Австрийцы, опираясь на авторитет всей Европы, рекомендовали возобновить подкопы, но инженеры, судя по дневниковым записям Гордона от 14 июля, никак не могли договориться, как их устроить. Петр в письмах от 15-го о подкопах ничего не пишет: «Здесь, слава Богу, все здорово, и валом во многих местах ров засыпали».

Сводка, посланная в Москву от 16 июля, говорит кратко, как в предчувствии: «Азов кругом валом обвален, и ров у них засыпан, в готовности 3 подкопа… Конница ж их яко псы лают и ездят около таборов наших…».

И тогда сказали свое веское слово казаки. «Неукротимое мужество казаков ускорило падение Азова, — пишет Устрялов. — Скучая продолжительною осадою, еще более тяжким трудом по возведении насыпи, и уже чувствуя недостаток в продовольствии, запорожцы условились с донцами ударить на Азов в надежде увлечь своим примером и прочие войска».

Царь все время на галерах проводит, главнокомандующий Шейн из шатра не вылезает, приказаний от него не дождешься, меж инженерами несогласие, чем новые подкопы кончатся — Бог весть. Вал насыпать заставляют наравне с московскими людьми, а казакам не хочется: «Нам потная работа не в обычай!». Меж тем попали донцы как бы в двойное подчинение. С одной стороны, служат царю, но без какого-либо формального договора. Их потери под Азовом потом, когда итоги подводить будут, даже не укажут, считать не станут. С другой стороны, договор меж двумя войсками — Донским и Запорожским — никто не отменял. А в малороссийском казачьем воинстве под Азовом запорожцев тьма, если не прошлых, так будущих. И больше малороссийских казаков, чем донцов, раза в три (впрочем, так всегда до этого было). И договорились за спиной Шейна два казачьих начальника, Лизогуб, «муж в добродетели и в военных трудах искусный», и Фрол Минаев, крепость самим взять. «Не могли де мы дождаться от шатра (место главнокомандующего — А. В.) указу, когда нам итти к приступу, а гуляем де с лишком две недели даром, и многие де из них гладом тают, истинно де многие милостыни просили, для того, не дождався указу, и пошли на приступ собою».

«Июля в 17 день во весь день было тихо, — читаем в „Древней Российской вивлиофике“, — молчали все, ждали ежечасно подкопу и приступу, и за 2 часа донские казаки десять знамен с тысячу и пять сот человек взошли на Азовский земляной вал, а турков, которые на валу стояли, отбив из мушкетов, тесня и в город гоня, и к ним же в помощь донских казаков не большое число с атаманом подошли, изжили турок в земляной вал и отбили у них с той стороны валовую стену, а отбив вал, подались было за ними в город шествовать; но видя, егда ни с которой стороны помощи нет, выдали одних, понудилиеь казаки назад на турский вал, где взяли 6 пушек больших, прикованных на чепях и утвержденных сваями глубоко в землю, так едва возмогли воротами те пушки вытащить, сели казаки на валу обозом, и с час погодив, еще турки с великим напуском на них полезли, где казаков несколько, а многие поранены, не могли турки сбить с валу, сходили на вал свежие люди, и крепясь казаки, погнались за турками в земляной вал к каменному городу, где была не малая битва, стреляли уже турки по казакам из каменного города и с стен пушки ефимками и золотыми, а из фузей сечеными ефимками, которые казаки для запаски к шатру приносили, и о всем о том известно, истинная быль, темная ночь разорвала собою, сели казаки по прежнему на валу…»

Помощи им не оказали, потому что «они, казаки, пошли на вал своевольно без указу, не согласясь с московскими войски, а иные поговаривают, что в московском войске люди к приступу были не готовы». Если б остальные войска помогли, то Азов, возможно, в тот же день бы взяли приступом. Но ни солдаты, ни стрельцы из своего лагеря не выступили, и казаки откатились на вал, где и «утвердились в угловом бастионе».

Байер освещает эти события несколько по-иному, мол и Шейн все знал, и русские помогли: «Черкаской Гетман прислал между тем к боярину Алексею Семеновичу Шейну сказать, что он намерен идти на приступ и для того просит, чтоб боярин велел всему войску с трех сторон вдруг закричать, а он в то время пошлет на вал донских казаков. Турки, услышав крик перед большим лагерем, оборотились все к той стороне, опасаясь приступа, а против Гетмана оставили только обыкновенный караул. И так украинские казаки, взошед на вал с Гетманом своим Мазепою и с наказным Гетманом Яковом Лизогубовым, а донские казаки под командою Гетмана Фрола Миняева взяли два раската и 4 пушки. На оном раскате сели они, а другие выжгли».

