— Вот, имущество английского подданного обнаружено, — важно доложил денщик. — На заднем дворе за кухней. Прикажете вернуть по принадлежности, ваше превосходительство?

— А содержимое портфеля где, так вашу и растак! — подчеркнуто сурово рявкнул генерал.

— Не могу знать, ваше превосходительство! — вытянувшись в струнку, отчеканил денщик. — Небось казаки искурили бумажки-то! Или еще по какой надобности использовали.

— Ну и что прикажете делать с этим народом, милорд? — снова развел руками генерал. — Не знаю, владеете ли вы русским настолько, чтобы понять сказанное, но мне доложили, что ваши бумажки, не сочтите за обиду, пошли на самокрутки, то есть на самодельные папиросы. Казаки — народ простой, без тонкости, была бы бумага, чтобы табачок засыпать и цигарку свернуть, больше им ничего и не надо. Портфельчик вот он, на задворках валялся, казачкам чужого не требуется. А уж за исписанные бумажонки не взыщите, ценности в них никто не увидел.

Милорд смотрел на Палич-Верейского так, словно собирался его искусать. А генерал, сохраняя на лице абсолютно безмятежное выражение, в душе страшно веселился.

«Что, голубчик, съел? Вот и объясняйся с нами хоть до морковкина заговенья! У нас валяние дурака — национальная забава, и никто нас в этой игре не переиграет!» — думал он про себя.

Но маркиз все же решил нанести ответный удар.

Состроив на лице доброжелательную гримасу, он вдруг сменил тон и доверительно обратился к генералу Палич-Верейскому:

— Господин генерал, мы уже достаточно поговорили о неприятных служебных делах, и теперь мне хотелось бы сказать вам пару слов не как политическому противнику, а как офицеру и джентльмену. Конфиденциально.

Генерал взглянул на адъютанта и вытянувшегося по стойке «смирно» денщика и отправил их заниматься делами подальше от своего собственного кабинета. Оказавшись наедине с англичанином, он нетерпеливо бросил:

— Я к вашим услугам, милорд.

При этом Палич-Верейский думал: «Интересно, что же это такое конфиденциальное решил сообщить мне маркиз? Неужто полагает, что я последний простачок и поверю всему, что бы он ни наболтал».

«Надеюсь, мои слова всерьез огорчат этого туповатого русского солдафона», — пронеслось в мозгу у Транкомба, прежде чем он начал говорить.

— Находясь под арестом, я из окна своего узилища наблюдал за трогательной картиной свадебных торжеств, — заявил маркиз. — Если не ошибаюсь, это было венчание графа Чертольского с моей служащей мисс Мэлдон.

Генералу не оставалось ничего, кроме как подтвердить правильность догадки маркиза.

— Что ж, моего благословения жениху и невесте не потребовалось, как и моего мнения по поводу этого скоропалительного брака, — продолжил Транкомб.

— Ну это и неудивительно, — невинным тоном заметил генерал. — Зачем им ваше благословение, милорд? И так все сладилось…

— А между тем я, как человек осведомленный, мог бы раскрыть глаза графу на некоторые стороны жизни его невесты, чтобы он принял столь важное решение о перемене своей судьбы вполне осознанно, а не под влиянием порыва. Как вы понимаете, генерал, никакой личной неприязни к графу Чертольскому у меня нет. Я выполнял задание своего правительства, он — своего; а вне этого чисто служебного противостояния он мне даже симпатичен. Вы, как я понял, тоже относитесь к молодому человеку по-отечески, поэтому не откажите выслушать мои слова. А уж передать их графу или нет — решайте сами.

