Запнувшись, Эрни подумал, что на самом деле русские ждут от него каких-то иных объяснений, не связанных с его семейными делами, и смело пустился в дебри международной политики:
— Господа, я на самом-то деле искренне сочувствую вашей борьбе с турками за освобождение славянских народов. Это благородная миссия. Я знаю, что в Британии многие довольно равнодушно относятся к этой войне. Мои соотечественники вообще в высшей степени эгоистичны и тревожатся лишь о том, что представляет непосредственный интерес для их кошелька. Но не все, поверьте, не все! Турецкую резню в болгарских землях, которая началась в дни славянского восстания, наши дипломаты называли самым ужасным преступлением века. Лидер английской оппозиции лорд Глэдстон произносил по этому поводу такие пламенные речи, что собрал многих сторонников под свои знамена. Я тоже намерен примкнуть к оппозиции, и теперь, когда у меня достаточный вес в обществе, чтобы оказывать влияние на национальную политику Британии…
— Эрни, замолчи, ты совсем заврался, — перебила его Мэри. — Если ты стал пэром, из этого не следует, что ты должен произносить политические речи на каждом углу.
Эрни, который всегда находился под влиянием сестры и еще не отвык от этого влияния (хотя и почувствовал себя с недавних пор главой рода), послушался. Ему тут же стало стыдно, что он как павлин распушил перед русскими офицерами хвост.
— Да, господа, на эти темы лучше поговорим потом, — пробормотал он. — Я счастлив, что нашел сестру и могу забрать ее в Лондон.
Генерал снова не выдержал:
— Забрать в Лондон? Вот так раз! А вы, милорд, прошу покорно прощения, уже оповещены, что у вашей сестры завтра свадьба?
— Свадьба? — растерянно переспросил Эрни. — Что значит свадьба?
Казалось, что несчастный молодой лорд вот-вот потеряет рассудок от всех перенесенных волнений. Понимать смысл самых обыденных слов он уже перестал…
— Хм, что значит свадьба… Свадьба — это свадьба. Все, как положено: венчание в церкви, а потом — большой пир, — усмехнулся генерал Палич-Верейский. — Мы тут готовимся к празднеству вовсю, милорд. Как у нас говорят, честным пирком, да за свадебку!
— Мэри! — ошарашенный лорд обратился к сестре, как делал всегда в сложных случаях. — Дорогая, я ничего не могу понять! О чем мне тут толкуют, о какой свадьбе?
Теперь пришел черед Мэри смутиться и покраснеть.
— Да, Эрни, дорогой, в этой суматохе я не успела тебе сказать, что выхожу замуж. Позволь представить тебе моего жениха, хотя вы уже и успели познакомиться. Но теперь я представлю тебе ротмистра в новом качестве. Граф Алексей Чертольский, мой будущий муж.
Эрни даже не нашел, что на это ответить, и ошарашенно смотрел на будущего родственника.
— Ну, господа, тут уж пошли ваши дела семейные, — засуетился генерал. — Вам есть о чем побеседовать, полагаю. Так что в штабе я больше никого не задерживаю. Честь имею, господа. Да, Алексей Николаевич, прошу вас задержаться на пару минут. У меня есть еще несколько слов по службе, которые не представляют интереса для вашей очаровательной невесты и глубокоуважаемого милорда.
Как только дверь за Мэри и Эрнстом закрылась Палич-Верейский перешел на конспиративный шепот.
— Алексей Николаевич, из-под замка мы вашего будущего шурина выпустили, раз уж так вышло, но, Христом Богом прошу, задержите вы его на пару дней здесь. Свадьба, дескать, праздник, милости просим поучаствовать, и все такое… Оно и лучше выйдет. Чем всех залетных лордов в кутузку сажать, какого-никакого можно и к праздничному столу пригласить. А я тем временем все-таки запрошу Петербург, нет ли чего-нибудь на этого лорда в Третьем отделении. Береженого бог бережет. Хорошо бы, он и вправду был ни при чем, но, согласитесь, голубчик, как-то это все странно. Свалился как снег на голову… И Транкомба он тут разыскивал…
— Ваше превосходительство, лорд Дартлвилль все же мой будущий родственник! Может быть, достаточно моего ручательства?
