Под дверью письмо от г-жи Пасклен:
«Бюи-ла-Дам, воскресенье 15 мая.
Дорогой Жан,
Не знаю, что пишет тебе отец о своем здоровье, но меня оно очень тревожит: я недовольна его состоянием…»
Жан понурился. Зачем он только распечатал это письмо!
«С весны, особенно после приступа в апреле, отец сильно изменился. Он еще больше похудел. Не покидавшая его всю зиму бодрость теперь исчезла. Режим он почти не соблюдает; говорит, что обречен и никогда не поправится.
Тягостно видеть, как этот когда-то столь деятельный человек забросил все занятия и целыми днями сидит один в пустом огромном доме, где все напоминает ему о прошлом. Мы просили его поселиться у нас, – здесь он мог бы гулять в саду, – но он пожелал остаться у себя.
Как все это печально, мой милый мальчик. Я не хочу ничего скрывать от тебя…»
Руки Жана дрожат, слезы затуманивают взор.
«…Я боюсь, что близится день, когда отец уже не сможет встать с постели; вот почему я пишу тебе.
Мне известно, сколько горьких минут причинило вам, вашей семье, его безразличие к религии; я полагаю, что все мы, его старинные, близкие друзья, обязаны помочь ему найти выход из того плачевного положения, в каком он пребывает. И вот, с тех пор как отец поселился здесь, я пользуюсь каждым удобным случаем и завожу с ним разговор на эту важную тему. Необходимо, однако, чтобы и ты нам помог: в письмах к отцу ты должен с большой осторожностью затрагивать вопросы религии».
Рука Жана бессильно падает. Глухая враждебность поднимается в нем.
Он пропускает страницу. На глаза ему попадаются слова:
«Сесиль здорова…»
«Сесиль…»
Он смотрит на камин, где раньше стояла ее фотография.
Теперь фотографии нет…
«Да, да, ведь я убрал ее, как только Гюгетта начала приходить сюда… Гюгетта!.. Шесть часов: она скоро придет…»
Его пронизывает острая боль: Сесиль и Гюгетта одновременно встают в его воображении; имена обеих у него на устах…
Жан нервно проводит рукой по лбу:
«Так дальше не может продолжаться…» И внезапно рождается уверенность, что с Гюгеттой покончено: ведь это тянулось лишь потому, что он не задумывался над своими поступками…
«…Сесиль здорова, она еще немного подросла за последнее время и поэтому слегка похудела. Несколько раз в неделю она отправляется с вышиванием к твоему отцу, чтобы скоротать с ним вечер. Они долго беседуют, к Сесиль также делает все, что может…»
Взгляд Жана, с раздражением скользивший по строчкам, останавливается.
Он видит доктора: тот полулежит в кресле у камина; день угасает; Сесиль сидит у окна, упрямо склонив над вышиванием маленький выпуклый лоб, она вкрадчиво произносит заранее приготовленные слова…
Эта картина вызывает в нем отвращение.
«Зачем они заставляют заниматься этим Сесиль?»
Он встает и делает несколько шагов по комнате; направляется к письменному столу и открывает ящик, запертый на ключ.
Фотография Сесили…
Он подходит к лампе.
На старом снимке Сесиль стоит, облокотившись о спинку готического кресла, немного повернув голову; в глазах искорки смеха, волосы собраны на затылке в большой узел; она любила так причесываться.
Долгий, долгий взгляд. Прилив нежности… Нет, ничего не изменилось; она – единственная в мире, больше никто не идет в счет.
Гюгетта! Бедная Гетта… Он улыбается, думая о том, как нахмурится ее личико, когда он ей скажет: «Все кончено, оставь меня, ступай своей дорогой, а я пойду своей… Я. возвращаюсь к той, воспоминание о которой никогда не покидало меня».
Прошло полчаса.
Кто-то царапается в дверь кончиком зонта.
Входит Гюгетта, в светлом платье, в широкополой шляпе, украшенной цветами.
.
Гюгетта. Здравствуй, зверь… Как дела?… Ну, кто же так здоровается… Взгляни, какая у меня шляпа…
Как она далека теперь… Он смотрит на нее почти равнодушно.
