— Спокойная жизнь не для меня, — коротко ответил Арут, — а отцу передай, что я обязательно приду. Даже если буду знать, что по дороге меня ждёт смерть, я приду на его зов.

— Отец это знает, — с чувством произнёс Ахмед, он сказал мне: не может сын не услышать зова отца. Да ещё, чуть не забыл, — спохватился вдруг Ахмед, — ко мне уже раз десять приходил Мушег.

— Мушег? Тот, чей отец торгует табаком на базаре? И что ему надо?

— Теперь он сам торгует на базаре табаком. Его отец умер.

— И зачем он приходил?

— Тебя искал. Ему девушка одна понравилась. Хочет её украсть. Просит твоей помощи. Сказал, что хорошо заплатит, если поможешь ему.

— Подумаешь, девушку украсть? — несколько удивлённо произнёс Арут. — Зачем моя- то помощь нужна? Пусть попросит своих родственников.

— И я ему так сказал, — закивал головой Ахмед.

— Ну, а он?

— Говорит, девушка — княжеская дочка. Дом большой. Много мужчин. Слуги. Ему не под силу такое осуществить.

— Ишь ты, княжескую дочку захотел, — Арут неопределённо покачал головой и тут же негромко добавил: — Ну да ладно, поможем Мушегу. Хороший человек. Увидишь, скажи, приду на днях. Зайду с отцом поговорю и заодно княжну эту выкрадем.

— Обязательно передам. Её и красть не надо будет. Узнают, что ты пришёл — сами отдадут, — Ахмед засмеялся.

В ответ Арут улыбнулся и слегка полуобняв Ахмеда, похлопал по спине.

— Ну, а теперь пора в обратный путь. Тебе надо засветло добраться до города. Вставай, я провожу тебя до дороги.

Через несколько минут, вооружившись винтовкой, Арут пошёл провожать Ахмеда. Глядя им вслед, Эгоян коротко спросил у Сепуха:

— Не выдаст?

— Никогда, — последовал уверенный ответ Сепуха, — Ахмед хороший человек. Для него не существует ни религий, ни национальностей. К тому же, он скорее умрёт, чем позволит волосу упасть с головы Арута.

— Глядя на эту дружбу, начинаешь надеяться, что не всё потеряно… а, Сепух? Может, придёт тот день, когда мы с турками перестанем враждовать и сядем за стол как добрые друзья?

Сепух поднял на Эгояна тяжёлый взгляд.

— Каждый раз расплатой за подобные слова становились десятки тысяч убитых армян. Почему ты думаешь, что сейчас будет по-другому?

Эгоян не нашелся, что ответить на эти суровые слова. Сепух был прав. И он это понимал лучше, чем кто бы то ни было. Однако рассвет был уже близко. Эгоян ещё около часа проговорил с Сепухом, обсуждая предстоящие взаимные действия, поставку оружия и ещё много насущных вопросов, которые стояли перед обоими. И уже под утро в сопровождении двух фидаи из отряда Сепуха отправился дальше в сторону города Карса.

Спустя три дня после этих событий, Арут с разрешения Сепуха переоделся в торговца и, прихватив с собою только кинжал, который он глубоко запрятал в одежды, отправился в Эрзерум. Он рассчитывал попасть в город сразу после вечернего намаза. Путь от лагеря до въезда в город прошёл практически без каких-либо происшествий. У въезда его встретил Ахмед, и они вместе вошли в город. Башибузуки, охранявшие подступы к городу, не обратили ни малейшего внимания на них. И скорее всего благодаря присутствию Ахмеда.

Пробираясь по знакомым улочкам Эрзерума, Арут едва сдерживал свою радость. Всё здесь было до боли знакомым и родным. Ремесленники и торговцы, кричащие на улицах и бесперебойно предлагающие свои товары. Женщины, большей частью ходившие в парандже и лишь изредка встречающиеся с открытым лицом. Вокруг него всё дышало спокойствием. Не было и намёка на то смертельное противостояние, в которым они находились.

Вот и знакомая калитка. Арут, вслед за Ахмедом, пригибаясь, вошёл внутрь. Здесь ничего не изменилось за эти годы. Те же фруктовые деревья. Молельня. Минарет, возвышающийся позади дома. Арут, несмотря на уговоры Ахмеда, остался стоять во дворе. Ему претило входить внутрь. Ведь неизвестно ещё что скажет и как примет его достопочтенный Мусават Али. Ахмед же вошёл в дом и через минуту вышел.

