— Нет... русские решают все по-своему.

— Хм... — насмешливо улыбнулся Крузе. — Здорово они вас нашарахали. Правда, наша компания от этого не в убытке, тем более, если учесть, что русские примут наши условия... — Он помолчал. — Кстати, знаете что? Книжку русского вы завтра верните. Скажите Винеру, зачем вы ее оставили... Да, да! Так и скажите.

— Слушаюсь! Но в ней может быть что-нибудь полезное?

— Это посмотрим мы... сами.

— Слушаюсь!

Крузе, не прощаясь, вышел.

Курт Винер три месяца работал переводчиком в лагере для перемещенных лиц. Рано утром он приходил в помещение комендатуры. Потом являлся помощник коменданта. Ровно в десять часов утра начинался прием жителей лагеря.

Комната, где происходил опрос, была просторной и богато обставленной. Вошедшего сюда приглашали присесть в мягкое кресло или на диван. Предлагали почитать газеты, просмотреть журналы, изданные специально для перемещенных лиц. Потом беседовали. Ответов здесь не записывали — на столе перед помощником коменданта не было даже листка бумаги. Курту не приходилось вторично встречать в лагере людей, изъявивших желание вернуться в Россию или выбравших местожительства за границей. Ему казалось, что все они покинули лагерь. Он представлял, как многие из них уже встретились с семьями, а другие обосновались где-то на новом месте.

Но как-то Винер зашел в комнату, где производился опрос, раньше обычного. В ней никого не было. Он полистал журналы. С больших страниц на него смотрели изможденные лица, провалившиеся в орбитах глаза голодно блестели, а одеянием этим людям служила страшная рвань.

«Неужели это правда? — вновь подумал Курт. — Неужели русские так обращаются с вернувшимися на Родину?»

Он вспомнил, что писали фронтовые немецкие газеты о пленных у русских и как он жил в плену, и ему не верилось, что так поступают в России с перемещенными лицами. Ведь даже с эсэсовцами, которые жгли и терроризировали мирное население, русские обращались хорошо и, только выявив преступление, отдавали их под суд. А сейчас возвращались свои, угнанные силой оружия... Как же так? Ведь это фотографии? И под ними фамилии людей, когда-то бывших в этом лагере и уехавших в Россию?..

Курт, тяжело вздохнув, закрыл журнал. Доставая из кармана сигареты, он уронил мундштук. Тот, ударившись о пол, закатился за кресло в углу, на котором иногда сидел Крузе. Винер нагнулся и, не обнаружив мундштука, отодвинул кресло. За ним оказалась небольшая дверка в стене. Курт, быстро оглянувшись, раскрыл дверку. В большой нише стоял магнитофон.

«Так вот почему мы не ведем записей! — вдруг догадался Курт. — Все записывается на пленку».

Торопливо поставив кресло на место, Курт поспешно вышел на крыльцо. Облегченно вздохнув, радуясь, что его никто не застал около магнитофона, он посмотрел на окружающее его уже другими глазами.

Для чего лагерь обнесен этой высокой железной сеткой? Для чего по загнутым внутрь лагеря концам трубчатых стоек протянута колючая проволока? Почему лагерь охраняется полицией? Почему живущие здесь люди не могут свободно ходить по Берлину?

Курт сошел с крыльца и медленно зашагал по чисто подметенной дорожке мимо бараков. Выкрашенные в зеленый цвет, похожие один на другой, они растянулись ровными рядами на большой территории. Дойдя до просторной площадки, посреди которой высилась трибуна, Курт остановился. Сюда же спешили жители лагеря. Шли все — и молодые, и пожилые, и совсем старые мужчины и женщины, подходили подростки, бежали дети. Вскоре собралась большая толпа. Привалившись спиной к дереву, Курт стал внимательно наблюдать за происходящим.

«Как же так получается, — подумал он, — сколько людей изъявили желание вернуться в Россию, а в лагере народа ничуть не уменьшилось? Новые приходят? Откуда? остальные лагери за Эльбой. Не везут же всех сюда, чтобы узнать их желание?..»

