— Разве можно верить пустым словам балерины? — вспомнил Алексей одну из самых знаменитых фразочек петербургского фольклора, выдающую знакомство широких кругов столичных жителей с нравами балетной среды. — Не трудись, дорогая. Мне объяснений не нужно. Я распоряжусь, чтобы мой управляющий еще два месяца выплачивал тебе содержание. Не могу вышвырнуть тебя без выходного пособия. Укрой своего любовника одеялом, а то он весь дрожит, замерз, наверное.
Ну и что ему осталось от этого бурного романа? Сожаление, что выставил себя дураком, глумливые смешки за спиной («Слышали последнюю новость? Графу Чертольскому наставили рожки. Да не рожки, а ветвистые рога. Они красавчику к лицу. Зато в числе балетоманов Мариинки его больше не встретишь, увы. Совершенно охладел к балету…») и презрение к женщинам. Лживые, холодные куклы… Никто из них ничем не отличается от последней рублевой проститутки, которую каждый желающий может взять на углу Невского и Садовой на ночь или на время.
Последующие короткие связи с продажными «камелиями» полусвета еще более укрепили его в этом убеждении.
И вот теперь, уезжая из России для выполнения опасного задания, он даже не может найти ни одной родной души, к которой хотелось бы обратиться с прощальными словами, идущими от сердца… Тьфу, что это он несет? Родная душа, прощальные слова от сердца… сентиментальная чушь! Надо черкнуть пару строк дяде и тетке, и можно считать, что традиция соблюдена!
Почему-то ему вдруг вспомнилась юная англичаночка, жившая в доме дяди. Кажется, она была дочерью гувернантки… Да-да, гувернантки, чопорной вдовушки миссис Мэлдон. Он обратил внимание на маленькую мисс Мэри на охоте; девчонка чертовски хорошо держалась в седле и весьма метко стреляла, на зависть зрелым мужчинам с армейской выправкой.
Но когда Алексей увидел ее на балу, в первом взрослом «выездном» платье, трогательно обнажавшем белую шейку и худенькие ключицы, на которых лежала ниточка жемчуга, он буквально потерял голову. Она, танцуя с ним, так стеснялась и так мучительно от этого краснела, что Алексею стало очевидно — он тоже совсем не безразличен маленькой англичанке. Ему удалось увлечь ее в безлюдное место и сорвать пару поцелуев, прежде чем заявилась ее мамаша и все испортила, устроив грандиозный скандал.
Да уж, он тогда очутился в дурацкой ситуации, в высшей степени дурацкой, и все же… смешно признаться, но он долго не мог спокойно спать — едва закроешь глаза, как перед ними возникает лицо Мэри. Такое трогательное, нежное и строгое личико, похожее на лик мадонны Мурильо… О таких лицах говорят — готическая красота. А земляничный вкус ее губ, а шелковистые локоны, ласково щекотавшие его щеку, когда он склонился к ее лицу… И никакого ханжества — она не попыталась его оттолкнуть, не дала ему пощечину, не закричала; она была тихой и нежной, как ангел, очутившийся в его объятиях. Маленький доверчивый ангелочек с ласковыми губками и персиковыми щечками. Эх, если бы не появилась ее мать! Как это было некстати!
Интересно, что теперь поделывает Мэри Мэлдон? Вроде бы они с матерью вернулись в Англию. Наверное, девчонка повзрослела и вышла замуж за какого-нибудь пузатого Джона, варит мужу овсянку и нянчит детей. Или пристроилась в содержанки к богатому лорду… Она ведь обещала стать настоящей красавицей, а все красавицы подумывают о коммерческом использовании собственной внешности…
Да и бог с ней, с Мэри Мэлдон, что о ней вспоминать?
— Степан, собирай багаж в поездку, — распорядился граф, отрешившись от сентиментальных воспоминаний и призвав к себе своего старого лакея. — Поедем с тобой путешествовать.
— Так нешто нам в Питере-то плохо, ваше сиятельство? — удивился лакей. — Куда это, батюшка барин, вы собрались, за каким делом?
— Есть у меня дело, старик. Поедешь со мной на Балканы?
— Вот те на, на Балканы… На турку, что ли, собрались, Алексей Николаевич? Там дело-то уже к замирению идет, конец войне выходит. Может, и не надо нам с места сниматься? Даром только по миру болтаться будете.
