— Ну теперь мне вовек не расплатиться с этим маркизом, — прошептала Мэри, нервно сжав руки. — Разве что самой открыть галантерейную лавочку и перепродать этот товар.

Да, обещанная маркизом Транкомбом жизнь авантюристки затягивала ее все глубже, и обратной дороги не было…

— Вы выходите замуж, мисс Мэри? — с тоской спросил один из постояльцев, молодой врач, шотландец Мак-Мэрдо, проходивший стажировку в Чаринг-Кросском госпитале (Мэри подозревала, что Мак-Мэрдо был в нее влюблен, но все никак не решался признаться). — Это ваше приданое к свадьбе? Я прав?

— Нет, милый доктор. Я отправляюсь в путешествие.

— Вы уезжаете? А как же мы, мисс Мэри? Вы закроете свой пансион? — отчаяния в голосе Мак-Мэрдо становилось все больше. — Мне не хотелось бы переезжать к другой хозяйке. Такую, как вы, мне не найти! А попадешь к какой-нибудь старой карге, и она мигом отравит существование…

— Не тревожьтесь, мистер Мак-Мэрдо. Я доверю пансион своему брату Эрнсту. Он вас не обидит, — пообещала Мэри.

— Ох, но без вас пансион потеряет половину своей прелести, — вздохнул доктор. — Вы позволите мне рассказать эту печальную новость другим жильцам, мисс Мэри?

— Лучше помогите мне перенести мои покупки наверх. Скоро все соберутся в гостиной у камина, а тут и присесть негде…

Ситуация на Балканах уже несколько лет оставалась самой главной политической и военной проблемой в Европе. Османскую империю, подчинившую земли славянских народов, сотрясали этнические и религиозные конфликты. Славянские восстания турецкие власти подавляли со страшной жестокостью. Во время восстания болгар, случившегося в 1876 году, турецкие войска вырезали целые деревни, не щадя никого — ни женщин, ни детей…

Александр II регулярно делал попытки воздействовать на Стамбул дипломатическими путями, но успеха не добился. Султан Абдул Гамид отвергал все предложения России, вставшей на защиту Болгарии и Сербии. Резня на Балканах продолжалась. А ведь русские всегда считали балканских славян своими братьями по крови и вере. Возмущение в России дошло до предела. Оставаться в стороне от этой трагедии русские не могли… Война с Турцией становилась неизбежной.

Многие русские офицеры, уволившись из армии, на свой страх и риск уехали воевать за свободу братьев-славян еще до того, как Александр II официально объявил войну Османской империи. Император, не в силах сдерживать общий порыв, объявил в России мобилизацию.

30 октября 1876 года на приеме для московского общества в Кремле Александр II заявил, что при всем своем стремлении «беречь драгоценную русскую кровь» он не может оставаться равнодушным к страданиям «наших братьев по крови и вере» и будет защищать славян любой ценой.

«Да поможет нам Господь исполнить наше святое призвание!» — провозгласил государь.

12 апреля 1877 года Россия официально объявила Турции войну. 10 июня русские войска, переправившись через Дунай, вступили на земли Болгарии. Главнокомандующим Дунайской армией был назначен брат царя великий князь Николай Николаевич. Но и сыновей, включая престолонаследника, Александр II не собирался держать при дворе в Петербурге. Великие князья Александр, Владимир, Алексей и Сергей отправились воевать. И делали это неплохо, поддерживая честь дома Романовых в глазах своих подданных.

А вот кавалергардов на войну отпускали неохотно. Петербург не мог остаться без своей гвардии. Ротмистр кавалергардского полка граф Алексей Чертольский уже не первый раз подавал начальству рапорт с просьбой направить его в действующую армию, воевавшую на Балканах. Но его рапорты все время оставляли без удовлетворения…

Граф Чертольский с тоской думал, как будет смотреть в глаза фронтовикам, хоронившим товарищей под Плевной, когда те вернутся домой. В их взглядах наверняка можно будет прочесть горький упрек:

«Что ж ты, молодой, сильный, здоровый офицер во время войны отсиживался в Петербурге, танцевал на дворцовых паркетах с барышнями и гарцевал на лошади в манеже, в то время когда другие проливали кровь на позициях и замерзали насмерть на горном Шипкинском перевале? Неплохо устроился, граф!»

