Ах, как летали ее пальчики! А как она раскрыла себя; теперь на карту был нанесен каждый сантиметр влажных эрогенных зон. Невероятно, как это Дэн так и не удосужился нащупать своими бесчувственными руками эту вот точку или пройтись пальчиками здесь или вот там.

Однажды вечером Дэн, Гари, Барри, Джерри, Дерри, и Дэйв 1 отправились в Илфорд. Целью их путешествия было посещение громадного ночного клуба, известного тем, что бар там был в клетке. Решетка была вделана в бетонный пол, что позволяло парням и девицам, облюбовавшим это заведение, доводить себя до невероятной степени опьянения, не отказывая себе в соразмерных состоянию проявлениях, и при этом им не удавалось крушить, портить и засерать все вокруг. На рассвете их выталкивали крепкие парни в смокингах.

Они поехали на машине Барри. Всю дорогу Дэн был заметно не в духе и больше обычного помалкивал. Все спрашивали его, в чем дело, но он не отвечал, поэтому в приступе сопереживания они предложили ему бутылку Jack Daniels.

Дома же, предусмотрительно опустив жалюзи, Кэрол приступала к делу. Раздевшись в гостиной, она обнаружила, что сочетание ее наготы и невыразительной обстановки не на шутку возбудило ее. Кроме того, передвигаясь по комнате, она ловила свое отражение в бесчисленных зеркалах и регулярно протираемых чистящим средством стеклянных поверхностях.

Она расстегнула блузку, и пальцы заскользили по нейлоновой кривой в поисках зазора между лифом и грудью. Она расстегнула ширинку на слаксах, и они с шелестом сползли на пол. Она буквально выпрыгнула из них. Из CD-проигрывателя мутным потоком лилось A Whiter Shade of Pale, а рука Кэрол скользнула под резинку трусиков.

— Верите ли вы в ужас?

Прямой вопрос абсолютно выбил меня из колеи. Я был настолько поглощен повествованием, что невольно ощутил себя вуайеристом, подглядывающим за мастурбирующей Кэрол. И вот профессор без предупреждений, без каких-либо объяснений прервал рассказ на полуслове.

Поезд шел, покачиваясь и постукивая на стыках, и навстречу нам выплывали очертания современной станции Ридинг. Профессор повторил вопрос: «Вы верите в ужас?»

Я собрался с духом и ответил:

— Вы имеете в виду оккультный ужас? Чудовища, демоны, вампиры, вертящиеся столы, все такое?

— Нет, вовсе нет. — Состав загрохотал, затрясся перед остановкой. Пассажиры в нейлоновых накидках поверх отглаженных костюмов сходили на платформу и садились в поезд. Однако даже эта обыденная сцена не смогла развеять сгущающейся атмосферы в купе. — Да нет, не потусторонний ужас, это же так, болтовня, курам на смех. Я говорю о настоящем ужасе, об ужасе, который оттеняет всякий аспект обыденности, как сумерки оттеняют вон тот автомат. — Онуказа/i на автомат с напитками, висящий на стене неосвещенной платформы. Свисток взвизгнул и стих, поезд дернулся и продолжил движение. Профессор поерзал на ягодицах и, подавшись вперед, принял назидательную позу учителя. — Помните, как там у Рётке? "И тошнотворность почтовых конвертов, и стерильное отчаяние публичных мест…" Нет, там не совсем так, но вы поняли, о чем я….

Он выпучил глаза и приблизил лицо, похожее на маску из литого пластика.

— Меня интересует именно этот ужас. Ужас, который испытывает каждый, оставшись посреди дня один в гостиной, в центре густонаселенного города… такой ужас. Речь идет об этом ужасе и его взаимодействии с ужасом другого порядка — кровавом гинекологическом страхе. Современные фильмы ужасов наполнены кровью, слизью, липкими перепонками и бороздками. Но они всего лишь вытащили на поверхность саму суть наших возлюбленнейших ближних, вывернули наизнанку женскую биологическую структуру. Так что, пока вы гадаете, что же будет дальше, приготовьтесь испытать оба этих ужаса, объединив их в своем сознании. Тогда вы со спокойным сердцем сможете убедить себя, что приглушенный звук изношенной пружины, лопнувшей-таки, когда вы уселись рядом с Кэрол на диванную подушку, и есть щупальце инопланетного пресмыкающегося, наносящего удар сквозь мягкую обивку.

