30 мая подошли еще 7 галер вице-адмирала Лима, и лишь 1 и 2 июня петровский флот двумя эшелонами вышел в море и блокировал Азов с запада.

Под прикрытием корабельной артиллерии Гордон 2 июня начал возводить форт на правом берегу Дона ниже Азова, а сам царь присматривал за постройкой такого же форта напротив, на левом берегу. Через десять дней обе «фортеции» были готовы, и выход из Азова к морю оказался под перекрестным огнем с обоих берегов.

В сводке, посланной в Москву 2 июня, говорилось: «Малый Гордон (сын „старого“ — А. В.) сего числа пришел под Азов, гетманским надеемся вскоре быть, про калмыков ведомости нет».

7 июня все войско стояло под стенами Азова.

Турки такой быстроты от русских не ожидали, за зиму лишь валы свои немного подправили, а то, что русские вокруг города нарыли, засыпать не успели. Гордон вообще свои старые траншеи занял.

Гарнизон азовский вряд ли был многочисленнее прежнего, хотели турки его пополнить и послали 4000 пехоты, но она подошла, когда русские уже взяли Азов в кольцо.

Зато татар за Кагальником больше стало. Разведали донцы, что еще в марте из Крыма на Тамань переправился Нураддин-султан и соединился с местным владельцем Кубеком-агою.

На оконечности левого фланга, как мы помним, стали донцы, правее их генерал Рихман с полками Белгородского разряда. На правом фланге 2 июня расположились полки дивизии Гордона, приведенные его сыном Яковом из Тамбова — всего 14 тысяч. А между Рихманом и Гордоном 7 июня занял позиции Шейн с ратными людьми Московского чина и выборными полками генерала Головина — 15 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы. В тот же день Шейн приказал днем и ночью вести шанцы, в шанцах делать раскаты, а на раскатах ставить артиллерию.

10 июня утром Нураддин-султан и Кафинский Муртаза паша с тысячью татар ударили на русский обоз, «и у московской конницы бой с ними был довольный, на неприятельских хребтах ехали верст с десять до самой речки Кагалины, рубили довольно, на силу нурадын и паша ушли». Гнался за Нураддином во главе московской конницы сам Шейн.

Петр писал Ф. Ю. Ромодановскому об этой истории с Нураддином: «наша конница такой ему отпор дала, что принужден был бегством спасение себе приобресть, и до Кагальника гнали со всеми татарами». На Кагальнике, на переправе, Нураддина могли бы и взять, но его воспитатель («дятко») отдал ханскому родственнику своего коня, «а сам, против гонителей его став и бився, в руки нашим за спасение его отдался, того для, дабы тем временем, как он бился и как его брали, он ушел». Но бежавший Нураддин от некоего Дигилея Калмыченка все же получил рану «меж крылец» (между лопаток).

При всей этой свалке и романтической истории татар погибло всего несколько, да 4 взято, среди них молочный брат Нураддина Бек-мурза Чурубаш (в «Вивлиофике» — Бек мурза Омелдеш, кормилицын сын), видимо, он и есть тот самый «дятко». Наших же ранено 8 человек.

Ранеными оказались 6 стольников и 1 стряпчий, и раны все больше стрелами в грудь, в нос и в ноги.

Зато языки поведали, что к татарам больших подкреплений они не ждут, а вот по морю «будто будет паша с 50 судами».

Действительно, 14 июня в журнал записано: «День был красный. В тот же день на море появились турецкие суда; и ночь была тихая».

Выехав на берег, царь с гордоном и генералами стал считать появившиеся суда. Их оказалось 6 кораблей, 3 каторги, 14 фуркат и много мелких судов. Как показали позже пленные, на судах сидело готовое к десантированию войско в 4000 человек, а командовал флотом Турночи-паша Анатолийский.

Увидев 22 галеры, перекрывавшие донское устье, турки остановились. «И стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит, что над городом делается», — писал позже Петр в письме Ромодайовскому.

К русским тоже подошло подкрепление. 11 июня к Черкасску явилось черкасское войско — малороссийские реестровые казаки.

Нураддин, мало что раненный, горел желанием отомстить и просил Турначи-пашу послать привезенный десант в Азов сухим путем. А татары помогли бы туркам прорваться в крепость.