И что ему останется делать? Смущенно отводить глаза или объяснять, что начальство не пожелало дать ход ни одному из его рапортов с просьбами о переводе в действующую армию?

Алексей пребывал в самом мрачном расположении духа, когда денщик доложил, что прибыл посыльный с пакетом. Алексей небрежно разорвал плотный конверт, ожидая какого-нибудь дурацкого приглашения на очередной дурацкий бал и… оторопел.

Его вызывали в Министерство иностранных дел. Наверняка, дело было в какой-то нелепой ошибке или недоразумении — Алексей в жизни своей не имел никаких дел ни с этим министерством, ни с его служащими, даже в частном порядке.

Но проигнорировать приглашение на прием к министру было бы невежливо. Алексей приказал своему старому лакею Степану подать парадный мундир, безумно сожалея о напрасно погубленном вечере. Можно было бы придумать что-нибудь поинтереснее, чем тащиться в министерство, где явно ждут кого-то другого…

Но, как оказалось, ждали именно Алексея Чертольского.

Более того, общество в кабинете министра иностранных дел господина Гирса собралось весьма представительное — несколько генералов, один из которых командовал корпусом жандармов, прочие военные чины и представительные господа в штатском… Как показалось Алексею, далеко не все из них служили по дипломатическому ведомству. И если бы эти импозантные штатские решили облачиться в свои мундиры, мундирное сукно наверняка оказалось бы голубым[1].

Среди присутствующих Алексей увидел и своего командира, державшего в руках последний из написанных ротмистром кавалергардского полка Чертольским рапортов.

Вообще-то кавалергардским полком по традиции командовали родственники императора — все Романовы с раннего юношеского возраста надевали военный мундир и не снимали его всю жизнь, даже если находили возможность совмещать воинскую службу с занятиями наукой или искусством.

Но сейчас почти все представители мужской части императорского дома были на войне, и командование полком перешло к одному из офицеров, не имевших столь лестного родства. Он всеми силами старался доказать, что император не ошибся с выбором…

Итак, один из рапортов, канувших в небытие, неожиданно вынырнул на поверхность. Ситуация начала проясняться. Вот только при чем тут министр иностранных дел?

— Алексей Николаевич, — заговорил полковник тем особым отеческим тоном, который он обычно брал, желая расположить к себе сердца подчиненных. — Вы выразили готовность послужить престолу и отечеству в расположении действующей армии на Балканах, что весьма и весьма похвально. Это говорит о ваших верноподданнических чувствах и присущем вам патриотизме. С вашим рапортом ознакомились некоторые высокопоставленные особы, после чего было решено сделать вам одно необычное предложение.

Полковник сделал паузу, видимо желая, чтобы ротмистр Чертольский проникся мерой своей ответственности, и торжественно произнес:

— Вы направляетесь к местам военных действий, но не в качестве войскового офицера, а в качестве… как бы лучше выразиться… агента со специальными полномочиями. Это весьма и весьма почетное задание, граф! Я, со своей стороны, дал вам как офицеру моего полка самую блестящую характеристику.

— Так что вы скажете, Алексей Николаевич? — нетерпеливо перебил полковника сидевший рядом с ним генерал.

— Ваше превосходительство, — четко печатая слова, ответил Алексей, глядя в глаза генералу, хотя ответ его предназначался всем присутствующим. — Насколько мне известно, зарубежная агентура находится в подчинении Третьего отделения его Императорского величества канцелярии. Я никогда не стремился служить в жандармерии и не имел отношения к тайным службам. Я — гвардейский офицер, а не ищейка. В своем рапорте я просил направить меня в войска, на позиции, и дать мне возможность сражаться с врагом в открытом бою с оружием в руках. Если это не представляется возможным, прошу уволить меня из гвардии. Я отправлюсь на Балканы в качестве частного лица и, дай бог, еще успею до окончания войны принять участие в боевых действиях в качестве добровольца…