Она бросает зонт поперек кровати и не спеша снимает перчатки.
Это еще не все, малыш… Я не смогу пообедать с тобой. Я оставила Симону у Вашетт, с ее новым дружком, ты его знаешь… Он заказал сегодня на вечер три кресла в Клюни, а перед этим мы пообедаем втроем… Ты не сердишься?…
Жан. Ничуть…
Она подходит к нему. Низкая лампа бросает свет на прямые линии ее платья. Наверху, в тени, ее обнаженные руки, свежий, полуоткрытый рот…
Внезапное, неодолимое желание! Жгучее воспоминание о ее шелковистой коже овладевает им…
Он порывисто обнимает ее, зарывается лицом в волосы…
Думает: «Нет, это не может окончиться так… Еще одна ночь, а завтра, завтра…»
Она со смехом высвобождается из его объятий.
Гюгетта. Дай мне вымыть руки…
Он смотрит, как она идет в темный угол к умывальнику, как осторожно поднимает рукава и, не задумываясь, бросает свои кольца в стоящую рядом пепельницу.
Вдруг его охватывает раздражение… Он думает:
«Она хозяйничает, как дома!.. Ах, порвать все, освободиться!.. Сейчас же!.. Сегодня вечером!»
Это твердое решение успокаивает его и отдаляет от нее.
Он тихонько вздыхает. Смотрит, как она, сморщив лицо, сразу потерявшее привлекательность, чистит ногти.
Конец, этого не вернуть. Все разбито, разбито окончательно…
Гюгетта. Проводи меня до остановки…
Они выходят на улицу.
Семь часов вечера.
Шумный поток людей: жители пригородов спешат к вокзалу Монпарнас.
Жан идет впереди, расталкивая толпу.
Вот и мой трамвай… Значит, условились? Если ты не встретишь меня у выхода, я приеду прямо сюда… До скорого свидания, зверь. Черт! Он уже тронулся!
Она устремляется вперед, расталкивая людей…
Он провожает взглядом ее темную фигуру. Гюгетта прыгает на освещенную площадку, и кондуктор подхватывает ее привычным плавным жестом.
Жан вздрагивает всем телом.
Трамвай уходит в ночь, расцвеченную огнями.
Жан стоит перед террасой кафе. Горьковатый запах абсента. Мимо спешат прохожие. Газетчики пронзительно выкрикивают названия вечерних выпусков.
II
В Бюи.
Сесиль одна в доме доктора. Она замерла в ожидании, прислонившись плечом к раме приоткрытого окна…
Жан и г-жа Пасклен появляются в воротах.
«Вот они…»
Инстинктивно Сесиль отпрянула от окна; она задыхается от волнения, взгляд ее неподвижен, на губах блуждает нежная улыбка…
Жан идет быстро… Он не изменился… Он окидывает дом беглым взглядом, и глаза его сразу останавливаются на закрытых ставнях комнаты доктора.
Сесиль бежит ему навстречу.
На лестничной площадке она останавливается, прислоняется к стене и, уронив похолодевшие руки, прислушивается к его торопливым шагам по ступенькам крыльца.
Он открывает дверь и останавливается; сильно бледнеет. В глазах – ни следа радости; в них застыл тревожный вопрос.
Сесиль. Он наверху… спит…
Жан, (преодолевая волнение). Наверху? Спит?
Взор Жана смягчается, загорается любовью. Он протягивает свою пылающую руку. Его долгий, необычайно нежный взгляд, полный невысказанного чувства, встречается со смеющимся взглядом Сесили.
Г-жа Пасклен (открывая дверь в гостиную). Побудь с нами, пока он спит.
Жан думает: «Они говорят «он»… И ловит себя на мысли: «Отец скоро умрет…»
Ну, садись. Я приказала отпереть гостиную; мы сидим в ней, чтобы не беспокоить его… Последнее время я ночевала в комнате твоей бабушки, чтобы находиться поближе к нему… (Она не садится. Смотрит с нежностью.) Побудьте здесь, дети, я поднимусь наверх. Как только отец проснется, я тебя позову, Жан. (В дверях, с некоторым смущением.) Сесиль очень рада тебя видеть!