Турначи-паша отказался. В изложении русских переводчиков звучало это так: «…Если де мне убавить людей, то де московский караван пришед, караван мой разорит, и в ту пору что мне делать? Ты не поможешь».

Действительно, 22 галеры, выстроившиеся на взморье внешней линией блокады, являли собой внушительное зрелище. Вторую, внутреннюю линию, в самом устье составили казачьи суда. Через реку меж двумя фортами по турецкому примеру перекинули железную цепь. Наконец, подстраховались и при входе в Каланчинское гирло, где по обоим берегам возвели земляные форты и поставили в них солдат и стрельцов. Да на Каланчинский остров, в построенное в прошлом году там укрепление, отправили 4 солдатских полка — Юнгера, Шарфа, фон Дельдена и Левистона.

Царь дневал и ночевал на галерах, в осадный лагерь лишь приезжал по важным делам.

16 июня вечером во время его приезда начали бомбардировку города и с тех пор стреляли часто. В Азове все дома разрушили, и турки, как некогда казаки, скрывались в землянках. Но о сдаче они не помышляли, часто делали вылазки и врывались в русские траншеи.

Нураддин тоже не давал житья. «Татары мало не по вся дни с нашими бьются», — писал Петр в Москву Ромодановскому.

17 июня галеры и казачьи струги «ездили на море к неприятелю; и был у них бой с конницею близ берегу в подъезде, и перед вечером приехали назад». Как видим, если татары флот достать не могли, то хотя бы по берегу его сопровождали.

18 июня позади Рихмана встали подошедшие от Черкасска 6 полков украинского казачества — Черниговский Лизогуба, Гадяцкий Бороховича, Лубенский Свечки, Прилуцкий Горленко и два «охотные», конный и пеший, Кожуховского и Вальковского. Командовал ими наказной гетман, черниговский полковник Яков Лизогуб. Всего пришло 10 тысяч пехоты и 6 тысяч конницы.

Русские обрадовались — надеялись, что теперь татарские набеги легко отбивать будут. Но татары, хотя и в небольших силах, 22 июня «подбегали» с другой стороны Дона, от Лютика. Но там обозов не было. Кроме Каланчинского острова с четырьмя полками — пустой берег.

Прикрывшись, таким образом, как надеялись, от татар и от турецкого флота, стали рассуждать, как же крепость брать. На штурмах уже дважды обожглись. Орудийный огонь сносил дома внутри города, но стены пока стояли целы. Подкопы вести и мины ставить — страшно, опять своих побьет…

Решили спросить солдат и стрельцов… Вот это демократия! Где уж там пресловутому «Приказу № 1»!..

Все войско «отозвалось, что надобно» насыпать вал выше турецкого, подвести его к валу неприятельскому, засыпать тем самым ров и, расстреляв турок из пушек сверху, сбить их с крепостных стен.

Правильно. Все новое это — хорошо забытое старое. Так более полувека назад турки Багдад брали, так они, как мы помним, пытались Азов брать. Так Равноапостольный князь Владимир некогда Херсонес у греков отбирал…

«Неясная мысль войска», — как пишет об этом предложении Н. Устрялов, была в новинку не только ему, историку, который припомнил сразу же события X века и Владимира Красное Солнышко. До такого способа брать крепости не додумались ни русские воеводы, ни «поседевший в боях Гордон». Он, кстати, за эту мысль ухватился сразу и потом ее развил и усовершенствовал.

А откуда солдатам и стрельцам эта мысль пришла? Или справедливо бытующее доныне мнение, что у нас войска умнее командиров? Вряд ли. Были бы умнее, не спали бы после обеда без охраны.

Все проще — в армии были люди, которые знали, что именно так однажды уже брали Азов. По крайней мере, пытались взять… Это донские казаки, чьих предков, насыпая вал, пытались выбить из Азова турки в 1641 году. Они и предложили, обнаружив в данном случае с прошлой осадой 1641 года много ассоциаций. И армия большая под Азов подошла, и минную войну ведет неумело…

Вот их роль во взятии Азова в 1696 году. Показали, научили, как это делается. Возможно, себе на голову…