Исцарапанные в зарослях руки Наташи ощутили удивительно гладкий берег пруда. Словно он был искусно срезан искривленным лезвием мотыги. На чернильной поверхности воды концы ее волос казались лапками какого-то насекомого. Ее черный силуэт склонился над чернотой внизу, почти не отражавшей черноты вверху. Наташа наклонялась все ниже с широко открытыми глазами, пока, пройдя сквозь потолок, не очутилась в какой-то комнате. Сначала она заметила только цепь, упавшую в трех футах от нее. Черную маслянистую цепь, покрытую густым слоем пыли и, словно кадуцей, перевитую шнуром. Цепь лежала рядом с тенью, напоминавшей по форме колокол — здесь следует оговориться: тень была круглой, однако стремительное падение исказило перспективу. Наташа увидела сначала подоконник, а за стеклом, далеко внизу — образчик уличной жизни Манхэттена: толпы пешеходов, словно букашки в шляпах, беззвучно катящиеся машины и купол противоположного здания. И только потом заметила, что происходит в самой комнате.

Прямо под ней, чуть правее стоял какой-то серый продолговатый предмет… Письменный стол? Верно, письменный стол с серо-стальной поверхностью. Стол, потому что на его поверхности красовалась старомодная подставка для ручек в форме конуса и веером были разбросаны бумаги, готовые свалиться на пол. Стол, потому что с краю на нем стоял черный ящичек с кнопками — интерком? Стол, потому что на нем лежал мужчина. Крупный совершенно голый, не считая расстегнутой шелковой рубашки, мужчина. Голый мужчина, касавшийся голыми ногами черного ящичка. Мужчина, лежавший голым задом на кожаном блокноте.

Когда Наташин взгляд переместился ниже, ее глазам предстало совершенно сюрреалистическое зрелище: голый мужской зад на кожаном блокноте. Алый блестящий пенис в снопе рыжеватых волос. На широком животе капли и потеки извергнутой спермы. Лицо мужчины было повернуто к кому-то в тени. К кому-то, кто сказал: «И знаешь почему?» — тоном ее муму, но на октаву выше, — и выступил из тени. Светлые волосы взметнулись и упали на обнаженные плечи волной, наводящей на мысль о недавнем шторме. Плечи были ярко-розовыми. Женщина наклонилась — при этом кожа на бедрах собралась в прелестные складки, — чтобы подобрать с деревянного пола чулки и черные подвязки, и в глубокой ложбине ее ягодиц мелькнул сверкающий клин лобковых волос.

— Почему? — спросил лежавший на столе мужчина.

— Потому что, — молодая женщина выпрямилась во весь рост и резко повернулась, так что ее зад оказался над краем письменного стола, на котором лежал мужчина, — у твоих ручек маловаты шарики, — она выгнулась, показав пышные груди и круглый подтянутый живот, подняла длинную ногу и принялась натягивать чулок, — а у тебя — яйца.

На эффектном лице женщины выделялся крупный нос, по обе стороны от него блестели два пристально глядевших серо-голубых глаза. В накрашенных губах большого рта тлела тоненькая белая сигарета, дым от которой поднимался кольцами к Наташе. Наташа не могла не восхищаться независимостью этой молодой женщины, которую явно только что трахнули. Увиденное ошеломило ее. И она покинула комнату, словно колечко дыма из прошлого, проплывшее перед ее открытыми глазами.

Лежа без сил на лесной подстилке, Наташа искала объяснение: усталость? необычное место? слабое пиво и сильная травка? а может, Гари подсыпал ей на редкость избирательное психотропное средство? Но тут ее руки нащупали край другого пруда, и Наташа мгновенно окунулась с головой в другой мир.

Яркое личико Наташи появилось на тусклом сером экране неработающего телевизора. Перед ней на голом отвратительно искусственном полу сидела муму — Наташа мгновенно узнала ее по толстому шерстяному пальто, внушительным размерам, по холщовой сумке для книг, туфлям, похожим на смятые корнуэльские пирожки, по торчащему вперед шнобелю, — сидела как-то косо, с поджатыми под себя ногами, одной рукой опираясь о пол, а другой поднося сигарету к искривленному мрачной гримасой рту. Муму разговаривала с человеком в белой широкополой шляпе, поля которой поднимались и опускались с колдовской выразительностью, а из-под них лилась вкрадчивая щелкающая речь. Что делает здесь муму? — могла бы спросить Наташа. Почему она разговаривает с человеком, сошедшим с автобуса, с тем самым человеком, которого Гари назвал Фар Лапом Джонсом?