Ну, хоть покричали русские войска, и на том спасибо.

Турки, как мы помним, опомнились и контратаковали. Как писал очевидец, «хотя турки их больше шти (шести — А. В.) часов непрестанною стрельбою и каменным метанием отбить хотели и трудились, однако ж крепко и неподвижно остоялись; после дующие же ночи еще мужественнейше того 4 пушки у турок с башни они сволокли».

Это же у Гордона в дневнике описано следующим образом: «Черкасы завладели частью углового бастиона. После полудня они попытались выволочь три небольшие пушки, которые они привязали веревками; при этом возникла шумная стычка между ними и турками, так что мы принуждены были, чтобы воспрепятствовать туркам обрушиться на них со всею силою, сделать вид, как будто мы хотим предпринять штурм или общую вылазку… Ночью мы отрядили гренадеров поддержать черкас. Они вывезли три маленькие пушки из бастиона; лафеты их были сожжены турками. В то же время донские казаки увезли другую небольшую пушку с другой стороны вала».

Поскольку бой продолжался до ночи, в ходе его возобновилось ставшее традиционным насыпание вала. Вульф, переводчик Петра, записал: «против того ж наши московские ратные люди вал свой над неприятели выше неприятельского валу подняли и градную их оборону землею заваливать начали, а неприятели им, кроме каменного метания каменьями, никакого вреда приключить не могли».

Таким образом, как видно из этих записок, казаки шесть часов отбивали турецкие контратаки и устояли.

Лаконичнее всех журнал это дело осветил: «В 17 день. День был красный.

В тот день взяли Турецкие булварки и был бой; и ночь была тихая». И еще короче: «В 18 день. День был красный. Турки город Азов сдали».

В ночь на 18-е казаки с азовских стен послали на галеры к «многочестнейшему командору» есаула с известием, что они взяли азовскую валовую стену.

Царь похвалил их за храбрость и повелел готовиться к общему штурму.

18-го, в субботу, казаки рвались начать побыстрее. «Черкассы с утра порывались на турков к бою, видя их с валу в ямах сидящих и около белого города яко нетопыри парящих, но указ имели, дабы дождався. Со всеми войско начинать сего дня битвы».

Предвосхищая штурм, «на другой же день, а именно в 18 числе, учинили татары дважды порознь великий напуск с великою жестокостью в двух местах на обоз наш в намерении том, чтоб в город просечься, но от нашей пехоты, которая пред обозом в строю устроена была, так встречены, что, со уроном нескольких своих побитых и в полон взятых, уходить принуждены суть».

Турки татарскую атаку не поддержали и штурма тоже не стали ждать. Объясняли они потом, что устрашило их, как «черкасы зело нагло на вал к ним взошли, не боясь их многой стрельбы».

В полдень 18 июля, когда начался огонь с русских батарей по крепостному парапету, вышел из Азова, махая шапкой, «престарелый турка» Кегая-Мустафа Тарыбердеев. Был «турка» человек опытный и вышел не к казакам и не к Гордону, а к генералу Головину и передал письмо для боярина Шейна. Дескать получили мы от вас три недели назад письмо, но мы тому письму не верим, ибо на нем боярской печати нет. А коли будет такое же письмо с печатью, то мы Азов сдадим. А на словах «турка» добавил — «только выпустите нас с женами и детьми».

Шейн немедленно требуемое письмо написал и печать поставил, а казак Самарин оное письмо туркам в Азов отвез.

Через час явился к Шейну сам бей Гассан Арасланов, и они с Шейным обо всем договорились. Турки сдавали Азов с пушками и снарядами, а русские выпускали гарнизон с оружием, семействами и пожитками и брали обязательство перевезти на своих судах по Дону и морем до устья Кагальника. Турки освобождали всех русских пленных и невольников, а из перебежчиков выдавали тех, кто не принял басурманскую веру. Касалось это в первую очередь беглых раскольников. Русские затребовали выдать Якова Янсена. Гассан объяснил, что Янсен принял ислам и поступил в янычары. Тут Шейн уперся и грозил разорвать переговоры и штурмовать город. Турки, наконец, согласились и притащили связанного по рукам и ногам Янсена в русский лагерь. Голландец кричал: «Отсеките мне голову, а Москве не отдавайте». Его тут же заковали в кандалы. Вместе с Янсеном турки по требованию казаков, выдали «несколько охреян, главных заводчиков. Их отослали в Черкасск для всенародной казни за измену». Узнал их, «славных воров и заводчиков», сам Фрол Минаев.