Мне бросилось в глаза, как элегантно были одеты наши заключенные. Хотя они должны были носить свою арестантскую одежду, но их белье, чулки и обувь были безупречны и в полном порядке. Они также не забывали заботиться о красоте. Губная помада, пудра и косметика входили в имущество заключенных женщин. В мое время подстриженных наголо евреек в Освенциме уже не было. Все же, мне рассказывали, что что-то в этом роде когда-то действительно было в Освенциме. Но вид их был настолько ужасен, что даже самые бесчувственные офицеры СС не могли его вынести. Каждую субботу команду наших женщин посылали на склад главного лагеря для обмена белья. Они потом возвращались оттуда с самыми великолепными трофеями, которые распределялись между заключенными. Я думаю, на эти кражи специально смотрели сквозь пальцы.

В мае меня впервые посетила жена. Она работала преподавательницей сельскохозяйственного домоводства и с любопытством приехала на мое место работы в концлагере. Уже один тот факт, что в любое время к нам могли приезжать члены наших семей, доказывает открытость руководства лагеря. Если бы Освенцим был большим лагерем смерти, то нам наверняка не разрешали бы принимать наших родственников. Формальности, которые еще сегодня необходимы, чтобы получить право на посещение в основанной Вальтером Ульбрихтом тюрьме, не были необходимыми. Сравнение Освенцима с ГДР вовсе не так уж ошибочно.

Мы поженились недавно, и еще мало что успели нажить в нашем браке. Я забрал ее с вокзала. Она приехала в деревянных сандалиях, косынке и без чулок. Была война, и элегантность для нас была роскошью.

Затем я получил новую «уборщицу». Горничная было бы более подходящим выражением. Ольга! Ольга была полькой. Она была уникумом — но она трогательно заботилась обо мне и была исключительно услужливой. Всегда в моей комнате были цветы, всегда чистые столовые приборы и чистые занавески, и всегда у Ольги был для меня сюрприз. К визиту моей жены Ольга особенно прекрасно приготовила мою комнату. Над моей кроватью она повесила молящегося ангела — черт знает, где она его тут взяла. Ее забота была для меня почти слишком назойливой, но я должен был это терпеть, потому что не хотел причинять боль этой доброй и заботливой душе.

Во время пребывания моей жены начались работы на каучуковых полях, и я не мог уделять ей много внимания, но моя жена нашла себе в лице Ольги самую лучшую компанию. Она могла говорить как по писаному. Моя жена подумала, что она должна сделать ей маленький подарок и купила какую-то безделицу. Когда я провожал жену назад к железной дороге, я едва ли смог ее снова узнать. Она была по-новому одета с головы до ног. Ольга обеспечила ей все — даже новый чемодан. Моя жена принесла мне несколько маленьких лакомств, которые она сэкономила из своей еды, в том числе также кусок масла. Ольга каждый вечер готовила мне жареный картофель, который плавал в масле. Все же, маслом никогда дело не ограничивалось. Ежедневно прибывали продовольственные посылки Красного креста, и Ольга чувствовала себя обязанной позаботиться также и обо мне. Нет, заключенные в Райско не голодали. И если у нас появлялась новая партия заключенных, которые прибывали в лагерь истощенными и худыми, то уже через несколько дней у них уже завязывался жирок.

^{Жена автора приехала к нему в гости. Ольга празднично украсила стол.}

«Лагерь смерти был вовсе не в Освенциме, а лагерь смерти был в Биркенау». О таком я слышал и читал после войны. Однако, я был также и в Биркенау. Этот лагерь мне совсем не понравился. Он был переполненным, и люди там не производили на меня хорошее впечатление. Все было очень запущенным и грязным. Там я видел также семьи с детьми. Их вид причинял мне боль. Но мне говорили, что не хотели бы разделять детей с их родителями, если они были отправлены в лагерь. Несколько детей были заняты также веселой игрой в мяч. Тем не менее, думаю, что детям не место в лагерях для интернирования — и то, что англичане тоже поступали так, например, на Англо-бурской войне, это плохое оправдание. Я говорил это также моему начальнику. Его ответ: «Я разделяю Ваше мнение — но я не могу это изменить».

