Наутро новые друзья отправились на улицу Жуковского, в Центральный комиссариат по делам мусульман.

— Комиссар небось меня ругать будет, — сокрушался по пути Абдулла. — «Эх, Абдулла, Абдулля, — скажет. — И как тебя угораздило под нулю угодить. Я-то думал, что ты до самого конца воевать будешь, пока совсем врагов не прогоним!»

— Да нет, что ты, — успокаивал его Дулдулович. — Не будет он тебя ругать. Это ведь не в нашей власти. Один аллах на небе знает, кого убьют, кого ранят, кому жить, кому помирать…

В доме, где располагался комиссариат, было непривычно тихо. Один только сторож сидел со своей колотушкой у подъезда и лениво поглядывал на прохожих сонными белесыми глазами.

— Куда? Куда идешь, мил человек? — окликнул он Абдуллу.

— К Вахитову, — ответил Абдулла. И не без тщеславия добавил: — Комиссар меня знает. Скажи — Абдулла Ахметов спрашивает.

— Да нет его здесь, тваво комиссара, — равнодушно ответил сторож.

— А где же он?

— В Москве.

— Надолго уехал?

— Э-э, мил человек, — сказал сторож. — Отстали вы совсем от жизни. Насовсем уехали. Весь комиссариат в Москву переехал.

— Вместе с правительством? — спросил Дулдулович.

— Ну да… Этот комиссариат — он ведь тоже к правительству относится, — важно подтвердил старик сторож.

В дни, когда большевики собирали все силы истощенной войною страны, чтобы дать отпор кайзеровским войскам, националисты в Казани готовились провести свой съезд и выработать на нем платформу борьбы с ненавистной им Советской властью.

У бывшего депутата Учредительного собрания Алима Хакимова собралось несколько человек. Это были ведущие деятели Харбн шуро.

— Друзья! — обратился к собравшимся Алим. — Советы сейчас все свои силы бросили на борьбу с германцами. Более удобный момент нам вряд ли представится. Самое время исполнить вековую мечту нашего парода — провозгласить создание суверенного татарского государства.

— Одно небольшое замечание, дорогой Алим! — прервал его молодой офицер-татарин. — Я бы выразился чуть дипломатичнее.

Лица собравшихся повернулись к офицеру: всем не терпелось услышать, какую поправку хочет он предложить.

— Я предлагаю вести речь о татарском демократическом государстве, — сказал офицер, сделав нажим на слове «демократическом». Улыбаясь, он пояснил свою мысль: — Сейчас у всех на устах это слово — демократия. Это повторяют и те, кто понимает, что оно значит, и те, для кого оно только звук пустой. Но как бы то ни было, без этого слова сейчас не обойтись. Вот я и считаю, что мы с вами тоже не должны пренебрегать этим словом. Потом, когда власть будет в наших руках, когда независимое татарское государство будет создано, мы это словечко…

Он сделал выразительный жест рукой, как бы перечеркивая крест-накрест в воздухе неиавистное ему понятие, и улыбнулся ослепительной белозубой улыбкой.

Хакимов поморщился: по его мнению, не следовало говорить на эту щекотливую тему так откровенно.

— Само собой, господа, — важно сказал он. — В наш цивилизованный век речь может идти только о демократическом государстве. О каком же еще? Вопрос, который нам предстоит сейчас решить, касается совсем другой проблемы. Мы должны определить раз и навсегда, какую программу будем мы поддерживать. Программу создания единой республики? Или программу создания Урало-Волжских штатов?.. Итак, ставлю на обсуждение этот главный вопрос.

— Разумнее принять программу создания Урало-Волжских штатов, — убежденно произнес Алкин, один из авторов этой программы.

— Верно! — поддержал его офицер. — В конечном счете все решит военная сила. Батальоны вооруженных, боеспособных мусульманских воинов — вот что нам нужно!