Степан, знавший своего барина еще мальчишкой, позволял себе иногда по-отечески поворчать — барин-то молодой, неопытный, сирота, живет без отца-матери, кто еще ему присоветует доброе-то?
Но граф не пожелал прислушаться к словам старого слуги.
— Не ворчи, а собирай вещи, — распорядился он. — Я должен ехать, и обсуждать тут нечего.
— Ну раз так, то и я с вами, батюшка. Не одного же вас отпускать, прости Господи, к иродам-то этим… Мое дело какое — собрался да и поехал. Куда хозяин, туда и слуга…
Глава 5
Отъезд из Лондона маркиз назначил на воскресенье. Паром через пролив по воскресеньям не был так переполнен, как в будние дни, а маркиз не любил всяческой толчеи и суеты. Добравшись до континента, можно будет провести ночь в отеле на французском берегу, а утром, отдохнув, сесть в поезд и отправиться в далекое путешествие через всю Европу.
С собой маркиз решил взять преданного дворецкого, умевшего оказывать самые различные услуги, мисс Мэри, которая в силу обстоятельств будет служить ему верой и правдой, и, после некоторых раздумий, секретаря, мистера Гордона.
Может быть, небесполезно было бы оставить Гордона в Лондоне, чтобы в отсутствие хозяина присмотрел за его делами, но… миссис Мэлдон в качестве секретаря еще не могла служить полноценной заменой Гордону, она еще слишком неопытна. А поездка не обещала быть простой — по опыту маркиз знал, что его поджидает множество непредсказуемых ситуаций, когда потребуется помощь умелого человека. Для Мэри лучше поставить другие задачи, более подходящие для молодой девушки. То, на что была способна она, не мог исполнять Гордон, и наоборот. Так что взаимозаменяемостью секретари маркиза не обладали…
Поначалу путешествие, в которое ей пришлось отправиться против своей воли и без всякого желания, как ни странно, показалось Мэри почти волшебной сказкой. Опыт путешествий у нее был, она не принадлежала к числу людей, которым никогда не доводилось покидать Британию и видеть иные страны, но прежде дальние дороги означали для нее всякое отсутствие комфорта и мучительную усталость…
Теперь же, оказавшись в необыкновенно комфортабельных условиях, она поняла, что путешествием можно по-настоящему наслаждаться. Да, это была сказка, и несколько омрачало ее лишь наличие злого чародея, в роли которого выступал, по мнению Мэри, не кто иной, как маркиз Транкомб.
И все же, в ту минуту, когда она сидела в удобном кресле на палубе парома, следующего через Ла-Манш из Тильбюри в Остенде, а вокруг суетились стюарды, предлагая разнообразные напитки и закуски (Мэри вновь попробовала черную икру, которую ни разу не ела, с тех пор как вернулась из России, и запила тарталетку с икрой бокалом хорошего шампанского), она решила, что в ее приключении найдутся приятные стороны, несмотря на то что путешествовать приходится в компании отнюдь не приятного человека.
В Остенде их ожидали два роскошных вагона — салон-вагон и спальный, с четырьмя просторными купе и удобными постелями. Вагоны были специально заказаны для маркиза и его спутников.
Мэри была поражена — прежде ей казалось, что в собственном салоне-вагоне путешествует лишь британская королева. Салон-вагон и вправду был отделан по-королевски — стены, обитые голубым шелком, вытканным белыми розами, в тон им оказались бело-голубые занавески, и пушистые индийские ковры на полу, и даже обивка кресел…
Когда поезд тронулся, Мэри уселась у окна, чтобы полюбоваться на проносящиеся мимо пейзажи, и вскоре это занятие ее полностью поглотило. Оторвалась от оконного стекла она не скоро, лишь почувствовав, что кто-то сверлит ее внимательным взглядом.
Это был маркиз. Да собственно, кто же еще это мог быть?
Поймав ответный взгляд Мэри, маркиз усмехнулся.
— Я могу поздравить себя с тем, что моя спутница помалкивает, — заметил он. — Болтливые люди в дороге невыносимы.
Неизвестно, как следовало расценивать его слова — как комплимент или как саркастическое замечание, имеющее обратный смысл.