— Отец сейчас выйдет, — коротко сообщил Ахмед, — поговори с ним, а я пока пойду за Мушегом. Он ждёт не дождётся тебя.

Арут в ответ на эти слова молча кивнул. Ахмед ушёл, а Арут с глубоким волнением следил за дверьми дома, из-за которых должен был появиться Мусават Али. Прошло совсем немного времени, когда из дверей показался пожилой худощавый мужчина с острой бородкой, облачённый в восточный халат.

Арут склонил голову, ожидая, когда он подойдёт.

— Да благословит тебя Аллах!

Голос Мусавата Али прозвучал мягко, и в нём слышалась неприкрытая радость. Он сделал жест рукой, приглашая Арута последовать за ним. Арут молча повиновался этому знаку. Мусават Али провёл Арута внутрь двора, где находилась небольшая летняя беседка. Полы в ней были устланы коврами, на которых лежала дюжина подушек. Мусават Али опустился на ковры и, опёршись спиной о подушки, взял лежащие рядом с ним чётки и начал перебирать их длинными пальцами. Вслед за этим он сделал рукой, державшей чётки, жест, приглашающий сесть Арута напротив него. Арут снял обувь, вошёл внутрь беседки. Он не сел, а встал напротив Мусавата Али. Это был один из маленьких знаков уважения, которое он оказывал человеку считавшего своим отцом. Мусават Али заговорил мягко, с присущей ему медленной рассудительностью.

— Один Аллах ведает, сколько бессонных ночей я провел, волнуясь за тебя, сын мой. С того момента, когда я увидел тебя впервые, ты занял место в моём сердце и до сих пор остаёшься там. Я не стал останавливать тебя, когда ты решил покинуть нас. Я знал, куда ты идешь, и я знал, что ты станешь убивать. Да простит Аллах все твои прегрешения! Я думал, что, возможно, мой сын убьёт моего родственника, соседа или близкого друга. Я знал это, но всё равно не стал тебя останавливать. Ибо кому, как не мне, известно, что душа твоя была истерзана. А сердце наполнено горечью. Кому, как не мне, известно, что злые люди погубили всю твою семью. Аллах свидетель, в течение долгих лет я пытался добротой и любовью загладить этот грех. Я относился к тебе как к собственному сыну, но… ты так и не нашёл успокоения. Я понял одно, мой сын. Лишь насытившись местью, твоя душа обретёт покой. И я не стал тебе препятствовать, хотя любое убийство считаю величайшим грехом. С того времени утекло много воды. Ты утолил свою месть. Пролил много крови. Отомстил за смерть своей семьи людям, которые не были повинны в том. В Эрзеруме твоё имя произносят шёпотом из-за опасения вызвать твой гнев. Ты стал более знаменитым разбойником, чем сам Сепух. И теперь я спрашиваю тебя, сын мой: не достаточно ты пролил крови? Не пора остановиться?

— Разве у меня есть выбор, отец? — тихо спросил Арут, молчаливо выслушавший Мусавата Али.

— Аллах всем его даёт. И у тебя он есть!

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — так же тихо спросил Арут.

— Брось всё. Возвращайся в Эрзерум. Я уже присмотрел для тебя дом. Женишься, заведёшь свою семью. Займёшься торговлей. Хватит крови, сын мой. Нужно остановиться, — произнеся последние слова, Мусават Али с глубокой надеждой посмотрел на Арута.

— Жениться? Завести семью? Бросить моих друзей? — глухим голосом спросил Арут. — А если… если придёт день, когда… когда придут в мой дом…начнут убивать моих детей у меня на глазах… как я смогу простить себя?

— Никогда этого не будет, — с глубокой убеждённостью ответил Мусават Али. — Аллах не допустит такой несправедливости. Тебе никогда не придётся раскаяться, если ты сегодня последуешь моему совету.

После короткого молчания, Арут негромко произнёс:

— Хорошо, отец. Обещаю, что подумаю над вашими словами!

— Я буду ждать твоего ответа, — Мусават Али поднялся, подошёл к Аруту и, погладив по голове, прошептал: — И да хранит от всех бед тебя Аллах!

Арут поклонился Мусавату Али и вышел из беседки. Наскоро обувшись, он направился к калитке. За калиткой на улице его ждал Ахмед. А с ним здоровенный парень лет двадцати пяти. Это был Мушег. Один из немногих оставшихся в Эрзеруме друзей Арута. Все трое направились в дом Мушега.