— А для этого, — улыбнулся Хакимов, — необходимо как можно скорее объединить всех офицеров-мусульман, верных зову родной крови. Пора, господа, от разговоров перейти к делу. Провозглашение татарского государства, как бы оно ни называлось, нельзя более откладывать ни на один день. Верные люди сообщили нам, что предатели мусульманского гарода, Мулланур Вахитов и его приспешники, готовят проект создания большевистской Татаро-Башкирской республики. Мы должны во что бы то ни стало опередить их…

— Смерть этому предателю!

— Смерть! — поддержали остальные.

— Спокойно! Не горячитесь, господа! — поднял руку Хакимов. — Предатели не уйдут от народного суда. А сейчас…

И он снова вернулся к своей главной теме.

Пошумев, собравшиеся приняли решение о создании «железных дружин», которые станут мощной опорой будущего иезависимого мусульманского государства.

Раннее утро. Улицы Казани еще пустынны. Со стороны вокзала к Большой Проломной двигается странная пара. Впереди — высокий, стройный мужчина в длинном пальто с бархатным воротничком и в мягкой шляпе. Однако эта сугубо цивильная одежда не может скрыть его военную выправку. Чуть поодаль от переодетого военного — щупленький, тщедушный, юркий человечек в старой, видавшей виды шубейке. Он то семенит позади своего высокого спутника, не поспевая за его широкими шагами, то, наоборот, суетливо забегает вперед. Этаким странным манером они прошли на горную сторону, спустились вниз, попали на узкую, кривую улочку и юркнули в полуоткрытую калитку.

— Сюда, — сказал тщедушный, пропуская высокого вперед.

— После вас, — возразил высокий, и в этой простой формуле вежливости прозвучал властный тон человека, привыкшего отдавать приказы.

Тщедушный именно так и истолковал слова своею спутника. Молча поклонившись, он прошел вперед, спустился по обветшавшим, разбитым ступеням в подвал, открыл дверь.

— Осторожнее, — предупредил он идущего сзади. — Здесь темно.

— Не беспокойтесь, — ответил тот. — Я все вижу.

Пройдя по длинному темному коридору, они очутились в просторной, хотя и мрачноватой, комнате. Здесь было уже не так темно: верхняя часть узких высоких окон подымалась над уровнем двора и оттуда в комнату проникал тусклый свет серенького, пасмурного утра.

Скудная обстановка жилища состояла из длинного, грубо сколоченного стола и двух табуреток. Впрочем, и глубине, скрытый полутьмой, стоял широкий кожаный диван с высокой спинкой. С дивана навстречу вошедшим поднялся плотный человек с окладистой черной бородой. Черная шевелюра его, некогда густая и пышная, заметно поредела, так что спереди были видны высокие залысины, а на макушке — довольно большая круглая плешь.

— С благополучным прибытием, господин Сикорский, — сказал он, подходя к высокому с радушно протянутой рукой.

— Господин Хакимов? — осведомился тот.

— К вашим услугам.

Сикорский, щелкнув каблуками, наклонил голову и пожал протянутую ему руку.

— Прошу садиться, — сказал Хакимов, гостеприимным жестом указывая на диван.

Сикорский молча поклонился, но приглашения не принял. Он стоял посреди комнаты, держа в руке свою мягкую шляпу, и оглядывался. Хакимов взял у него шляпу, помог снять пальто и повторил еще раз свое приглашение:

— Располагайтесь, прошу вас! Будьте как дома, здесь ваши друзья.

Сикорский едва заметно указал взглядом на своего провожатого. Хакимов, догадавшись наконец, в чем дело, повернулся к тому и сказал:

— Харис, будь добр, поди глянь, все ли спокойно вокруг? Я бы хотел поговорить с нашим гостем без помех.

Харис поклонился и вышел.

— Надеюсь, вы понимаете, господин Хакимов, что наш разговор должен быть совершенно конфиденциальным.

Хакимов кивнул. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Итак? — не выдержал наконец Хакимов.

Сикорский, откашлявшись, начал:

— Я уполномочен сообщить вам, господин Хакимов, что патриотические силы России осведомлены о ваших намерениях и полностью поддерживают ваши поиски решения мусульманского вопроса.

— Патриотические силы… Это несколько туманно. Кем конкретно вы уполномочены, господин Сикорский?