— А, бросьте! Давно ли вы с ним познакомились, с родственником-то своим? Пару минут назад, если мои глаза мне не врут. Так что давайте-ка проверимся от греха подальше. Повторяю, береженого бог бережет.
У Мэри и Эрни, вышедших из здания штаба, тоже шел непростой разговор. Брат дал волю своему негодованию:
— Как ты могла? Ты всегда упрекала в легкомыслии меня, а что происходит на деле? Я тебя просто не узнаю. Ты выходишь замуж за человека, которого почти не знаешь, за иностранца, за русского! Всем известно, что русские люди отличаются диким непредсказуемым нравом! Ты хочешь, чтобы этот смазливый граф в конце концов отдал тебя голодным медведям?
— Господи, Эрни, откуда ты взял всю эту чушь? — возмутилась Мэри. — Я, как тебе известно, провела в России несколько лет, и лучше, чем ты, знакома с нравами русских людей. Мы с матерью не видели от них ничего, кроме добра. И почему ты решил, что я почти не знаю Алексея? Он — племянник русского князя Барятина, в доме которого служила наша мать. Можно сказать, что Алексея Чертольского я знаю всю свою сознательную жизнь.
И она принялась горячо и подробно рассказывать о прошлом (естественно, упустив лишь одно — сцену на балконе во время ее первого бала с непосредственным участием юного графа). Эрни быстро пришел к выводу, что сестра не только давно знает своего жениха, но и явно влюблена в него, но все же продолжал стоять на своем. Длительное знакомство несколько смягчало ситуацию и реабилитировало Мэри в глазах брата, но все же подобный брак казался Эрнсту верхом легкомыслия.
— Пойми, дорогая моя, мы — британцы. А твой жених — русский. Я не говорю о том, что одна нация выше или ниже другой, но они разные. У нас разные традиции, разная культура, разные взгляды на мир. Разная кухня, наконец! Тебе придется с утра до ночи есть их дурацкие щи и блины!
— Насколько я помню, это довольно вкусно, — невинно заметила Мэри, пытаясь перевести разговор в шутку.
Но Эрни не поддался ее уловкам.
— Пребывание в России совершенно испортило тебя, — раздраженно ответил он. — В конце концов, если бы твой граф был благородным человеком, он для начала должен был бы попросить твоей руки у меня как у старшего родственника. Настоящий джентльмен просит руки девушки у ее родителей или опекунов…
Вот этого Мэри уже не в силах была выдержать!
— Это ты-то опекун? Ты, дорогой брат, втравил меня в совершенно неблаговидную историю. По твоей милости я попала в полную зависимость от маркиза Транкомба и видела с тех пор лишь унижения и обиды. Ты отпустил меня, свою сестру, на другой конец земли в сомнительной компании, даже не подумав, что эта поездка меня скомпрометирует и что мне вообще никогда нельзя будет вступить в брак… Потому что на девушке с подмоченной репутацией никто не женится!
— Сестра, что ты такое говоришь? — в ужасе закричал Эрни.
Конечно, брату даже не приходило в голову, какие последствия может иметь его собственное легкомыслие, но зато проявлять строгость к Мэри он счел себя вправе…
А она уже не могла остановиться. Пусть знает все, и пусть наконец задумается о своих поступках!
— Что я, по-твоему, говорю, кроме правды? Ты ведь заплатил мной по своим поддельным векселям! Если тебе неприятно это слушать, моей вины в этом нет! А ты знаешь, Эрни, что маркиз занимается шпионажем? И что он пытался приобщить к этому меня, рассказывая о прелестях яркой жизни молодой авантюристки, легко меняющей мужчин, ради достижения своих целей? Или, может быть, тебе стоит рассказать, как маркиз Транкомб, истинный англичанин и джентльмен, заставлял меня соблазнить русского офицера, чтобы отвлечь его внимание от неблаговидных делишек самого маркиза? Ты даже вообразить не можешь, от какого ужаса спасает меня Алексей! И его ничто не смущает: ни мое прошлое, ни испорченная репутация, ни отсутствие приданого, ни то, что я англичанка (а по мнению русских, все англичане черствые сухари и снобы), — он просто об этом не думает. Он меня любит! И я нахожу, что все сказанное тобой оскорбительно для моего жениха!