— Сделали что-нибудь конкретно? — спросил Мулланур.
— Да, конечно. При Уфимском губсовнаркоме было раньше два комиссариата: мусульманский и башкирский. Мы объединили их в единый Татаро-Башкирский комиссариат. Я привез тебе текст обращения. Вот… — Галимзян достал из бокового кармана уже слегка потершийся на сгибах лист бумаги. Развернул, с воодушевлением стал читать: — «Среди вас не должно быть разделения на башкир, татар, русских. Соединитесь, бедные и обездоленные, стремитесь вперед рука об руку к единой цели! Изгоняйте из вашей среды татарских, русских, башкирских буржуев!»
— Неплохо, — сказал Мулланур. — А как реагировала на это печать? Местные газеты?
Улыбка Галимзяна стала еще шире. Он достал из того же кармана сложенный в несколько раз газетный лист и торжественно вручил его Муллануру.
Мулланур прочел:
— «Теперь, когда вопрос о территориальной автономии решен соответственно желаниям каждой из двух сторон, нет никакого повода к недоразумениям. Отныне татаро-башкирская демократия повсеместно будет действовать сообща. Уверены, что она везде и всюду будет создавать совместные организации…»
— Ну? Теперь ты сам видишь, что нет серьезных оснований для беспокойства, — мягко сказал Галимзян.
— Пожалуй, — согласился Мулланур. — Рассудок говорит, что все идет нормально. Но сердце… Сердцу ведь не прикажешь… Тревожно у меня на душе. Такой уж, видно, характер.
— Ладно… Потерпи до утра. Как говорят наши русские друзья, утро вечера мудренее.
И вот оно наконец настало, это долгожданное утро.
Мулланур сидел в президиуме и с волнением вглядывался в лица делегатов. Особенно привлекло его лицо человека, сидящего во втором ряду слева. Широкоскулое, усатое, на редкость добродушное, оно сразу показалось Муллануру удивительно знакомым. Да, он безусловно где-то видел эти живые карие глаза, эту характерную бородавку под левым глазом…
Слушая делегатов, Мулланур не сводил глаз с этого лица — не столько даже потому, что мучительно пытался вспомнить, где он видел раньше этого человека, сколько по той причине, что простодушное, открытое лицо это могло служить своего рода барометром, удивительно точно отражающим малейшее изменение «атмосферного давления» в зале.
Когда объявили повестку дня, а потом определяли цели и задачи совещания, оно выражало неподдельное напряженное внимание, упорную и сосредоточенную работу мысли.
Когда выступал со своей речью представитель Казанского Совдепа Грасис, оно хмурилось и даже болезненно морщилось, словно причудливые пассажи оратора отзывались на нем нестерпимой, мучительной болью…
Но вот заговорил представитель казанского мусульманского комиссариата Камиль Якубов, и оно вдруг сразу просветлело. Буквально каждая фраза Камиля, словно в зеркале, отражалась на нем то сочувственной улыбкой, то каким-нибудь почти неуловимым знаком согласия и солидарности.
— Отправляя меня на это совещание, — говорил Камиль, — представители рабочих комитетов и клубов говорили мне: «Отстаивайте Татаро-Башкирскую республику, а если не сумеете ее отстоять, если провалите это дело, лучше не возвращайтесь в Казань!» Положение о Татаро-Башкирской Советской республике, говорили они, есть осуществление чаяний мусульманского пролетариата…
И вдруг делегат, от которого Мулланур ни на секунду не отрывал изучающих глаз, не выдержал и громко выкрикнул с места:
— Чувашского пролетариата тоже!
И в этот момент Мулланур узнал его. Ну конечно! Это был он, тот самый чуваш, его попутчик; они еще так славно поговорили тогда, полгода назад, когда Мулланур ехал из Казани в Питер на Учредительное собрание. Он все собирался спросить, да так и не решился, откуда у него такое странное, совсем не чувашское, скорее уж, пожалуй, татарское имя. Как же его звали?.. Пиктемир… Пиктемир Марда…
Муллануру не терпелось напомнить об их тогдашней встрече, возобновить знакомство. Хотелось услышать спокойный, рассудительный голос, узнать, что Пиктемир, именно он, думает о Положении, созданию которого Мулланур отдал столько сил, столько бессонных ночей.