И маркиз пустился в долгий рассказ, о том, что Мэри — девушка из семьи с весьма и весьма неоднозначной репутацией; ее отец погиб в восточных колониях при странных обстоятельствах, его подозревали в мародерстве и махинациях с казенными деньгами, впрочем, кто из офицеров колониальных войск этим не грешит? Брат мисс Мэлдон не так давно пойман маркизом на махинациях с поддельными векселями и в тот же миг оказался бы на каторге, если бы не мягкое сердце маркиза. Милорд лично скупил подложные векселя, а возбуждать против мистера Мэлдона судебное преследование не стал, хотя это еще не поздно сделать…

Сама мисс Мэри служила у маркиза в подчинении в качестве якобы личного секретаря; но это не совсем отвечает истине. Секретарь, и весьма опытный, мистер Гордон, у милорда есть, а эту молодую авантюристку с внешностью непорочного ангела милорд обычно использовал для самых пикантных поручений (генерал ведь понимает, о чем идет речь, не так ли?). В непростой службе маркиза на благо английской короны иногда приходится действовать сомнительными методами (что поделаешь, интересы Британской империи выше сантиментов, а цель оправдывает средства!). Поэтому помощь Мэри была незаменима, когда требовались женские чары, чтобы обольстить или совратить политических противников маркиза. От любви такой куколки никто еще не отказывался… однако рекомендовать подобную особу в качестве непорочной невесты маркиз бы не стал.

Вот и к Алексею Чертольскому девица была подослана в качестве специального агента — для слежки и возможного совращения, с целью сделать графа более покладистым. Неудивительно, что он увлекся — Мэри неплохо справляется с такими заданиями. Однако эта хитрая бестия решила, что ей выгоднее оставить службу и выйти замуж за наивного русского богача, тем более в Петербурге ее практически не знают, и за ней не потянется столь скандальный шлейф, как в Лондоне; можно будет без помех выдавать себя за добропорядочную особу…

Очень жаль бедного молодого графа, попавшегося в ее сети. Маркиз не имел возможности своевременно предупредить юношу, что игра этой авантюристки зашла излишне далеко. Теперь их брак освящен церковью, и расторгнуть его, вероятно, невозможно. Но если все же дойдет до расторжения (насколько маркизу известно, в России в исключительных случаях Священный синод допускает разводы), Транкомб готов дать любые показания под присягой, чтобы раскрыть истинное лицо этой порочной особы. Он ведь чувствует себя виноватым, что невольно испортил графу жизнь…

«Елки-палки, — думал помрачневший генерал. — Даже если милордишка вполовину приврал, все одно дело неладно. Дыма без огня не бывает. Рассказывать Алексею или нет? Черт его разберет, как лучше, может, скажешь — и погубишь его счастье, а может, не скажешь — и погубишь его жизнь… Куда ни кинь, везде клин!»

Маркиз Транкомб, выпущенный из-под ареста вместе со своим секретарем и лакеем, тут же, не задерживаясь, направился в сторону греческой границы.

Естественно, тут же собрался в дорогу и Алексей вместе с Мэри и присоединившимся к ним лордом Дартлвиллем. Было решено, что граф выедет верхом налегке, чтобы не потерять способность к маневру и не упустить из виду маркиза, а графиня с братом в сопровождении Степана потихоньку догонят его в экипаже.

Алексей уже гарцевал на лошади, намереваясь тронуться в путь, когда прибежал генеральский денщик и попросил его сиятельство господина графа заглянуть на пару минут в штаб. Пришлось спешиться и пойти к Палич-Верейскому — генералам отказывать в просьбах неловко. Однако в душе Алексей был уверен, что в подобных обстоятельствах генерал и сам мог бы прийти и проводить его, сказав на прощание то, что ему было желательно; Палич-Верейский должен был понимать, что ротмистр Чертольский в данный момент чрезвычайно торопится в путь.

У генерала Алексей провел не так уж много времени, но вернулся с таким «опрокинутым» лицом, что Мэри сразу поняла — что-то случилось.

— Алексей, можно тебя на два слова? — спросила она мужа.

— Я тороплюсь, — напомнил граф так сухо, словно разговаривал не с молодой женой, а с назойливой попрошайкой, от которой надо поскорее отделаться.

Но Мэри не привыкла так легко сдаваться. Она схватила под уздцы лошадь, на которую Алексей намеревался вскочить, и заявила, что никуда его не отпустит, пока он не объяснит, что случилось и почему он вернулся от генерала в таком расстройстве (мрачного лица Алексею было не скрыть).

То, что генерал не пришел попрощаться с молодоженами, на свадьбе которых совсем недавно был посаженым отцом, тоже не укрылось от внимания Мэри, но на этом вопросе она решила внимания не заострять.