И тут вдруг произошло настоящее чудо. Ливень внезапно прекратился. В один миг, так же стремительно, как начался.

Встречавшие быстро вышли на перрон и зашлепали по лужам. Их было немного, всего-навсего шестеро, Члены Казанского мусульманского комиссариата и Совдепа во главе с Яковом Шейнкманом.

Из головного вагона спрыгнул на перрон Мулланур, за ним — Ади Маликов, Пиктемир Марда. Сзади возвышалась внушительная, массивная фигура Эгдема Дулдуловича.

Из вагонов уже выпрыгивали красноармейцы. Опя быстро начали выгружать привезенное из Москвы оружие: винтовки, пулеметы, ручные бомбы, ящики с патронами.

— Наконец-то! — только и мог выговорить Шейнкман, обнимая Мулланура. — Оружие? Это хорошо! Много привезли?

— Думаю, что на первое время хватит, — улыбнулся Мулланур. — Ну а как настроение в городе? Как рабочие?

— Настроения всякие. Но рабочие с нами. Готовы по первому нашему зову встать на защиту города. Только бы оружия хватило!

— Оружия хватит, — еще раз успокоил его Мулланур. — А с фабричными советами создание рабочих отрядов согласовали?

— Конечно! Я же тебе говорю, ждали только оружия. Молодцы, что привезли. Спасибо, друзья. Рабочие будут довольны.

Небо посветлело, из-за туч выглянуло бледное осеннее солнце. Но Мулланур и Шейнкман были так поглощены разговором, что даже не заметили этого. Медленно двинулись они по перрону к вокзальному выходу, ведущему в город. Мулланур продолжал засыпать Якова тревожными вопросами: ему не терпелось из первых рук получить информацию о положении дел в городе.

— Скажи, дорогой Яков Семенович, обстановка тревожная?

— В высшей степени. Много белых офицеров осталось. Но главное, кулацкий элемент в деревне очень силен. Эсеры беснуются… Твоего приезда ждали как манны небесной.

— Что так?

— Среди мусульманского населения твой авторитет очень высок. За тобой, я думаю, люди пойдут.

— А за эсерами?

— Это самый больной вопрос. Завтра собираем съезд волостных крестьянских комитетов.

— Ого!

— А что делать? Надо… Попробуем повернуть настроение крестьян. Объясним, чем грозит им поражение большевиков. Как-никак, а землю-то они получили от нас, а не от эсеров.

— А если возникнут эсеровские провокации?

— Не посмеют.

— Ой ли?.. Если я тебя правильно понял, в селах, особенно в богатых селах, все еще сильно влияние эсеров, К такому съезду надо было готовиться исподволь. Тщательно готовиться.

— Ну, сложа руки мы тоже не сидели. Делали, что могли.

— Ладно, Поглядим… Во все крестьянские комитеты вошли большевики?

— К сожалению, не во все.

«Н-да, — мрачно подумал Мулланур. — Неудачное время выбрал Совдеп для такого съезда. Лучше бы с этим делом погодить. Бросили бы все силы на организацию рабочих отрядов».

Вслух, однако, он ничего не сказал. Спросил:

— Где вы меня устроите?

— В Никольских номерах. Все уже готово.

— А штаб? Тоже там?

— Нет, штаб мы решили разместить в доме Стахеева.

— Зачем же? Не лучше ли было бы все сосредоточить в одном месте?

— Думаю, что нет. Тебе ведь придется заниматься не только военными делами. Поэтому Совдеп и решил, чтобы ты обосновался в Никольских номерах. А дом Стахеева — он ведь тут же рядом. Так что особых сложностей не предвидится.

— Что ж, будь по-твоему. В Никольские, так в Никольские. Там, значит, и поговорим насчет этого съезда…

В тот же день, как только стемнело, из дома Стахеева, где разместился штаб, вышел рослый широкоплечий мужчина в галифе и суконной гимнастерке без погон. Оглядевшись по сторонам, он пригнул голову и быстро зашагал вниз по улице.

— Эгдем! — раздался звонкий девичий голос. Мужчина вздрогнул, точно вор, пойманный на месте преступления.

— Галия? Что ты здесь делаешь? Одна? Так поздно?

— Я шла к тебе. Вернее, в штаб. Думала, что застану тебя там. Видишь, как хорошо вышло? Еще минута — и опоздала бы. А ты куда?

— Извини. У меня важное дело.

— Ну тогда я тебя провожу. Можно? — она взяла Дулдуловича под руку.

— Нельзя, Галия. Никак нельзя, — понизил голос Эгдем. — Дело исключительной важности. Секретное. Особое задание.

