— Что случилось? Костя?

— С ним все в порядке, — услышала она знакомый голос, и в землянку с трудом протиснулся Егоров. — Карателей разбили. Но и у нас большие потери. Вот, раненых привез.

Егоров сел и вздохнул:

— Тяжелые есть. А двоих так и не довез. Кончились в дороге… Да, извините, не поздоровался я с вами. Как здесь-то?

— Все хорошо, многие на поправку идут.

— Хорошо, коли на поправку. Где новых размещать?

— Идемте. — Наташа заторопилась, поняв, что сейчас не время для разговоров. У выхода она заметила незнакомую ей женщину.

— Познакомьтесь. Нюра. Всех нас спасла в одной деревне. Будет вам помощница…

К утру раненые были размещены по землянкам. Выздоравливающих поместили так, чтобы они могли ухаживать за товарищами. Наташа металась от одного к другому, выбегала из землянки и, не таясь от Егорова, плакала.

Один из самых тяжелых — Швах. От него не отходила Нюра, смотрела преданными грустными глазами. Правда, когда Яшка приходил в себя, он продолжал шутить. Только грустные это были шутки.

— Ничего, Нюрка… Хвост у тебя есть?

— Нет, — испуганно отвечала она. Опять Яша бредит.

— Эх, жаль… нечего тебе держать пистолетом…

Соседи по нарам громко смеялись, зная, что их смех для Яшки — самое лучшее лекарство. Улыбалась сквозь слезы и Нюрка.

Верст семь отмахал эскадрон, уходя на север от Белицы. И только когда показался вдали железнодорожный мост, Дубов остановил бойцов.

— Бронепоезд взорвешь на мосту, Степан, — сказал он Ступину. — Если первым пойдет эшелон с мобилизованными — пропустить его и себя не обнаруживать. С тобой пойдут четверо — на всякий случай. Эскадрон останется здесь. Я буду во-он в тех кустах, неподалеку от моста. Ясна задача, Степан?

— Так точно, товарищ командир!

Ступин попрощался с друзьями и ушел с четырьмя бойцами к мосту. Вместе с ним отправился и дядя Петро — старый железнодорожный рабочий, знающий мосты как свои пять пальцев. Дубов тяжело вздохнул. Степану предстояло сделать то, что не удалось в самом начале рейда: взорвать бронепоезд на коротком шнуре — другими слонами, почти ценой своей жизни. Спасти Степана мог только случай. Если бы иметь время для подготовки, поставить сигнального… Но Дубов понимал, что ничего этого они сделать не смогут. Оставалось одно — и Ступин, большевик, разведчик, сапер, пошел на это без лишних слов.

Костя смотрел вслед товарищам, пока они не скрылись в туманном мареве мелкого дождя. Так уходят на войне из твоей жизни друзья-соратники.

Эскадронцы спешились, залегли в стороне от дороги, а Дубов, оставив старшим Харина, крикнул Воронцова и зашагал к кустам, к мосту.

Сначала они шли в полный рост, потом — пригибаясь, а когда за волной тумана открылся совсем рядом плетеный ажур моста — поползли. Хоть и не должно быть здесь белых, но лишняя предосторожность не мешает. В редком кустарнике устроились удобно: наломали веток, соорудили подстилки — кто его знает, сколько времени придется ждать.

Мост был виден как на ладони. Дубов, сощурившись, всматривался, стараясь угадать, что делает сейчас Ступин, а Костя искоса наблюдал за командиром — нервничает.

Взглянув на мост, Костя вздрогнул. На срезе фермы стоял обходчик в шинели с погонами, с флажком в руке. Вот он поднял его над головой, взмахнул. Поднял второй раз, третий…

— Молодцы, — прошептал Дубов, разобрав непонятные Воронцову сигналы. — Охрана была на мосту. Сняли. Ну, теперь надо ждать…

Первым приближающийся гул почувствовал Воронцов. Именно почувствовал, а не услышал. Земля задрожала, чуть заметная дрожь передалась телу, и Костя быстрым шепотом произнес:

— Идут, командир!

Дубов прильнул ухом к траве:

— Идут!

И словно в подтверждение этого вдали надрывно загудел паровоз. Вскоре из пелены тумана показались неясные очертания — ближе, отчетливей. Вот он! Балластная платформа, за ней — очертания блиндированных вагонов, орудийных башен. Бронепоезд! Он шел первым. Эшелон, видимо, в хвосте.