Рука Кэрол продолжила движение вниз сквозь дроковые заросли, обработанные до приемлемой в обществе виньетки. Ее мизинчики помчались дальше, зарываясь в суглинок канавки. Но там, где Кэрол на ощупь знала каждую пору, измерила теодолитом собственных рук каждый холмик, она обнаружила нечто новое. Подушечки ее пальцев скользили вокруг клиюра, заправленного под капюшон малых губ, похожего на деревце, выросшее в лощине.

Однако по дороге к влагалищу, там, где ничего, кроме скользкого предвосхищения, быть не должно, на самом краешке берега вместо крошечного узелка она обнаружила небольшой хрящеватый отросток.

Конечно, если бы Кэрол удосужилась взять карманное зеркальце и, как учили, поднести его туда, где так редко работал языком ее муженек, реальное положение вещей не ускользнуло бы от ее взора. Она сразу заметила бы, что отросток этот возник из губчатой ткани вокруг уретры, что желвачок в преддверии влагалища каким-то образом выгнулся изнутри и вытолкнул миниатюрный вулканический столбик ткани, мускулов и кровеносных сосудов.

А тело — оно ведь как старый крестьянин, который бережно хранит животрепещущие воспоминания о нанесенных (или воображаемых) обидах. Кроме того, тело имеет склонность пересказывать сопровождающему его разуму пословицы и поговорки, что делает наше сравнение со старым крестьянином еще более уместным. Хороший пример этому явлению, настолько распространенному, что на него мало кто обращает внимание, и подсказало нам сделанное Кэрол открытие. Она потрогала пальцем — там, без сомнения, было нечто казавшееся большим и как будто врезавшимся в плоть. Это нечто не походило ни на наполненную жидкостью кисту, ни на лишенную нервных окончаний мозоль или бородавку. «Но ведь в гениталиях, как и во рту, все кажется намного больше, чем на самом деле», — сказало тело Кэрол ее разуму. И утешив себя этой народной мудростью, Кэрол оставила в покое свой хрящеватый отросток. Один палец двинулся на юг, к влагалищу, другой — на север, к клитору. В свое время A Whiter Shade of Pale, преобразившись, приняла обличье Путника в грозу, а когда и путник проследовал куда надо, Кэрол осталась одна, голая и липкая, распростертая на скользком покрывале.

Однако отросток еще даст о себе знать. Хотя тело своим крестьянским умом и отнесло это происшествие к разряду мелких неприятностей, как кусочек мяса, застрявший между зубами и вызывающий раздражение десны, в нем все же сохранились воспоминания, как на дурацком полароидном снимке с многолетней давности девичника. И когда вечером расслабленная и ни о чем не подозревающая Кэрол прохаживалась по супермаркету, грешное тело подсунуло сознанию компрометирующее фото, угрожая шантажом. Она спросила служащего, оказавшегося мусульманином, где найти бекон. Служитель, дядя которого был хаджи, свято верил, что всякого, кто поглощает свиную плоть, Аллах поражает раком. Поэтому он сделал все возможное, чтобы запутать Кэрол, лишь весьма приблизительно указав направление. И только она отвернулась от полок с консервами, где приценивалась к томатному пюре, как отросток всплыл в ее сознании, да так отчетливо, что она аж остолбенела от страха, что отвратительный мысок вдруг да выскочит из-под плотно облегающих джинсов и эластичного белья.

Оказавшись в скрытом от посторонних глаз закутке, она тут же расстегнула ширинку и сунула руку во влажную промежность. Святые небеса! Вот он, да еще как вырос! Может, то была повышенная чувствительность ее пальчиков или же отросток и впрямь стал больше? Что это, игра воображения или же действительно она своим зондирующим пальцем смогла определить, что отросток приобрел уже вполне ясные очертания; почувствовать некую внутреннюю вязкость, предполагающую, что это не сбившиеся в колтун волокна хряща, а нечто обладающее нервными окончаниями?

Из-за полок высунулась голова любопытного мусульманина. Кэрол вытащила руку из штанов и тут же покрылась холодным потом, как будто она дрочила на бульонные кубики и ее-таки застукали.