Донцы сообщали о полученном жаловании и писали, «чтобы господь бог гнев свой отвратил и на милосердие преложил, чтоб покой и тишину вы восприяли и в соединении были душами и сердцами своими, и ему, государю, служили и прямили, а бездельникам не потакали; заднее забывайте, на переднее возвращайтесь, ожидайте, государи, будущих благ, а ведаете и сами святого бога писание: тысячи лет, яко день един, а день един, яко тысячи лет. А мы, господа, к вам много писывали прежде о любви, да от вас к нам ни единой строки нет, а мы и атаманов больших у вас не знаем; а вы, господа наши, на нас не дивитесь».

В 1614 году казаки под Новгородом были шведами разбиты и «учали пуще прежнего воровать». Записал очевидец: «Лета 7123-го казаки, вольные люди, в Русской земле многие грады и села пожгли и крестьян жгли и мучили». Насилу их уговорили послужить еще и отдали под начало атаману Михаилу Баловневу.

Одно утешение для власти — Заруцкого с Маринкой и «воренком» из Астрахани выдавили и на Яике в июне схватили.

«Воренка» — мальчонку лет четырех — в Москве безжалостно повесили. От кого его Маринка прижила, неизвестно. Может, от жида Богданки, являвшего себя царем Димитрием, может, от кого из польских рыцарей, а может — от самого Заруцкого. Но конец младенцу был один. Заруцкого же не то на кол посадили, не то четвертовали. Маринка от горя в тюрьме умерла, а может, и ее удавили. Так вот самозванство искореняли.

При всех этих делах власти московские, видимо, радовались, что низовые донские юрты к ворам не пристали. Но удерживать донцов, постоянно подкармливая, средств не было. И играло московское правительство, как говорят теперь, на патриотических чувствах — прислало на Дон с Игнатом Бедрищевым упомянутое знамя.

Знамя, как считал С. Г. Сватиков, было «своего рода инвеститура». Высылая его, предлагал царь Дону оформить отношения вассалитета. Причем, присяги со стороны войска не требовалось, и свобода за войском оставалась невиданная.

Более того, с установлением этих отношений менялся статус всего войска. Раньше Московское государство сносилось с казаками через Разряд, орган, набирающий людей на службу, сносилось с каждым атаманом, который приводил с собой на службу станицу. Теперь, когда вассалом предложили стать всему сообществу, менялась и форма сношений. Правда, официально оформили это чуть позже.

Кроме того, собрали последние деньги и послали на Дон весною дворянина Ивана Лукьяновича Опухтина с жалованием и с ласковыми грамотами, где Войско Донское титуловалось отныне «Великим Войском Донским».

Опухтин приехал 15 июня в юрт Смаги Чертенского и на круге спрашивал атаманов и казаков от имени царя об их казачьем здоровье. И казаки пали все на землю от такой милости и говорили: «Дай, Господи, чтоб государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии здоров был и счастен и многолетен на своих великих государствах!». А выслушав царские грамоты, велели попам петь молебны о царском здоровье и стреляли из пушек, пищалей и мелкого ружья. И царское жалование, как рассказывал Опухтин, «взяли с великою радостью».

Потом перед Опухтиным разыграли уже знакомый спектакль.

Рассказывал Опухтин на Москве: «И вынесли де государево знамя, что к ним прислано с атаманом с Игнатом Бедрищевым, и учинили около знамени круг, а под знаменем де лежит человек осужден на смерть». Узнал Иван Опухтин, что два казака в пьяном виде говорили, «что атаманы и казаки за посмех вертятся, а от Ивашки им Заруцкого не избыти, быть под его рукою». И одного болтуна донцы якобы уже повесили, а другого, который лежал перед Иваном Опухтиным под знаменем, собираются убить прямо сейчас. «И многие де казаки ему, Ивану, били челом, чтобы де Иван того молодца для царского величества имени у них отпросил; а он де виноват без хитрости, не умышленьем, сопьяна».

А атаманы Опухтину тихо на ухо говорили, что Соловой Протасьев так же одного виновного у них «отпросил», и что есть тут многие казаки с Волги и с Яика, и надо бы их государскою милостью обнадежить.

