— Нет, ты не утонешь, девица! — грубо крикнул он. — Теперь ты в руках казака Чеботарева, и он по всем правилам доставит тебя на берег.

Прижимая спасенную к себе, Чеботарев ощутил на своей руке ее длинную косу. Она была холодной и тяжелой от воды, но парень упрямо подумал, что и коса у этой девушки должна быть красивой. Один раз он почувствовал на своем плече ее твердую грудь, обнаженную белым разорванным платьем.

— Это все равно, — повторяла она, — это все равно, если Андрейка утоп.

— Подожди-кась, сначала давай разберемся, — оборвал парень ее бесцеремонно, поймав себя на том, как стало ему не по себе от сознания, что есть у нее какой-то Андрейка, без которого девушка не мыслит себе жизни. Дениска уже стоял на вязком илистом дне. — Сами идти сможете, барышня? — окликнул он ее сердито, но по тому, как слова отяжелело ее холодное тело, безошибочно понял, что девушка опять впала в обморок. Она бессознательно обнимала правой рукой короткую крепкую шею молодого казака, и от этого, несмотря на окружающий холод, лютую пляску волн и ветер с дождем, ему стало знобко и тревожно. Вышагивая из воды на берег с девушкой на руках, Дениска обеспокоенно поискал глазами Луку Андреевича и обрадовался, обнаружив его на берегу склонившимся над черным, распростертым на мокром песке телом. «Вот старый черт, раньше меня выплыл», — подумал он с восхищением, а Лука Андреевич в эту минуту озадаченно воскликнул:

— Ух ты! Никак, русалку выловил?

— Русалку, — польщенно согласился Дениска. — А у тебя там кто? Мужик или баба?

— Му-у-жик, — тяжело дыша, ответил Аникин. — Зараз он совсем квелый. Сердце бьется, а сознания нету.

— Смотри ты, какой богатырь, — насмешливо вымолвил Чеботарев. — Что же мы, накажи меня бог, будем с ним делать?

— Заштокал, — передразнил беззлобно Аникин, — што не што, а уж назад в воду топить не понесем. Давай их ко мне домой, в тепло.

— Дядя Лука, — обрадованно засуетился Дениска, — так я зараз барышню в твою горницу отнесу, а потом тебе вернусь пособить.

— Воротись, браток, — согласился Аникин, — а то этот пришелец тяжелый, одному мне его не поднять, грыжа, чего доброго, приключится.

Скользкой была стежка к аникинскому дому, свирепым ветер, но Дениска Чеботарев ничего этого не ощущал. От непонятной знобкости теплело на душе, и девушка казалась легкой-легкой. Левой рукой он поддерживал ее бессильно откинутую голову. Мокрая коса несколько раз ударила его по колену. Только однажды открыла она глаза, глухо застонав. Дениска жарким голосом прошептал ей в холодное ухо:

— Не волнуйтесь, барышня. Сейчас вам будет и светло и тепло.

— Андрейка, — всхлипнула она жалобно.

— Да не плачьте вы, барышня, — сердито оборвал Чеботарев, — живой ваш Андрейка. Это сам дядя Лука мне сказал.

Оставив спасенную в горнице аникинского куреня, Чеботарев поспешил на берег и вместе с Лукой Андреевичем перенес рослого парня в дом. Парень был еще без сознания. Сквозь стиснутые губы вырывалось слабое дыхание, а больше никаких признаков жизни на посиневшем лице уловить было невозможно.

— Решил уже, что упокойник, когда из воды его выносил, — сказал Лука, — если бы сердце не стукнуло, ни за что за живого не принял бы. Погляди-ка, Дениска, красавец какой. По всем статьям гвардеец. Плечи — косая сажень. А мускулы на руках как гири. Только промерз он чертовски в нашей донской купели.

— Мне парень ништо, — огрызнулся Дениска, — ты, Лука Андреич, на девку лучше гли-кась. Вот уж где красота писаная. А груди какие у ей белые. Ни дать ни взять, самая красивая русалка со дна донского.

Лука Андреевич неодобрительно покосился в его сторону.

— Чего зенки-то на нее пялишь? Не пристало казаку голую бабу разглядывать. Так еще нахальства наберешься, что ейные груди трогать начнешь.

— А я их в воде уже трогал, — нагловато улыбаясь, похвастал Дениска. — Сама прижималась. Русалка не русалка, а на дно донское пойти не схотела. Как там детинушка, тобою спасенный?

