На другом конце Германии, далеко на севере, рядом с самыми большими верфями подводных лодок, летчик-испытатель Ханна Райч предстала перед озадаченным гросс-адмиралом Карлом Деницем. Он ничего не мог понять в запутанных телеграммах от Бормана, но доклад Райч кое-что прояснил. Борман до самого конца действовал как прирожденный заговорщик: задерживал отправку сообщений, искажал содержание сигналов бедствия, получаемых от Геринга из Альпийской крепости, и продолжал делать вид и поступать, будто у нацистского правительства, возглавленного им, было какое-то будущее. Он уничтожил двух последних соперников, Гиммлера и Геринга, занимаясь при этом приготовлениями к самоубийству Гитлера.

Фюрер приказал Ханне Райч проследить за тем, чтобы его «наследником не стал предатель», а под «предателем» он подразумевал Гиммлера. Она вылетела из Берлина под обстрелом русских на маленьком учебном самолете Ара-До-96.

Покинув командный пункт Деница, она ворвалась в кабинет Гиммлера и решительно потребовала ответить, вступал ли он в контакт с противником, делая предложения о мире без ведома Гитлера. Гиммлер признался в этом. Ханна Райч воскликнула: «Вы предали своего фюрера и свой народ в самое трудное время! Какая низкая измена, господин рейхсфюрер!»

Как следует из мемуаров Райч, ее самым ярким воспоминанием стала встреча в бункере с Борманом, выводящим записи «в одной из своих бесконечных записных книжек и на кусочках картона», будто бы увековечивая события для потомства. Она думала, что Борман собирается бежать для того, чтобы его бумаги смогли занять свое место «среди величайших глав немецкой истории». Ханна Райч рассказала также о своей авиационной карьере и допросах, которым она подвергалась со стороны союзнических следователей.

По гамбургским улочками бродил бывший министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, все еще бредивший манией величия. Он называл себя «райзером» («путешественником»), носил темные очки, черную шляпу и черный костюм в полоску. Теперь он пытался найти работу по своей бывшей специальности — устроиться торговцем вина. В кармане у него лежало письмо Уинстону Черчиллю, часть которого достойна того, чтобы процитировать ее как яркое свидетельство о тех заискивавших и наполненных страхом людях.

Риббентроп никогда не скрывал своей ненависти к Великобритании, но на этот раз на своем отвратительном английском писал следующее: «Предоставляю себя в распоряжение британского главнокомандующего… Не знаю, действует ли древний и благородный британский обычай честной игры в отношении поверженного врага. Я также не знаю, захотите ли вы выслушать политические признания покойника».

Он предлагал передать последнее послание фюрера, беспечно упуская из виду тот факт, что оно предназначалось Мартину Борману. Риббентроп искал встречи с Черчиллем, чтобы передать послание, с которым якобы он был ознакомлен «лично в устной форме». Ему также не терпелось присоединиться к боевым действиям в Берлине, но фюрер ему запретил, приказав ждать дальнейших указаний в безопасном месте. Так он и сделал, и теперь жаждал подробно обсудить вопрос наследования власти. «Несмотря ни на что политическое кредо фюрера до последнего часа характеризовалось разочарованием и горечью, вызванными постоянным отклонением британской стороной немецких предложений об англо-немецком сотрудничестве», а ведь фюрер всегда считал Англию своим вторым домом. Когда же Германия побеждала в войне, фюрер и он сам никогда не хотели нанести урон английскому престижу и чести. Риббентроп постоянно подчеркивал одну и ту же мысль, которая потом долго озадачивала союзников: он не имел никакого понятия о том, что творилось в концентрационных лагерях. До него однажды дошли слухи о плохом обращении с евреями, и он тут же направился к Гитлеру, призывая его «немедленно принять меры. Фюрер ознакомился с докладом… и ясно дал мне понять, что этим занимаются подчиненные низшего ранга».