Опухтин все понял и стал говорить, что царь их ни в чем не винит и прикрыл все грехи своей природной милостью, а виноватого казака просил пощадить ради царского величества имени. Атаманы и казаки радостно «все завопили», славили царя, и виновного казака не казнили. Атаман же Епиха Радилов сказал помилованному добро напутственное слово: «Пора придти в познанье: сами знаем, сколько крови пролилось в Московском государстве от нашего воровства и смутных слов, что вмещали в простых людей; мы уже по горло ходим в крови христианской; теперь Бог дал нам государя милостивого, и вам бы, собакам, перестать от воровства, а не перестанете, то Бог всех вас побьет, где бы вы ни были».

Просидел Опухтин на Дону с месяц и больше, все дожидался вестей от Протасьева, не явится ли из Царьграда. 26 июля снарядили его казаки обратно в Москву, с ним же поехал атаман Гриша Долго шея.

Прописали с Опухтиным, что жалование получили. А прислал им царь тысячу рублей, сукно, порох, свинец, селитру, серу, хлебный запас и вино. Дошло все сполна. Но Опухтина якобы подьячие обвесили, и казаки недостающие деньги — 4 рубля и 20 алтын с копейкою — взяли у самого Опухтина.

Еще написали, что, согласно царской грамоте, по шляхам они ездят, а по перевозам на Дону и на Мертвом Донце лежать возможности нет, поскольку с азовцами по царской воле замиренье, а азовцы те перевозы у донцов отбили. Вообще азовцы мириться не собирались и за прошедшую зиму и весну у донцов с тысячу лошадей отогнали, отбили сто коров и самих казаков человек тридцать в Азов силой увели. «А мы, холопи твои государевы, не смеем своего изъяну отомстити для тебя, великого государя».

Что касается посольства в Турции, то казаки имели якобы ежедневные вести, что «здоров Соловой Протасьев в Цареграде, и царь де его вельми любит и жалует, паче всех послов инших государств; а отпуску де ему чают поздно под зиму, с последним караваном, которые суда зимуют в Азове, и турский де чеуш с ним будет».

Москва ждала послов из Турции с великим нетерпением. И Опухтин, отъезжая, видимо, просил донцов сразу же сообщать, если появятся про послов какие новости. Потому что, не успел Опухтин до Москвы добраться, а вослед ему 19 сентября поскакал атаман Карп Иванов со слухом, что отпуск послам будет вскоре при последнем караване.

Тогда же в сентябре официально оформили сношения с донцами по их новому статусу.

Донской историк Василий Сухоруков писал: «В сие же время государь озаботился прочным устроением сношений с Доном: при прежних государях переписка с донскими казаками производилась большею частью по Разряду. В сентябре 1614 года великий князь указал заведовать делами сими Посольскому приказу, который управлял сношениями со всеми иностранными народами».

Меж тем пришло в Москву известие, что Соловой Протасьев и дьяк Михайло Данилов из Стамбула отпущены с великой честью и везут к русскому царю от султана Ахмата посла чеуша Алея. Прописали о том донские казаки 1 октября и послали с отпискою атамана Вострою Иглу и казака Ларю Чернышева, что турецкий караван уже в Кафе. А воеводам по украинным городам донцы прописали, чтоб готовили суда везти послов и чеуша в Москву.

Новости были серьезные, и доставили их Вострая Игла с Ларионом Чернышевым в Москву всего за 8 дней.

Казакам на Дон из Москвы с теми же гонцами послали подробные инструкции, чтоб они это посольство в Азове встретили и в Москву проводили. А из Москвы навстречу посольству направлен был дворянин Иванис Григорьевич Одадуров, который должен был остановиться в Воронеже и ждать вестей, а как послы прибудут в Азов, ехал бы в казачьи юрты их встречать.

Вести послы из Турции везли важнейшие. Великий визирь якобы говорил им: «Султан хочет быть с великим государем в братстве, дружбе и любви, хочет стоять на литовского короля, послал приказ крымскому царю идти на Литву от Белагорода (Акермана) да из Царя-города посылает 10 000 ратных людей с волохами и молдаванами на Литву, а на Черном море у Днепровского устья велел поставить от днепровских черкас два города и казаков с Днепра сбить…». И якобы еще визирь говорил, что под солнцем два великих государя: в христианских странах ваш великий государь, а в мусульманских Ахмет султан, и против них кому устоять?