— Нету сил воевать, так мириться надо. Почему не подписываете мир? — мрачно сказал пожилой седобородый татарин.

— Ленин делает все, чтобы мирный договор с немцами был заключен, — устало ответил Мулланур. — Центральный Комитет партии большевиков принял решение о немедленном подписании мира. Послана радиограмма правительству Германии.

— Так что же им еще нужно-то, этим германцам проклятым?

— У германских милитаристов разыгрался аппетит. Они хотят задушить нашу революцию. Понимая, какое трудное сейчас положение у нашей республики, они выдвинули новые, тяжелейшие условия. Требуют, чтобы мы отдали им всю Прибалтику, большую часть Белоруссии а Украины…

— Вах!.. А что же Ленин про это думает?

— Ленин сказал, что Советское правительство вынуждено согласиться и с этими, новыми требованиями Германии. Но беда в том, что немцы, не дожидаясь ответа на их новые требования, уже захватили Псков, Ревель и движутся на Петроград… Переговоры переговорами, но если мы не остановим их силой оружия, мы погибли! Поэтому я и прошу вас, товарищи, ускорить формирование мусульманских отрядов Красной Армии. Еще раз повторяю: дело пока идет плохо. Медленно идет… А промедление для нас все равно что смерть…

— Да ведь мы сами только что про все это узнали! — крикнул из зала низкорослый рыжебородый татарин. — А население и посейчас ничего не знает.

— Всем мусульманским общинам сообщить надо было, — сказал худой высокий башкир, похожий на муллу.

— В газетах надо было напечатать!

Мулланур улыбнулся: вот оно! Наконец-то! Прорвало!

— Товарищи! — уже увереннее, спокойнее заговорил он. — Объявление в газете уже напечатано. Вот у меня номер «Правды» от 14 февраля. Видимо, не все из вас успели прочесть его.

— Да где ее возьмешь, «Правду»-то? — крикнули из зала. — Не хватает газеты! Мало печатаете!

— На каждую общину хоть по несколько газеток бы!

На это возразить было нечего. Бумаги не хватало, газеты выходили крохотным тиражом.

Мулланур вышел из-за стола, распахнул дверь, крикнул:

— Ади! Давай сюда «Правду» с нашим объявлением. Сколько ни есть, все тащи сюда!

Вошел Ади Маликов, неся на вытянутых руках увесистую кипу номеров «Правды».

— Ознакомьте с нашим объявлением всех, кого только сможете! Очень прошу! — говорил он, вручая номер газеты депутатам.

Все повскакали с мест, сгрудились вокруг него: газет было мало и депутаты опасались, что всем не достанется.

Вновь отворилась дверь: вошел Юсуф Ибрагимов, новоиспеченный заведующий Военным отделом. Подошел к Муллануру, наклонился к самому уху, тихо сказал:

— Совет Народных Комиссаров по предложению Владимира Ильича принял декрет «Социалистическое отечество в опасности!».

— Текст у тебя?

— Да, вот он.

Быстро пробежав глазами текст декрета, Мулланур сказал вполголоса:

— Немедленно собери всех. Экстренное заседание комиссариата, военного отдела и представителей трудящихся…

Мусульманская мечеть в Петрограде была построена незадолго до революции. Выстроил ее эмир Бухарский для своих единоверцев, проживающих в столице Белого Царя.

Единоверцев у эмира Бухарского в Петрограде было немало. И не только среди именитых граждан этого сверкающего великолепием города, но и среди городской бедноты. Впрочем, бедняки, хоть и посещали порой красавицу мечеть, делали это отнюдь не регулярно: слишком много было у них других забот и обязанностей. И тем не менее всякий раз, оказавшись среди молящихся, Абдулла неизменно находил среди них кого-нибудь из своих давних знакомцев. Вот и сейчас еще издали он углядел в толпе мусульман, окруживших мечеть, двух земляков — толстогубого бородатого Махмута и Габдрахмана; оба они, как и Абдулла, были родом из Буинска.

— Давно не видал я тебя здесь, друг Абдулла, — сочувственно вздохнул Габдрахман.

— Верно, верно. Давно уже не доводилось мне не молиться в нашей большой мечети. Да простит мне это всемогущий аллах! — ответил Абдулла.