— Да?.. — голос у Галии задрожал. — А я так хотела… Мне надо было тебе сказать…

— Что-нибудь важное? — встревожился Дулдулович.

— Важное?.. Да… Для меня очень. И надеюсь, для тебя тоже.

— Ну говори же! Говори! — не выдержал Дулдулович. «Что-то она знает, — судорожно мелькнула мысль. — Неужели?..»

— Эгдем, милый! У нас с тобой будет маленький.

— У нас? — растерялся Эгдем. — Как — у нас?

— Ты не рад! — вскрикнула Галия. — Я так и знала что ты не обрадуешься!

— Прости, я не понял, — поспешил исправить свою оплошность Дулдулович. — Я не сразу сообразил, о чем ты. Это так неожиданно…

— Я еще там, в Москве, хотела тебе сказать. Но тогда я была не совсем уверена. А теперь уверена… Что же ты молчишь, Эгдем?

— Я рад… Я просто счастлив… Но… ты же видишь, какое сейчас время, немудрено, что я растерялся… Успокойся, Галия, я рад… Завтра мы с тобой все это обсудим. А сейчас, извини… мне надо спешить.

— Может быть, я тебя все-таки провожу? Хоть немножко?

— Нет-нет! Ни в коем случае. Ты теперь должна себя беречь. Думать только о нем… О нашем маленьком Эгдеме…

— Ты бы хотел, чтобы это был мальчик?

— Конечно! Какой мужчина не хочет сына?

Галия была так счастлива, что ее возлюбленный уже мысленно окрестил их первенца маленьким Эгдемом, что ей и в голову не пришло усомниться в его искренности.

Счастливая, она нежно поцеловала его и убежала.

Но как только хрупкая фигурка Галин скрылась за поворотом, улыбка сползла с уст Дулдуловича. Вынув из кармана платок, он медленно вытер со лба проступивший холодный пот.

— Только этого недоставало, — пробормотал он, злобно скривив губы. — Ну и влип! Влип в историю. Теперь, пожалуй, так легко мне уже не отделаться. Придется как-нибудь выкручиваться…

Оглядевшись еще раз по сторонам, он быстро зашагал вниз по улочке, свернул в ближайший переулок, нырнул во двор низенького одноэтажного дома, уверенно спустился по крутым каменным ступенькам, толкнув плечом, распахнул тяжелую скрипучую дверь. Позвал вполголоса:

— Харис!

— О, друг мой! Это ты? — По тону Хариса, как всегда, нельзя было понять, льстит он собеседнику или втайне глумнтся над ним. — Ну? — теперь уже резко, без улыбки спросил он. — Есть новости? Сведения? Факты?

— Есть, — буркнул Дулдулович.

— Я слушаю, — сказал Харис.

— Слушай и запоминай. Четыреста ручных бомб. Четыреста три винтовки. Пятнадцать тысяч патронов…

— Пулеметы?

— Четыре пулемета.

— Хотят вооружить рабочих? Когда?

— Завтра.

— Задержать раздачу оружия нельзя?

— Трудно. Этим будет заниматься сам Вахитов.

— И все-таки хорошо бы задержать.

— Попробую.

— Надо это сделать во что бы то ни стало. Задержи хотя бы до вечера. Наши уже совсем близко.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Если это тебе удастся — это ведь все равно что вывести из строя целый вражеский полк. Ты понимаешь?

— Не уговаривай меня. Это почти невозможно, но я постараюсь.

— Ну а теперь давай рассказывай.

— О чем?

— О дислокации вашего батальона, о его боеспособности. Постарайся не упустить ни одной мелочи.

Дулдулович с досадой отметил, что как-то незаметно их роли переменились: Харис, тот самый Харис, который в былые времена разговаривал с ним почтительно, даже подобострастно, теперь держался так, словно он его начальник. Неприятно… Делать, однако, было нечего: снявши голову, по волосам не плачут.

Придвинув кресло поближе к тщедушному, щупленькому Харису, он наклонился чуть не к самому его уху и стал рассказывать.

Этот долгий, утомительный день уже подходил к концу, когда они наконец уселись за стол, чтобы поговорить о самом главном. Их было трое: Мулланур, Шейнкман, а третий — Иоаким Иоакимович Вацетис, недавно назначенный командующим Восточным фронтом, плотный, коренастый лысый человек с умным крестьянским лицом и выправкой кадрового военного. Муллануру и Шейнкману он казался чуть ли не стариком, хотя ему было всего-навсего сорок пять лет.