Тихо вокруг, а думы возвращаются в горящий Сталинград. И передо мной, как бы из туманной дымки, возникают образы его молодых героев — Миши Рязанова и Жени Середы. Эти двое навсегда останутся в моей памяти.

С Мишей Рязановым я встретился так.

Хмурым октябрьским утром мы шли в штаб армии. Я, офицер связи лейтенант Аргунский и младший лейтенант Демидов. Идем и коротаем путь беседой, говорим о разном: о вчерашнем бое, о втором фронте, открытия которого каждый из нас ждал с нетерпением, а затем почему-то о «Философских повестях» Вольтера. Аргунский — большой любитель литературы, по складу характера оптимист, настроение Панглоса, героя повести. «Кандид», ему особенно по душе. Но и увлекшись разговором, мы стараемся все же держаться поближе к крутым обрывам берега. Так безопаснее. Когда на пути попадается балка, мы замолкаем на полуслове и бежим взапуски. Вот бы в такой момент взглянуть на нас со стороны! Полный Аргунский, несмотря на солидное брюшко, проявляет редкостную прыть. Но вот балка осталась позади, и мы возобновляем прерванный разговор.

Все трое чрезвычайно утомлены. Этой ночью дивизия отразила восемь атак. Ноги еле передвигаются. Хочется лечь на влажную от утренней изморози землю и хоть на мгновение закрыть глаза. Но нельзя. В планшетке лежат важные документы, захваченные у немцев, и донесение в штаб армии.

Над головой проносятся вражеские мины и падают в Волгу. Чуть не ежеминутно кверху взметаются причудливые водяные снопы. Одна из мин взрывается на берегу, неподалеку от нас. Мы падаем на землю, чтобы спастись от осколков, которые проносятся над нами и грузно шмякаются об землю.

— Да, Панглосу не довелось познакомиться с минами, — жалуется Аргунский.

Вдруг до нашего слуха донесся болезненный детский стон. Мы замедлили движение. Стон повторился. Еще протяжнее, еще надрывнее. Однако стоять нельзя, подстрелят, как куропаток. Фашистские снайперы-то не дремлют. Перемигнувшись, круто поворачиваем вправо. Перед нами «гнездо» — землянка без дверей, выкопанная в отвесном овраге на некотором возвышении от уровня земли. Вдоль берега таких «гнезд» было не перечесть… Поднимаемся по песчаным осыпающимся ступенькам. Заглядываю внутрь.

— Ой-ой-ой, — плачет, катаясь по земляному полу, мальчик. Сразу, пока глаза не привыкнут к полутьме помещения, его не разглядеть. Наконец удается. Паренек как паренек, вихрастый, но очень тощий и бедно одетый.

— Что с тобой, малыш? Ранен?

— Ой, скорее позовите тех двух, которые с вами… — отчаянно кричит он.

— Да они здесь, у входа, — отвечаю я. Затем достаю карманный фонарик, внимательно осматриваю стены, пол, потолок и одежонку мальчишки. Странно, крови нигде нет: ощупываю ему руки, ноги, спину — никаких признаков ранения. Подозрительно что-то. Притом, откуда парнишка мог знать, что я не один. Очевидно, кто-то за нами следил… Но кто? С какой целью?

Мальчик продолжает кричать:

— Ой, больно!.. Ой-ой!.. Пусть скорее войдут все.

А те и сами вошли, загородив и без того скудный свет. Мальчик вскочил на ноги и рывком бросился ко мне.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Там немцы… Скорее… Их двое… Пойдемте, — торопливо зашептал он. Мы невольно переглянулись. А мальчик перевел дух и продолжал:

— Они в женском… Ну скорей же…

Я обнял его и спросил как можно мягче:

— А ты-то сам их видел? Да и кто ты такой? Откуда?

Своими вопросами я его не смутил. Мальчик лишь возмущенно взглянул на меня и с достоинством ответил:

— Я сталинградец. Здесь вырос. На «Октябре». Да чего сидите-то? Пойдемте!..

Мы молчали. Он догадался — не верим. Это задело его. В глазах вспыхнул огонек. Он широко расставил свои босые крепкие ножонки и с обидой:

— Вот честное пионерское! — и совсем тихо добавил: — Только жалко, что без галстука салют нельзя отдать.

