— Отлично! — сказал генерал, любуясь картой Буранова. — А позвольте вас спросить, полковник Буранов, как удалось вам выявить эту траншею, так долго остававшуюся не обнаруженной?

— Обыкновенно, — уклончиво отвечал Буранов. — Визуально.

— Та-ак! — протянул генерал. — Родник красноречия иссяк. Уж если Буранов не захочет раскрыть секреты своей работы, так из него, кроме вот таких словечек, ничего не вытянешь: «обыкновенно, визуально»! А может, и персонально, а? Небось, собственной персоной на животе ползал?

Все засмеялись, и Буранов — тоже. А генерал заключил:

— Ладно. Не в ущерб обязанностям командующего и сие не возбраняется. Была бы охота, а обмундирование выдержит.

— Виноват, товарищ генерал, разрешите доложить! Я только первый заметил фланкирующую позицию. А детальную разведку производил капитан Евгенов, начальник разведки пушечного полка. Он и разведчиков под стать себе подобрал. Сквозь лес и сквозь землю видеть могут!

— Отлично! — сказал генерал. — На эту карту поглядеть приятно. А вот другая карта. Она по сравнению с бурановской — слепая. Составлена сия карта в штабе смененной нами дивизии. Глядите: на высотке значится заслон. И только. Ничего более. Разведку генерала Василенко гитлеровцы сумели провести. Повидимому, так... Но это далеко еще не все. Я считаю, что у противника имеются тут и другие секреты. Ведь как бы ни действовала эта фланкирующая позиция, одна она едва ли смогла бы остановить штурм и отбросить всех атакующих, ведь их было не мало. На левом фланге огонь с лесистой высотки был, конечно, губителен, может быть, непреодолим для атакующих, но на правом такого эффекта дать он не мог. Я имею в виду ружейно-пулеметный огонь: пушки оттуда не стреляли, орудийные выстрелы выдали бы позицию. Так или не так?

— Так, — сказал начальник штаба.

— Похоже, что так, — подтвердил и Буранов.

— Я считаю, что именно так, — продолжал генерал. — Отсюда ясно, что у противника имеются и еще какие-то опасные секреты. А обнаружены ли они? Нет! Почему майору Мятлеву ничего не было известно о фланкирующей позиции? Почему он удовольствовался неполными данными, полученными в наследство?

Генерал в упор посмотрел на помощника начальника штаба: тот покраснел и злобно покосился на Буранова, который, как он считал, «подложил ему свинью». Но Буранов тут же сказал:

— Виноват, товарищ генерал, разрешите еще два слова!

— Разве у вас не все? Говорите.

— Товарищ генерал, я должен доложить, что обнаружить эту фланкирующую позицию помог мне случай. В сущности, ее открыли разведчики Василенко, как только его пехота захватила заслонявший ее маленький бугорок. Вся беда в том, что пробраться на ту высотку или хотя бы подобраться к ней не позволяет непроходимое болото...

— Скромничаешь все, Буранов! — недовольно отозвался генерал. — Человека обидеть боишься? Да иной раз для пользы дела человека-то необходимо обидеть. Русский человек как разобидится, тут-то и пойдет чудеса творить. Не беда, если майор Мятлев сегодня обидится, — завтра глазастее будет. Полагаю, что...

Лиговцев остановился на полуслове и, чуть склонив голову набок, прислушался.

— «Чемодан» летит. Прямо к нам, — проговорил он тихо, будто подумал вслух.

Все услышали быстро нарастающий вой снаряда.

— Перелет! — определил Буранов, и сейчас же раздался сильный взрыв за блиндажом.

— Еще один, — сказал генерал.

Дрогнули стены блиндажа, восприняв удар снаряда в землю, а в следующее мгновение всех оглушил грохот разрыва.

— Недолет, — опять заметил Буранов. А офицеры подумали: «Зачем он это говорит? Лучше бы молчал! Ведь каждому понятно, что перелет и недолет — это значит вилка. Если немцы будут правильно и точно вести огонь, то один из следующих снарядов должен дать прямое попадание».

— Двухсотдесятимиллиметровая пушка, — решил Мятлев. — Цель номер восемь.

— Похоже, — согласился Буранов и взглянул на командира гаубичного дивизиона, который усердно вытирал платком гладко выбритую лоснящуюся голову.

