбе из-за утренних событий. Сейчас, по крайней мере, слушать учителя не нужно было, и я мог дать волю переполнявшему меня бешенству.

В прежние времена при звуках пожарной тревоги никто особенно не шевелился. Учителя в чинном порядке выводили классы по лестнице на школьную спортплощадку. Сейчас же настрой у всех был куда серьёзней и эвакуация проходила гораздо шустрей. В прежние времена всё это были лишь учения да ложные тревоги, но в прошлом году в школе случилось три настоящих пожара. При последнем сгорел спортзал.

Сейчас, когда мы быстрым маршем шли по коридору, могу поклясться — я чуял запах гари.

На спортплощадке царил полный хаос; ни один учитель не мог сладить со своими подопечными: ребята носились туда-сюда, ровные ряды классов ломались, толпы возбуждённых учеников висели на ограде, чтобы полюбоваться дымом, валившим из столовой. Дым был не таким уж густым, да и много его тоже не было, но как предлог для сумятицы он вполне годился.

Мне, если честно, на пожар было плевать — достаточно собственных проблем, есть о чём призадуматься. Если я кажусь вам бесчувственным, успокойтесь: я слышал, как директор сказал, что в школе не осталось никого, кто мог бы пострадать; печальная судьба сгореть дотла угрожала только столовой, а она, уж поверьте мне, ничего лучшего не заслуживала.

Итак, столовая дымилась, а я пылал — пылал тем гневом, который разжёг во мне Остин Пэйс этим утром.