И вот, словно это желание Мулланура каким-то неисповедимым путем передалось Пиктемиру Марде, он встал и попросил слова.
— Чуваши принципиально не возражают против образования Татаро-Башкирской Советской республики, — спокойно заговорил он. И так же неторопливо, словно учитель, объясняющий трудный урок, он стал втолковывать аудитории, почему чуваши поддерживают проект создания Татаро-Башкирской республики и желают расширения ее границ.
Внезапно из зала кто-то громко выкрикнул:
— А почему вы не требуете своей автономии? Ведь вас, чувашей, не меньше миллиона?
Пиктемир Марда обернулся на голос, долго вглядывался в зал, пытаясь узнать человека, задавшего вопрос. Нахмурился. Казалось, вот-вот он ответит на этот выкрик какой-нибудь резкостью. Но неожиданно он улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и сказал:
— Если говорить честно, мы думали об этом. Но четко выраженной идеи о чувашской автономии у нас пока нет. Во всяком случае, сейчас мы склоняемся к мысли, что территория, населяемая чувашами, должна войти в состав Татаро-Башкирской республики. Мы считаем, что такое решение вопроса на данном этапе будет благотворно для нашего народа.
— Эта мысль явилась у вас здесь, на совещании? — не без ехидства спросил тот же голос.
Пиктемир снова нахмурился. Опять Муллануру показалось, что сорвется он со своего спокойного, рассудительного тона. Но как видно, хорошо умел владеть чувствами этот человек.
— Нет, товарищ, — спокойно ответил он. — Эта мысль возникла не здесь. Еще в январе нынешнего года Всероссийский чувашский военный съезд принял решение о поддержке парламентарного Волго-Камского штата.
Выступление Пиктемира наполнило душу Мулланура радостным ощущением победы. Волнение его как рукой сняло. Теперь он уже ни секунды не сомневался, что совещание пройдет удачно.
Так и вышло. Положение было поддержано подавляющим большинством выступающих. Неприятный осадок, правда, оставило выступление Грасиса. В запальчивости он договорился до того, что объявил Центральный мусульманский комиссариат организацией самозваной, не санкционированной волей народа. Что касается идеи создания Татаро-Башкирской Советской республики, то на этот счет Грасис высказался еще решительнее.
— Создание таких национальных автономий, — сказал он, — в конечном счете выгодно не пролетариату, а буржуазии. Именно буржуазия, а не пролетариат стремится к отделению от центрального правительства. А мусульманский пролетариат против Татаро-Башкирской республики!
Мулланур чувствовал, что ненависть оратора к национальной буржуазии искренна. Отчасти он даже разделял его опасения, что буржуазия попытается использовать идею автономии в своих целях. Однако было чистым безумием делать отсюда крайние выводы, направленные против идеи самоопределения наций, лежащей в основе национальной программы партии большевиков.
Путаным и нигилистическим выводам Грасиса необходимо было дать решительный отпор.
— Когда на этом заседании некоторые представители местных Совдепов взяли на себя смелость утверждать, что мусульманский пролетариат против создания Татаро-Башкирской республики, — начал он, — мне невольно захотелось ответить им словами Чацкого, обращенными к Репетилову: «Послушай! Ври, да знай же меру!»
Подождав, пока утихнет вызванный его словами смех и улягутся аплодисменты, он продолжал:
— В своем выступленин я буду опираться только на факты. Чтобы познакомить вас с истинным отношением мусульманского пролетариата к Положению о Татаро-Башкирской Советской республике, я позволю себе прочесть несколько телеграмм. Всего несколько, хотя сразу хочу отметить, что таких телеграмм в нашем распоряжении десятки.
— «25 марта, — читал Мулланур, — состоялось общее собрание рабочих-мусульман Казанского порохового завода. Доклад большевика Ахтямова о Татаро-Башкирской Советской республике был встречен аплодисментами…» Представитель Пермского губерлского Совета и мусульманского комиссариата сообщает: «1 апреля в Перми проходил мусульманский съезд заводских рабочих, на котором решено поддержать республику». С 12 по 21 мая в Казани проходила общая конференция рабочих-татар. Она единодушно приветствовала Положение о республике. А вот сообщение из Чистополя, со съезда мусульманских крестьян и учителей… Есть телеграммы из Уфы, Оренбурга, Ташкента, Астрахани и из других мест.