У спасавшихся бегством нацистов имелось два, но ненадежных пути отступления, опекаемых Гитлером, которого к этому подвигли советы Бормана. К югу от Берлина находилось место, названное Гитлером «последним оплотом борьбы с большевизмом», Альпийская крепость, расположенная в центре земель фюрера в Берхтесгадене. Их настоящим хозяином являлся Борман, и именно у него возникла идея превратить Орлиное гнездо в крепость. Это был монстр, созданный «Франкенштейном». Так Гитлера именовал разведчик-коммунист Леопольд Треппер, директор-резидент «Красной Капеллы» — советской шпионской сети, действовавшей в нацистской Европе. Всякую шпионскую сеть, раскрытую в Германии, адмирал Канарис прозывал «оркестром» («капеллой»). Секретные радиопередатчики кодировались как «фортепьяно», а организаторы — «дирижерами». Шпионские сети получали также дополнительно название в соответствии с их типом.

В Альпийской крепости пересекались пути отступления в Швейцарию, Австрию и Северную Италию. Отсюда с немецкими летчиками вылетали на секретные задания захваченные американские самолеты. Гитлеру говорили, что они сбрасывают агентов на территории противника. На самом же деле они доставляли главных нацистов в убежища, например в Испании.

К. северо-востоку от бункера фюрера находился «Проект Север». Это был «канал» кайзера Вильгельма в Киле, на границе со Швецией. В Киле обеспечивался доступ к подводным лодкам и прочим судам на военно-морских базах, расположенных около Гамбурга. В последние часы Гитлера там размещался штаб гросс-адмирала Деница, преемника фюрера. Дениц играл свою роль в одной из величайших шарад этой войны.

Геринг, погруженный в мрачные раздумья в горах Берхтесгадена, глотал таблетки паракодеина, тревожась за свое великолепное собрание из 1300 картин общей стоимостью 180 миллионов долларов, часть которых была конфискована у евреев, отправленных в газовые камеры. Оценка коллекции производилась в мае 1945 года, а четверть века спустя ее стоимость выросла в несколько раз.

В это время в школе, где Дениц управлял новым правительством Германии в стиле старых имперских традиций, возник спор о назначении министра по делам религий и церквей. Никто тогда не упомянул о синагогах, так как никто не мог признаться ни в тот момент, ни позднее, что ему известна судьба евреев. Таким же образом прошли дебаты по поводу перестановок в кабинете министров. Никто не сказал о том, что немецкое правительство не собиралось уже двенадцать лет. Когда они получили сообщение о том, что Гитлер мертв, а Ева Браун стала госпожой Гитлер и также мертва, и что Мартин Борман бежал, лицо гросс-адмирала омрачилось. Он сел в один из роскошных лимузинов, реквизированных из гаража фюрера, и начищенный до блеска «Мерседес» на порядочной скорости стал продвигаться посреди забрызганных грязью британских машин-разведчиков и танков, с покрытыми брезентом пушками. От школы до поместья гросс-адмирала было всего пятьсот метров. К счастью, у него имелось приглашение от герцога Голшгейнского переехать в апартаменты, более подходящие наследнику фюрера, — в замок, которым семья герцога владела уже более трех столетий. Это помогло бы создать вокруг главы правительства, занимавшегося не самыми приятными вопросами, необходимую атмосферу церемониальности и великолепия. Личный фотограф Гитлера послал одного из своих лучших помощников запечатлеть на пленке беседу между президентом Деницем и главнокомандующим вооруженных сил фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем. Они все жили будто во сне.

21 мая 1945 года, за два дня до ареста всего правительства Деница (которое просто выпало из внимания союзников во время трех суматошных недель, последовавших за самоубийством Гитлера), из Фленсбурга вышел странный человек с подбитым глазом. Oн располагал документами на имя Генриха Хитцингера. С обеих его сторон шли два адъютанта СС в обычной полицейской форме, карманы которой были полны фальшивых документов. Эта группа надеялась прорваться через контрольные пункты союзников и достичь своей цели в восьмистах километрах к югу — в том месте, о котором говорил их покойный фюрер, т. е. в Альпийской крепости.