Дубов привстал, и ему показалось, что на него с сумасшедшей скоростью мчится что-то огромное, страшное, несокрушимое. Бронепоезд поравнялся с кустами. Дрогнула земля, глухо забились под тяжелыми колесами рельсы, запрыгали старенькие шпалы. Мимо проносились глухие, блестящие от влаги бронированные вагоны, могучие стволы орудий слепо уставились вперед, беспокойно двигались пулеметы в амбразурах… Мелькнула фигура офицера в черном проеме люка. Он невозмутимо смотрел прямо перед собой, и казалось, что его взгляд скользит по лицам сидящих в кустах. Затем промчался закованный в броню паровоз, еще один блиндированный вагон, и опять слепые жерла морских орудий, обращенные назад, и опять пулеметы, и опять балластная платформа.

Рельсы облегченно вздохнули, улеглись усталые шпалы, бесшумной воздушной метлой пронесся вихрь, забросил смятую бумажку на ветку орешника, улетел…

Бронепоезд подходил к мосту. Дубов почувствовал, как липкий пот выступил на спине. Забыв о маскировке, он высунулся из кустов, потом встал во весь рост и расширившимися от волнения глазами смотрел, как передняя балластная платформа бронепоезда въехала на гулкий настил, за ней скользнул первый блиндированный вагон, второй… а мост все стоял, стояла и серая фигурка с флажком в руке. Дубов сорвал с головы фуражку и что было силы хватил ею о землю. Проклятье! Уходит! Что это? Осечка? Вот балластная платформа миновала центральные пролеты, теперь уже весь бронепоезд втянулся на мост. Еще мгновение — и…

Но тут под самыми колесами паровоза громыхнуло багровое пламя, раздался скрежещущий треск. Дубов увидел, как паровоз подпрыгнул, казалось, повис в воздухе на долю секунды и тяжело рухнул в расступившийся пролет. Оба задних вагона вздыбились и загрохотали вслед за паровозом. Передний сошел с рельсов и, разметав ограждение, стал поперек моста, нелепо вздернув ствол орудия.

Дубов с трудом перевел дыхание. И тут же жаркая волна ликования захлестнула грудь. Победа! Молодец, Ступин!

— Ура-а-а! — закричал он и упал от сильного толчка в спину.

— Ложись! Состав! — крикнул ему в самое ухо Воронцов.

Дубов прижался к земле вовремя. Со стороны Белицы подходил, устало отфыркиваясь, разболтанный паровоз. Он загудел, окутался паром, лязгнул буферами, осаживая разогнавшийся состав, по вагонам пошли гулять перезвоны и грохот. Паровоз дернулся вперед, опять окутался паром и остановился. Потрепанные вагоны сгрудились за паровозом, в переднем всхлипнула и замерла гармошка, покатились в сторону створки дверей, на полотно посыпались солдаты.

— По вагонам, мать вашу… — взвизгнул чей-то голос.

Дюжие унтера бросились загонять солдат. Два офицера поднялись на тендер паровоза и настороженно вглядывались туда, где еще дымились останки моста и бронепоезда.

— Вот бы сейчас их разоружить! — шепнул азартно Костя и подтолкнул командира локтем. — Пока они еще ошалелые…

Дубов словно очнулся от забытья. Засопел громко носом, покосился на Костю сощуренным глазом и фыркнул, как норовистый конь.

— Ишь какой ты прыткий… «Разоружить» — да они сейчас напуганные, пулеметами тебя встретят, разоружатель… Кого разоружать — одни офицеры… Видишь, унтера вагоны запирают…

Дубов еще раз внимательно посмотрел на эшелон. Косте послышалось, что командир шепчет: «Прав был Семен, боятся дроздовцы своего пополнения…»

— Быстро ползи к Харину, передай, пусть отводит людей к мосту. И я туда… А сам останешься здесь. Проследишь, что они делать будут.

Когда Дубов перебегал небольшую полянку у насыпи перед мостом, в последнем, уцелевшем, вагоне бронепоезда зашевелился пулеметный ствол и над головой командира запели пули. Потом донеслось и отрывистое ах-аханье крупнокалиберного пулемета.

Дубов упал на землю, пополз. Невидимый стрелок довел пулеметный ствол до упора в край амбразуры, ствол прыгнул, выплевывая огонь, но Дубов был вне сектора обстрела — пули уходили в сторону и выше.