Моим заданием было отобрать сто работников для окучивания плантаций растения кок-сагыз в Биркенау. Это происходило следующим образом. На перекличке заключенных спросили, готовы ли они к этой работе и приходилось ли им уже что-то такое делать. В большинстве случаев вызывалось больше людей, чем было нужно. Тогда происходила «сортировка». Эту «сортировку» позже интерпретировали неверно. Естественно, заключенным хотели дать занятие — да и сами арестанты хотели работать. Сортировка заключалась только в том, чтобы проверить, подходили ли заключенные по своему предрасположению, своим умениям, своему мастерству, а также и по своему физическому состоянию для работы.

^{Заключенные из Биркенау на плантации кок-сагиз}

Факт состоит в том, что в Освенциме было больше людей, чем имелось рабочих мест или чем их могло быть создано. Естественно, мне было важно, чтобы я получил рабочие руки, которые уже работали в сельском хозяйстве. Там евреи отсутствовали. Очень хорошими работниками были поляки. Цыгане были абсолютно непригодными. Команда 11, так называлась наша женская рабочая колонна из Биркенау, ежедневно прибывала в Райско и работала вне цепи сторожевых постов на полях каучуконосов. Я почти ежедневно имел дело с этими людьми из Биркенау и также охотно выслушивал их жалобы. Однажды я увидел, как часовой-эсэсовец ударил в зад одну из женщин. Я призвал его к ответу. Женщина якобы обозвала его «нацистской свиньей», оправдывался он. Но факт был в том, что сначала сам часовой оскорбил женщину.

Я сообщил начальству об этом инциденте, и эсэсовца перевели в штрафной батальон в Данциг. С этого дня я пользовался большим уважением у заключенных, особенно из команды 11 из Биркенау. Все чаще арестанты приходили ко мне, когда у них были просьбы или жалобы. Я делал все, что мог, так как для меня заключенные были не врагами, а интернированными. Часто я оказывал им также услуги, которые нарушали инструкции.

Я мог доставить им самую большую радость, когда брал их с собой на прогулку к реке Суле и в жаркие летние дни 1944 разрешал им в ней купаться.

В остальном окучивающая бригада из Биркенау была веселой кучкой. Она пела свои польские народные песни во время работы, и цыгане добавляли к этому свои танцы.

Сначала меня возмущала и вызывала озабоченность плохая упитанность работников, но потом я узнал, что заключенные попадали в лагерь в очень плохом состоянии, и требовалось некоторое время, прежде чем они могли откормиться. Часто я обедал с ними из их котла, и это шло мне на пользу. Но у команды 11 были также тайные источники продовольствия. Они приносили самые чудесные вещи из своих тайных убежищ. Ночью эти убежища снова и снова наполнялись их друзьями. Также случалось, что эти друзья надевали одежду заключенных и маршировали с другими арестантами в лагерь, а вместо этого другой арестант получал несколько дней отпуска. Освенцим находился в Польше, и местное население помогало арестантам, насколько хорошо оно умела это — даже если это и не разрешалось.

^{Заключенный на полевых работах (большей частью с лошадями). Его охраняет часовой на большом удалении. Здесь подготавливается культура холмиков.}

Немецкие оккупационные войска и, прежде всего, так называемая гражданская администрация часто, как мы все знаем, поступали так, что не могло вызвать хорошего отношения к ним у местного населения. Мероприятием, которое совсем не нравилось мне, была экспроприация земли у польских мелких крестьян. Они должны были отдавать свою землю для сельскохозяйственных предприятий, которые принадлежали к концлагерю Освенцим. Все же, мне говорили, что они за это получили компенсацию, таким же образом как другие земельные собственники, которые должны были отдавать свою землю, например, для строительства автобанов. Я не считал также правильными мероприятия по переселению, но меня снова и снова заверяли, что они никогда не происходили в принудительном порядке. Лишение свободы это жестокое мероприятие — но война была еще жестче, и она становилась также для нас все жестче и все более жестокой. Осенью 1944 года концлагерь в Освенциме впервые разбомбили американские летчики. Жертвами стали примерно двадцать заключенных. Я сам потерял веру в окончательную победу с удавшейся высадкой союзников на французском побережье Ла-Манша — во всяком случае, ко мне уже приходили сомнения. Сообщения с фронта становились все более разочаровывающими, да и заключенные тоже были хорошо проинформированы — черт знает через кого. Однако о заключенных лагеря в нашей области по-прежнему хорошо заботились. Оберштурмбаннфюрер А. добился того, чтобы раз в неделю в наш лагерь приезжала кинопередвижка.