— Худо. Глаз так и не открывает.

В сенях загремели ухваты, и в комнату вошла раскрасневшаяся от быстрой ходьбы вернувшаяся от родни Анастасия, высокая стройная казачка в блестящих сапожках и цветастом, вымокшем на дожде платке, из-под которого выбивались пряди густых темных волос. Ее еще неувядшее лицо полуказачки-полутурчанки окаменело, когда увидела она на полу обессиленных, лишенных признаков жизни незнакомых людей.

— Господи Исусе! Да где ты, Лука, этих горемык подобрал?

— Цыц, баба! — прикрикнул на нее для порядка Лука Андреевич. — Цыц и нишкни, пока никому об этом. А то я вашу женскую породу знаю. Язык, как и волосы, длинный. Я сам еще разобраться должен, что тут к чему.

— Да ведь парень слабый какой. Того и гляди, преставится. Отвечать по закону придется.

— Молчи, Настёнка, — жестяным тенорком, но уже добрее перебил ее Аникин. — Готовь побыстрее для них постели, а я…

Не говоря больше ни слова, он ловко вскочил на тот самый стол, на котором еще стояли остатки ужина, снял повешенную на ковер саблю и выхватил ее из ножен.

— Водки нацеди стакан, Настёнка, — потребовал он веско у растерявшейся супруги. Дениска безучастно наблюдал эту сцену. Он не испытывал особой жалости к распростертому на полу парню, скорее завидовал его судьбе. Шутка ли сказать, везучим был, наверное, он, если такая видная девка согласилась плыть вместе через разлившийся Дон, чтобы неизвестно из каких краев к ним в Черкасский городок добраться. Впрочем, вглядываясь в широкое, чуть скуластое, отходящее от синевы лицо спасенного, с неохотой отдавал ему Чеботарев в своих мыслях и должное. «Видно, хват этот парень и смелости не лишен, если до последнего подталкивал к берегу остатки плота с девкой, зная о том, что сам вот-вот захлебнется. Жизнь за ее хотел положить, — подумал Дениска, — а раз так, стало быть, по храбрости нам, казакам, сродни».

— Подсоби-ка, парень, — позвал его в эту минуту хозяин, стоявший с саблей наголо над незнакомцем.

— Батюшки-светы, — всплеснула руками Анастасия и перекрестилась, — да что это ты затеял, незадачливый?

— В самом деле, дядя Лука, чего ты хочешь? — спросил и Дениска.

— Водки в него малость влить.

— А не окочурится? — усмехнулся Чеботарев.

— От водки еще никто не умирал, — философски заметил Аникин, — умирали от болезней, ею порожденных. А чтоб от ее, что-то не слыхивал.

По его приказанию Дениска развел твердые, посинелые губы парня, и тогда Лука Андреевич, встав на колени, лезвием сабли разнял его намертво стиснутые крепкие зубы.

— Вливай в его, Настюшка, — приказал он жене.

Когда почти весь стакан водки силком был влит в рот, незнакомец сдавленно застонал, охнул и шевельнулся.

— Вот теперь оно лучше пойдет, — захлопотал над ним хозяин. — А сейчас мы и над девкой врачевать будем.

— Водку я в нее вливать не дозволю, — запротестовал неожиданно Дениска и густо покраснел. — Смотри, какая она нежная, еще в нутрях что спалим.

— Согласен! — визгливо воскликнул Лука. — А ну, женушка, тащи стакан красного церковного, того самого, каким отец Епифан прихожан причащает.

Когда они вылили в рот незнакомке с полстакана вина, она глубоко вздохнула и раскрыла глаза. Они у нее были большие и, как заметил Чеботарев даже при блеклом свете свечей, ярко-синие. Смешанное выражение удивления и страха сковало их.

— Кто вы? — тихо спросила девушка, беспокойно рассматривая богатое убранство горницы.

— Не бойся, барышня, — опускаясь перед ней на колени, сказал, всех опережая, Дениска. — Здесь тебя никакой басурман не тронет. Ты у донских казаков, в самом городе Черкасске.

— А Андрейка?

— Живой твой Андрейка, — вяло утешил ее молодой казак. — Ничего ему не сделается. — Девушка глубоко вздохнула и вновь закрыла глаза.

— Это ее сон целебный теперь сковал, — высказалась Анастасия. — После такого сна хворь у нее из тела насовсем уйдет. А ну-ка, мужики, пособите мне под теплую перину ее, касаточку белокрылую, поместить.