Из ближайшего барака вышел высокий бородатый старик. Увидев его, Курт вздрогнул. Как так? Ведь месяц назад он переводил ответы этого старика помощнику коменданта Флику. Да, Курт хорошо помнит это. Старик назвался мастером-сталеваром. Да, Флик обещал немедленно отправить его в Восточную зону. Почему же он здесь?.. Курт шагнул наперерез старику и, загораживая дорогу, спросил:

— Послушайте, господин... я не помню вашей фамилии, но почему вы до сих пор в лагере?

Старик пристально посмотрел на Курта, признав в нем переводчика, нахмурился. Потом, обойдя его, спросил:

— А где же мне быть?

— Вы хотели уехать в Россию. Вы передумали?

Старик еще пристальнее посмотрел на Курта. Тот растерянно и как-то обиженно улыбнулся.

— Мне отсюда можно уехать, — старик поднял большую руку, — только туда! — махнул на запад и тотчас замешался в толпе.

Курт тревожно шагнул за ним и почти столкнулся с коренастым, суровым, седым русским. Он, видимо, внимательно слушал разговор Курта со стариком. Курт, поискав взглядом старика и не найдя его, отошел к дереву. Около микрофонов появился хорошо одетый оратор. Жестом человека, привыкшего к трибуне, он оперся руками на край и громко заговорил:

— Господа! В сорок первом году, раненный, я попал в плен к немцам. Чудом мне удалось бежать в Англию. Я, пожалуй, рассказал бы вам об этом очень подробно, но это очень длинная история! — Он провел ладонью по лбу, убрал прядь волос, свесившуюся вниз, и посмотрел в сторону, словно искал стакан с водою. — Короче говоря, перебрался я в Англию. И вот там меня разыскал вербовщик одной металлургической компании из Америки. Я тогда, как и вы теперь, господа, не мог поехать за океан. Далеко уж очень. Долго думал. Хотел в английскую армию вступить, не взяли. Военнопленные, мол, не имеют права воевать в этой войне, жди, мол, другой...

По толпе прокатился недобрый смешок. Курту вдруг показалось, что он где-то уже видел этого оратора.

— Поехал я за океан. Поступил работать на завод. Мне предлагали дом, землю, сад и прочее, да я... понимаете, не крестьянин, я сталевар, отказался осесть на землю. А вообще, в рассрочку все поместье предлагали... Так вот, я на заводе работаю. Заработок мой — лучше желать не надо. Сыт, обут, одет. В этом году взял отпуск, приехал во Францию. Случайно встретился с вербовщиком, который меня в Англии завербовал... Вот, бывает же такое, гора с горой не сходится, а человек с человеком встречается. Ну, попросил он меня рассказать обо всем, а то будто вы... сомневаетесь. Боитесь, что, пожалуй, обманут вас. Вот, что зря, то — зря. Вернетесь домой, как будет, кто его знает. Пишут всякое, ну, а как говорят, нет дыма без огня. Может, не сошлют в Сибирь... а там, кто его знает, как оно обернется?..

Толпа стояла притихшая. Такого еще не было здесь оратора. Обычно — стращали, угрожали, а этот — будто советуется, раздумывает вместе со всеми.

— Вот, я и говорю, надо ехать без промаха! — поняв настроение толпы, заторопился оратор. — Чтобы жить хорошо. Самому и детям! Один раз живем, где приютили — там и родина!

— Где в России жил? — крикнул коренастый, седой русский.

— Я-то? — усмехнулся оратор. — Сам-то я вятский, — начал он.

Курт наконец вспомнил, где он видел этого человека. Ведь это был покупатель его пальто на базаре около рейхстага. Как же так, тогда он выдавал себя за немца, а теперь за... русского?

Кто-то, стоявший ближе к трибуне, перебил оратора:

— Так вы работали в Самаре что ли?

— Да, да! — подтвердил оратор. — Завод там, ого какой!

— Врешь! — оборвал его кто-то. — Там нет металлургического завода.

Толпа глухо зашумела.

— Брешет и этот!

— Того же поля ягодка!

— Власовец, сволочь!

— Предатель!

Около трибуны над толпой поднялись кулаки. Оратор с опаской отодвинулся вглубь трибуны и сразу весь как-то осунулся, сжался, будто нахальный пес после пинка. У микрофонов появился один из помощников коменданта.

— Господа, прошу соблюдать спокойствие! — Голос его, не повторенный выключенными репродукторами, доносился глухо, издалека, но угрожающе и зло.