Наташа могла бы спросить об этом — но не спросила. Провидцы, как известно, не страдают рационализмом и лишены проницательности. Гордые умы провидцев часто напоминают разомкнутые губы, которые легко набить всякой дрянью. Наташа могла бы заметить наказующие бумеранги племени валбри, лежавшие на голом искусственном полу, и спросить, почему они здесь оказались, эти темные зловещие орудия. Но не спросила. Она потеряла концентрацию, и ее взгляд уплыл за сотни миль белой потрескавшейся грязи, где полоска пустынного горизонта слегка отогнулась, обнажая клочок северного берега Темзы и часть здания «Юнилевера».

И весь остаток ночи Наташа Йос металась на лесной подстилке, переходя в визионерском экстазе от одного пруда к другому, трепеща и дрожа то в одном мире, то в другом.

То она видела, как светловолосая голова старшего брата, которого она никогда не знала, разбивается об асфальт, и в ее груди зрели черные трюфели унаследованных расовых предрассудков. То она ревниво следила за тем, как Вирджиния Бридж, которую она смутно помнила с детства, выстукивает ее йеху-муму мягкими, умащенными «Атриксом» руками, изрекая сквозь зубы гуигнгнма: «Лили, в самом деле, как я могу тебя лечить от хронического бронхита, если ты продолжаешь курить? Ты ведь прекрасно знаешь о последствиях…» То Наташа видела колышущиеся, подобно ветвям деревьев, руки. Где бы ни собирались эти люди, они беспрерывно курят «Уинстон», «Пэл-Мэл», «Кэмел», «Лаки страйк» и «Ньюпорт». И слышала голос матери, в котором звучали нотки похоти:

«Неужели нам придется ждать так долго?»

«Что?»

«До сентября? Или, вы хотите, чтобы я подожгла дом сейчас? Бог с ним, с календарем».

На Беркли-сквер Наташа смотрела на мокрые листья под ногами своей муму и чувствовала непостижимую усталость женщины средних лет. Глядела на ряды сосновых посадок, на то, как ее бедная муму жадно хватает свои припасы и, нежно прижимая их к груди, как съедобных младенцев, неуклюже протискивается в калитку с пятью металлическими прутьями. Наташа видела, как струйка крови лениво стекает под брюками муму, вниз по ноге к лодыжке и в носок. Эти картины казались ей чем-то таким, что они смогут просмотреть еще раз, уже вместе. Перед ней прошел весь спектр пороков: лень, похоть, гордость, гнев, алчность — и опять все сначала. Этот далекий обыкновенный лес Фар Лапа на самом деле был маленькой плантацией всех доступных миров.

Пелена рассвета натянула на бездонное австралийское небо твердый свод. В Лесу-Между-Мирами Наташино лицо сначала смутно проявилось на поверхности прозрачной воды, словно снимок «Поляроида», затем приобрело безупречно четкие очертания. Гиперреальные. Через несколько минут форсунки ракеты по имени Земля заработали на полную мощность. Наташа выпрямилась во весь свой жеребячий рост, и мышцы ее исцарапанных в кровь ног напряглись, привыкая к вращению планеты. Она огляделась вокруг. И не заметила ничего особенного: стволы эвкалиптов и малги на жесткой травяной подстилке. Над головой язвительно хохотали кукабурры. На востоке темнел пологий склон, на котором уже таяла тень. Вокруг Наташи из шуршащего подлеска поднимались, задавая направление, жилища знакомых с магнетизмом термитов — словно миниатюрные параллелепипеды Миса ван дер Роэ или могильные камни чужих вождей.

Наташа отыскала путь назад. Ей повезло, что она очнулась, когда солнце стояло еще низко, тени были длинными и воды в достатке. Добравшись до машины, Наташа разбудила Гари. Потом они весь день ехали назад к Стерну под палящим солнцем. Само собой разумеется, Гари втрескался по уши. Вот дерьмо!

Наташа пробыла в Стерне ровно столько, чтобы побросать в сумку трусики и косметику, кожаную куртку, ботинки «P.M. Уильяме», джинсы и детскую игру. Она также взяла один из черных бумерангов Гари — зловещий сувенир. Потом остановила на дороге «тойоту» мормонов, которые подкинули ее до Теннант — Крик. Из Теннанта она добралась автобусом до Алис — Спрингс. Из Алис вылетела в Сидней. Больше суток Наташа безвылазно просидела в терминале Сиднейского аэропорта, пока не купила самый дешевый билет на самое узкое место. Из Хитроу она доехала на метро до Кингз-Кросс, совершенно обалдев от тесноты этого древнего грязного города на берегах мини-Евфрата. От этого Ура. От этой ошибки.