Лайки помогут разыскать их базу. Собак они, пожалуй, не заметят. Хотя, конечно, знают, что у него собаки, видели их. Но и Помор, и Белка умеют бесшумно подкрадываться, выслеживать, неслышно и незаметно ходят по тайге. Они приучены в лесу сторониться людей. И если найдут немецкую землянку, а это наверняка землянка, то обнюхают и тотчас вернутся к хозяину. Он их обучил осторожности. Лают только на зверя. А на человека только тогда, когда он подходит к дому хозяина открыто или тайно,— все равно лают и рычат.

Сколько же немцев? Один, два или, может, целый взвод? Тогда ему, Лихареву, конец, если их много... Но он и пожил немало. Надо уметь и умереть с честью. Старик улыбнулся своим мыслям.

Снова сел, потрепал по голове лежащего рядом Помора, тот завилял хвостом и лизнул руку хозяина.

Охотник взял карабин. В третий раз за сегодняшний день вынул затвор, протер канал ствола, хотя он и так сверкал чистотой, смазал тонким слоем ружейной смазки. Разобрал, протер, смазал и собрал затвор. Снова зарядил карабин, не досылая патрон в патронник, утопив пальцем верхний патрон в магазинной коробочке, закрыл затвор. Поставил карабин у стены. Он любил и берег свое верное и точное оружие.

Время уже приближалось к полудню. Было слышно, как за окном шумит тайга. С моря дул свежий ветер. На плите кипел чайник и поспевала похлебка. Надо было покормить собак да и самому поесть. С вечера ничего не ел, не хотелось... А поесть надо. Да и пора уже начинать войну с этими... Нечего дожидаться у моря погоды. А погода сегодня как раз самая благоприятная: потер скрывает все шорохи в лесу. Легче будет подобраться к ним, к этим гадам ползучим. Идти надо налегке. Ничего не брать, кроме карабина.

14. НЕВИДИМАЯ НИТЬ

Снова нужна была добыча, и юноша ушел на охоту, как обычно, вместе с Хромым во второй половине ночи, ближе к утру. Двинулись в глубь тайги, в сторону, противоположную от побережья. Пересекли всего два оврага и знакомую сосновую рощу, как Хромой зацепил след оленя и пошел по нему.

На этот раз им повезло. И след быстро обнаружили, да и лежка зверя оказалась неподалеку. Прежде чем залечь, олень сделал петлю и возвратился к своему следу с подветренной стороны. Тот, кто пойдет за ним, должен обязательно пройти мимо лежки, и олень его наверняка учует.

Но Хромой оказался хитрее. Он угадал, что олень залег в небольшой сосновой рощице на бугре — очень удобное место для лежки,— и волк пошел не по следу, а напрямик.

Шагов за сто верхним чутьем обнаружил запах добычи и крался уже точно к цели, на запах. Подобрался на расстояние прыжка, на миг замер и прыгнул. Бросок его был молниеносным. Волк успел рвнуть зубами горло быка и вцепиться снова. Крупный бык, уже вставший на ноги, не сумел сделать и шага с висящим на нем волком. Он рухнул, захлебываясь своей горячей кровью...

Сразу же подоспевший Игнат быстро освежевал тушу, разделал и, как обычно, связал для переноски.

Теперь, уходя из логова, Игнат, закрывал дверь на подпорку — беспокоился о запасах, которых уже накопилось немало и на которые нашлись бы охотники. Не так давно, уже в конце лета, в отсутствие хозяев в их логово явилась росомаха, утащила несколько кусков вяленого мяса и все, что было в пещере, разворошила и перевернула. Когда Игнат вернулся, у него возникло желание настигнуть вора и всадить в него стрелу или нож. С того дня он забивал меж бревнами двери клин — распорку, которую надо было раскачать и вытащить, чтобы снова отворить дверь.

Вот и сегодня, насытившись свежей олениной, человек и волк снова вышли в ночной лес, и юноша запер дверь клином. Он не стал варить похлебку; беспокойство, неосознанное чувство тревоги подгоняло его.