Мы поверили и уже под его водительством покинули «гнездо», осторожно двинулись вперед. В овраге лежал недавно убитый красноармеец. Он лежал широко раскинув руки, словно хотел обнять родную землю…

Стали подниматься по склону. Мальчик впереди, мы за ним. Как опытный проводник, он то и дело предупреждал, где нагнуться, метров через сто подал нам знак прильнуть к земле и едва слышно:

— Смотрите влево, да не высовывайтесь.

Мудрено, конечно, выполнить такой приказ. Слева от нас тянулась целая цепочка небольших холмиков. Я отполз от тропинки, снял каску и потихоньку начал прикладом толкать ее перед собой на холмик. Вдруг автоматная очередь. Откуда и кто стрелял, не видно. Мальчик дернул за сапог и возбужденно зашептал:

— Пойдемте, где Чапаев ходил, только скорее.

Я толком не понял, при чем здесь Чапаев, но двинулся за мальчиком, круто забирая влево по дну небольшого овражка.

— А ну-ка теперь посмотрите вон на тот холмик, — шепнул мой маленький руководитель.

Я повторил маневр с каской, но на этот раз по ней не стреляли. Тогда я осторожно высунулся. Метрах в двадцати перед нами высилась глухая стена полуразрушенного каменного домика. Справа из окна торчал ствол автомата. Аргунский выпустил две короткие очереди по автомату. Из дома ответили. Вдруг из-за стены выскочила женщина и, путаясь в юбках, бросилась наутек.

— Да стреляй же, ведь фриц бежит! — не вытерпел мальчуган.

Я выпустил длинную очередь по бегущему. Тот нелепо взмахнул руками и упал. Вторая «дама», выскочившая из окна, подняла руки. «Дама» дала ценные показания… «Она» оказалась переодетым немецким офицером.

— Молодец! Ты поступил как настоящий пионер, — похвалил Аргунский мальчугана и спросил: — А зачем ты разыграл спектакль с оханьем и криками?

Мальчик сначала плутовато усмехнулся, а потом спокойно:

— А это у меня военная хитрость. Боялся — мимо пройдете и не поверите.

И, нахмурившись:

— И вас обязательно убили бы. Если бы остановились, когда меня увидели, тоже убили бы. Нужно, значит, заманить к себе в «гнездо».

— Ладно, а что же это за тропинка, по которой ты нас водил?

Мы внимательно посмотрели на мальчонку. Тот уже успокоился. Непринужденно шагал рядом с нами, не замечая пролетавших над головами снарядов и мин.

— Да тут раньше, до войны, с ребятами в «Чапаева» играли. По тропке я самого Чапаева к Уралу от беляков уводил. Тишка Лебедев его играл. Ох и отстреливались же мы тогда с Василь Иванычем… Я его даже на себе выносил, — с гордостью произнес он, — потому и тропка «Чапаевская».

Приказом по армии пионеру Михаилу Рязанову была вынесена благодарность. Сам командующий, генерал Чуйков, крепко пожал ему руку.

Знакомство с Женей Середой произошло при иных обстоятельствах. Однажды вечером в дверь моего блиндажа постучали, тихо, нерешительно. Я сидел над картой, детально изучая оборону противника, и, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Войдите!

Дверь открылась. В блиндаж ворвалась струя холодного воздуха, взметнулось пламя гильзы. По стенам заплясали причудливые тени. Однако привычного рапорта или доклада не последовало. Я слышал только за спиной взволнованное прерывистое дыхание. Обернувшись, я увидел необычно маленькую фигурку, неподвижно застывшую возле самого входа в блиндаж. Видимо перехватив мой взгляд, фигурка осмелела, сделала шаг вперед и вдруг заговорила срывающимся от волнения голосом.

— Товарищ капитан, разрешите доложить, — посетитель запнулся, умолк на несколько секунд, вероятно припоминая непривычную для него воинскую формулировку, и закончил на еще более высокой ноте: — Евгений Середа явился для предъявления своих документов.

Каюсь, рассматривая посетителя, я сам смутился. На войне гражданские своим непривычным видом вызывали изумление. А этот очень маленького роста юноша был одет в старый пиджак и имел совершенно мирный вид. Чувствовалось, что он был немного обескуражен наступившим молчанием. Прождав несколько минут, странный посетитель, видимо решив произвести на меня впечатление своим бравым видом, расправил плечи, пружинисто выпятил грудь, затем, не совсем удачно подражая кому-то, залихватски тряхнул своим красноватого цвета чубом и, широко открыв глаза, замер в ожидании.