И только тут он заметил, что в мечети нынче все было не так, как обычно. Никто не сидел у дверей на коврике, не возносил свои молитвы аллаху. Собравшиеся толпились у входа и, задрав головы, к чему-то прислушивались.

«Не иначе мулла решил обратиться к правоверным с каким-то святым напутствием», — подумал Абдулла.

Однако по выражению лиц собравшихся он понял, что слушают они не муллу.

— Кто это там? — спросил он у соседа, хмурого одноглазого татарина.

— Комиссары, — мрачно буркнул тот.

— О, аллах! — запричитал Махмут. — Безбожники-комиссары осквернили нашу святую мечеть!

— Молчи, Махмут! — сердито сказал Абдулла. — Не смей ругать комиссаров!

Махмут удивленно пожал плечами. «Совсем рехнулся, старый!» — подумал он. Однако спорить с приятелем не стал. Молча протиснулись они вперед, поближе к оратору.

— Граждане! — гремел под гулкими сводами мечети голос человека, привыкшего выступать перед тысячными толпами, на широких площадях, под открытым небом. — Товарищи мусульмане! Братья! Я обращаюсь к вам от имени Советской власти! От имени Центрального комиссариата по делам мусульман! Российская Советская Республика переживает момент грозных, тяжких испытаний! Нашей свободе, завоеванной ценой героических усилий и неисчислимых жертв, грозит величайшая опасность. Германские воинские части заняли Псков и, несмотря на телеграмму Советского правительства, подтверждающую согласие на любые условия мира, продолжают свое наступление на Петроград!

Голос оратора показался Абдулле знакомым. «Не может быть!» — мелькнула мысль. Однако, приподнявшись на цыпочки, он убедился, что не ошибся: это был он, «его» комиссар, его молодой друг.

— Над красным городом революции собрались темные тучи международной реакции! — гремел голос Вахитова. — Социалистическая республика в опасности! Суровое, беспощадное наказание понесет тот, кто в минуту грозной опасности дерзнет ядовитым дыханием раздуть пламя контрреволюции!.. Братья мусульмане! Я призываю вас вступить в ряды мужественных защитников крепости нашей революции, на стенах которой алеет кровь рабочих и солдат, павших в геройской борьбе за радости и счастье грядущих поколений!

За спиной комиссара вдруг появился мулла. Воздев руки к небу, он прокричал, заикаясь от волнения:

— В-вон из мечети, сын шайтана! Н-не смей произносить в этих святых стенах п-проклятые речи!

Но комиссар, отодвинув муллу плечом, как ни в чем не бывало продолжал.

— Я призываю вас, — гремел как колокол его низкий голос, — вступить в ряды мусульманской социалистической армии!

Мулла, ошалев от невероятного кощунства, потерял, последние остатки всякой благопристойности.

— Мусульмане! Единоверцы! — запричитал он, трясясь от гнева. — Долго еще вы будете сносить это глумление над нашей святыней? Гоните п-прочь этого нечестивца!

— Гнать его!

— Гнать отсюда! — послышались возбужденные, негедующие голоса.

И тут Абдулла не выдержал.

— Братья единоверцы! — крикнул он во весь голос. — Пусть комиссар говорит! Это наш, мусульманский комиссар!

Схватив за руки Махмута и Габдрахмана, он стал сбивчиво объяснять им:

— Что ж вы молчите? Это ведь он! Тот самый! Помните, я вам про него говорил? Это он самый и есть…

— Мусульманский комиссар? — спросил Махмут.

— Тот самый, который тебя спас? — догадался Габдрахман.

— Ну да! Я же говорю вам, это он!

— Пусть говорит! — громко крикнул Габдрахман. И в тот же миг его поддержали другие голоса:

— Пусть говорит!

— Говори, комиссар!

— Говори, Мулланур! Мы слушаем тебя!

Видно, здесь, в мечети, не один Абдулла знал оратора. Оказалось, звали даже, как его зовут.

Улыбаясь, Мулланур оглядел взбудораженную, шумную толпу и поднял руку, прося тишины.

— Друзья мои! Братья! — заговорил он, слегка понизив голос. — Сейчас вот здесь, на площади, мы начнем запись в мусульманскую социалистическую армию. Я верю, что вы все, как один человек, выразите желание вступить в ряды защитников нашей свободы.