Они бесшумно и быстро двинулись к побережью и еще до рассвета пришли к одинокому дому, уже известному им. Обошли его вокруг по тайге, не приближаясь, шагов на двести-триста. И вдруг Хромой настороженно замер и едва слышным урчанием позвал Игната. Несколько бесшумных прыжков — и юноша уже стоял рядом с волком, разглядывая след, который серый брат тщательно нюхал. Тьма не мешала им обоим. Собачьих следов рядом не было, и по поведению волка, и по некоторым другим заметным ему мелочам, Игнат сообразил, что это след совсем не того, кто живет в строении из мертвых деревьев, в лесном доме. Именно сейчас он почувствовал особую тревогу, сжавшую вдруг его сердце. Это был тот след, который и таил в себе беду.

Хромой поднял морду вверх, прошелся вперед, назад, в сторону, вернулся. Верхним чутьем поиск не получался. Верхний запах уже рассеялся. Это Хромой понял и по следу, но по привычке проверил. След был не свежий — вчерашний. Видимо, люди не ходили по тайге в темноте.

Волк вернулся к Игнату и замер, глядя на него.

— Пойдем, Хромой, надо искать, ищи его,— шепнул он зверю, и тот, уткнувшись носом в невидимый след, затрусил по тайге в сторону побережья. Игнат скользил следом.

Через некоторое время они вышли почти к самому берегу, уже хорошо слышался гул прибоя, хотя море оставалось относительно спокойным.

След повернул к некрутому лесистому холму, и Хромой замедлил шаг и лег. Юноша лег в нескольких шагах вблизи него. Затем волк пополз медленно и совершенно беззвучно. Игнат отставал на четыре-пять шагов. До рассвета оставалось недолго, но в лесу и на море стояла еще полная тьма. Оба они — зверь и человек — хорошо видели. Склон холма, деревья, камни. Людей не было. Но Хромой (и юноша понимал это) своим тонким обонянием чуял не только след, но и близко находящихся людей, пожалуй, даже их скрытое логово, иначе он бы не полз, а шел.

Продвинувшись немного по склону вверх, Хромой замер и обернулся к Игнату, взглядом подзывая его. Тот придвинулся вплотную к серому брату. Волк обнюхивал едва заметную нитку, вроде жилы, только намного тоньше. Это была контрольная проволочка, прикосновение к которой предупреждало немцев об опасности зуммером, который звучал в рации. Но ни зверь, ни человек не прикоснулись к контрольке, соблюдая извечный волчий закон осторожности. Игнат даже после сигнала Хромого не сразу заметил эту жилку, настолько она была тонка. Но он учуял ее специфический запах, учуял сразу, едва подобравшись к серому брату. Медная проволочка была покрыта темным лаком, скрывающим ее блеск. Но лак имел запах, и достаточно сильный. Запаху немцы не придавали значения, ведь меры безопасности принимались против людей, а не против волков. Для людей эта крашеная медная нить практически была невидимой.

Юноша осмотрел и обнюхал жилку. Зверь тоже нюхал и ждал, вслушиваясь в тишину ночи. Легкий ветерок шелестел в еще не облетевших до конца, ветках осины, березы, ольхи, пошевеливал лапы елей, замерших на вершине холма впереди. Внизу, невдалеке, вздыхал и слегка гудел морской прибой. Волны, накатываясь на берег, всхлипывали, шурша пеной в прибрежных камнях. Они, эти волны, иногда казались Игнату живыми...

Он наклонился к серому брату и шепнул едва слышно:

— Идем вперед.

Оба осторожно перешагнули через проволоку и поползли дальше в том же порядке: Хромой — впереди, юноша — за ним. Через некоторое время волк снова затаился, и Игнат, подобравшийся к нему, услышал в пятнадцати шагах ближе к вершине холма, человеческую речь. Он не понимал слов — они были незнакомы ему. Он лежал, вслушиваясь в непонятную гортанную речь, и чувствовал сильное волнение. Неизъяснимая тревога, все время бродившая в нем, внезапно усилилась, она словно пронзила его мозг. Ему вдруг стало казаться, что он уже слышал такие или подобные им слова, эти гортанные, лающие звуки будто врезались в его лоб, темя, отдаваясь острой болью в висках.

Разговор был негромким, едва слышным для обычного человеческого уха, но оба — и волк, и юноша — хорошо слышали его. Внезапно на фоне этих непонятных слов в памяти Игната снова возникло пламя. Его алый и призрачный свет опять заполыхал в мозгу юноши. Высокий и тревожный призрак огня пылал, заслоняя все вокруг, и Игнат видел мечущиеся фигуры, темные и непонятные, и слышал гортанную и теперь уже — он понял это — ненавистную ему речь.