— Что ж твои «голуби» молчат? Или без тебя не могут?

— Что вы, товарищ полковник! Сейчас они ей глотку заткнут. Мигом! — отвечал комдив, зажимая платок в кулак.

— Как бы не опоздали, — тихо выговорил кто-то, а генерал концами пальцев погладил щеки, будто желая убедиться, в полном ли он порядке на случай внезапной смерти. И все увидели, что он улыбается. У него было все в порядке — и в душе и в наружности, ничто не могло застать его врасплох. Тихонько улыбался, глядя на него, и Савельев.

А Буранов сердито смотрел на командира гаубичного дивизиона, негодуя, что его батареи так медленно открывают огонь.

Глухой удар в землю недалеко от блиндажа. Очень ощутительный толчок: снаряд уходит в землю где-то здесь, совсем рядом... сейчас он поднимет на воздух блиндаж! Все молчат, затаили дыхание. Жизнь как бы приостановилась, в лицо заглянула смерть.

— Камуфлет, — сказал Буранов, и все вздохнули глубоко и радостно.

— Болото спасло, — пояснил артиллерист. — Снаряд заглох. Камуфлет.

— Болото тоже за нас, — улыбнулся Савельев. — Родное, чай, русское.

Следующий вражеский снаряд дал большой недолет. Должно быть, немцы, не видя разрыва третьего снаряда, решили, что получился большой перелет, и сильно уменьшили прицел. Это был их последний выстрел: гаубичный дивизион обрушил на немецкую пушку огонь двух батарей и подавил ее.

Буранов подумал, что очень хорошая штука ОРАД, который теперь находится в его группе, просто замечательная штука!

Сокращенное название ОРАД на фронте звучало так же привычно, как дот или дзот, и никогда его не расшифровывали. Впрочем, расшифровка — отдельный разведывательный артиллерийский дивизион — не раскрыла бы сущности этой самой хитрой артиллерии. Сложные приборы звуковой инструментальной разведки, изобретенные в России в 1909 году и позже усовершенствованные, делали чудеса. Когда-то батарея, стоявшая на закрытой позиции, была почти в полной безопасности: если она не стреляла ночью, определить ее координаты противник не мог никаким способом. Лишь ночные выстрелы выдавали батарею. Так было раньше, а теперь пушку выдавал звук выстрела: его научились засекать, как и вспышку.

Как только артиллерия Буранова заняла позиции под Тарунином, ОРАД приступил к работе, уточняя координаты ранее обнаруженных батарей и орудий, засекая новые. Каждый день на разведсхемах Буранова и Мятлева и на огневых планшетах артиллеристов появлялись, новые цели...

Совещание продолжалось. Штаб стал слушать доклады командиров стрелковых полков. Первым генерал приказал докладывать подполковнику Сахарову. Это был человек крупного сложения, с темным скуластым лицом, по которому словно бы сделали два мазка светло-голубой краской: глаза у него по-детски голубели. Говорил же он гулким басом. Доложив обстановку и дислокацию своих подразделений, он рассказал о поисках разведчиков, которые уже этой ночью в разных местах побывали у самых вражеских траншей и чуть-чуть не взяли «языка»: помешала чистая случайность — ракета.

— Чуть-чуть не считается. Ракета — не случайность: противник пускает ракеты методически, — заметил генерал, но командира полка трудно было чем-либо смутить. Он так же спокойно продолжал:

— Солдат, действительно, очень ободрило то, что они узнали рубеж. Но у гитлеровцев на участке много снайперов, есть и очень неплохие.

— Очень неплохие? Не проще ли сказать: хорошие или отличные? — опять вставил генерал, и подполковник согласился:

— Можно сказать — отличные. Голову из окопа высунуть нельзя.

— А зачем ее высовывать? — решительно прервал генерал. — Знаю, знаю — любят твои стрелочки и на бруствер вылезать. Как по бульвару, по передовой разгуливают, только девушек не хватает! Строжайше запретить! Скрываться учитесь. Солдат-невидимка — самый опасный противник. Все солдаты должны стать невидимками. И офицеры тоже. Вот, небось, сюда шли гурьбой — немец и подметил что-то. Хорошенькое дело было бы, если бы один снаряд из строя весь штаб вывел! Безобразие! Майор Мятлев, проверить видимость и маскировку блиндажа! Доложить мне... У вас все, товарищ командир полка?