Поэтому Лаханна утратила свою яркость, и таким образом в мир пришла ночь. Но Гарланна, убеждала Санна, осталась преданной своей матери, отказавшись присоединиться к танцу Слаола, и поэтому солнечный бог рассердился, и на землю пришла зима. И Слаол до сих пор сердится и не слышит народы на земле, потому что они напоминают ему о Гарланне. Вот почему, говорила Санна, нужно почитать Лаханну выше других богов, так как только у неё есть сила защитить мир от недовольства Слаола.

Камабан так же выслушивал Мортора, отца Дирэввин, который был главным жрецом Каталло. А Мортор рассказал похожую историю, хотя в его рассказе именно Лаханна обиделась и спрятала своё лицо от досады, потому что она пыталась, но не смогла сделать тусклой яркость своего возлюбленного. Она всё ещё пытается затмить Слаола, и всё заполнено страхом, когда Лаханна проскальзывает впереди Слаола и днём наступает ночь. Мортор считал, что Лаханна обидчивая богиня, и хотя он был внуком Санны и не соглашался с ней, они не спорили друг с другом.

— Богам нужно поклоняться одинаково, — говорил Мортор. — Лаханна может пытаться наказать нас, потому что мы живём на земле Гарланны, но она всё-таки могущественная богиня, и её нужно умилостивить.

— Люди не будут осуждать Слаола, — говорила Санна Камабану, — потому что они не видят ничего плохого в его любви к матери и дочери. — Она сплюнула. — Люди подобны свиньям, ворочающимся в грязи.

— Если ты попадаёшь в незнакомое племя, — говорил Мортор, — к кому ты пойдёшь? К его вождю! Поэтому мы должны поклоняться Слаолу выше других богов.

— Мужчины могут поклоняться, кому им угодно, — говорила Санна, — но услышана будет только молитва женщин, а женщины молятся Лаханне.

В одном, правда, и Санна и Мортор были согласны, все горести этого мира появились, когда Слаол и Лаханна расстались, и с этого времени племена людей постоянно прилагают усилия чтобы сохранить равновесие в своём почитании двух ревнивых богов. Этого же убеждения придерживался Хирэк, и эта вера объединяла племена центральных земель и заставляла их быть внимательными ко всем богам.

Камабан слушал всё это, задавал вопросы, но своё собственное мнение держал при себе. Он прибыл учиться, а не спорить, и Санна должна была научить его. Она была самой известной целительницей на земле, и к ней приходили люди из многих племён. Она использовала травы, грибы, кости, кровь, шкуры и заклинания. Бесплодные женщины проделывали долгий путь к ней молить о помощи, и каждое утро возле северного входа в храм её ожидало скопление болезней, увечий, немощи и горестей. Камабан собирал для Санны травы, собирал грибы, а также срезал грибы со сгнивших деревьев. Он высушивал снадобья в сетках над огнём, нарезал их, настаивал их и запоминал названия, которые давала им Санна. Он слушал, как люди описывают свои болезни, запоминал, чем Санна их лечит, и затем отмечал ход к выздоровлению или к смерти. Многие приходили жаловаться на боли, только боли, и они даже не успевали почесать свои животы, как Санна давала им или съесть кусочек гриба, или выпить густую смесь трав, грибов и свежей крови. Большинство жаловалось на боль в суставах, жгучую боль, что скручивала их и делала тяжелой для мужчин работу в полях, а для женщин — крутить ручку ручной мельницы. И если боль была действительно лишающей трудоспособности, Санна укладывала больного между двух костров, затем брала только что наточенный кремневый нож и проводила им по больному суставу. Она двигала туда-сюда, разрезая глубоко, так, что кровь начинала бить ключом, а затем Камабан втирал в раны сухие травы. Потом он накладывал ещё больше сухих трав на свежие раны до тех пор, пока кровь не переставала сочиться, а Санна поджигала травы, и пламя шипело и дымилось, наполняя хижину запахом горящей плоти.

Один человек сошёл с ума в эту суровую зиму, избил жену до смерти, швырнул своего младшего ребёнка в очаг своей хижины, и Санна постановила, что мужчиной овладел злой дух. Его привели к ней, два воина его крепко связали и удерживали, когда Санна надрезала ему скальп, отогнула назад кожу головы и пробила небольшую дырку в его черепе маленьким каменным молотком и тонким кремневым клинком. Она приподняла круглый участок его черепа, плюнула на мозг и потребовала, чтобы злой дух вышел. Мужчина выжил, хотя был в таком жалком состоянии, что умереть для него было бы лучше

Камабан выучился вправлять кости, залечивать раны мхом и паутиной, и делать усыпляющие снадобья. Он относил эти снадобья жрецам Каталло, которые относились к нему с почтением, так как он был выбран Санной. Он научился делать клейкий яд, которым воины смазывали свои наконечники стрел, когда они охотились на Чужаков в обширных лесах к северу от Каталло. Яд был сделан из смеси мочи, фекалий и сока цветущего растения, которое Санна высоко ценила как смертельно ядовитое. Он готовил Санне еду, разминая её в кашу, потому что, имея всего один зуб, она не могла жевать. Он выучил её заклинания, выучил её песни, выучил имена тысячи богов. А в свободное время он выслушивал торговцев, возвращающихся с удивительными рассказами из своих длинных путешествий. Он прислушивался ко всему, ничего не забывал, но свои мысли держал крепко запертыми у себя в голове. Эти мысли не изменились. Голоса, звучавшие в нём, всё ещё раздавались там, всё ещё будили его среди ночи, всё ещё наполняли его жаждой знаний. Он научился, как лечить, как запугивать и как повернуть мир к желаниям богов, однако он сам не изменился. Главная мудрость не изменила его.

В середине зимы, когда Слаол был наиболее слаб, а Лаханна ярко сияла над храмом Каталло, покрывая камни блестящим нарядом сверкающего холодного света, Санна привела двух воинов в храм.

— Время пришло, — сказал она Камабану.

Воины уложили Камабана на спину возле одного из самых высоких камней храма. Один из них держал его за плечи, а другой вытянул искривлённую ногу по направлению к полной луне.

— Я или убью тебя, — сказал Санна, — или вылечу.

Она держала в руках каменный молоток и клинок, сделанный из лопатки мёртвого человека, который она поместила на уродливо искривлённый нарост на ноге Камабана.

— Это будет очень больно, — сказала она, затем рассмеялась, словно ожидая удовольствия от мучений Камабана.

Воины, удерживающие Камабана, вздрогнули, когда молоток ударил по кости. Санна ударила вновь, выказывая силу, неожиданную для такой старой женщины. Кровь, чёрная в лунном свете, полилась из ноги, заливая руки воина и стекая по ноге Камабана. Санна вновь ударила молотом по клинку, затем вытащила клинок и заскрипела зубами, с усилием вытаскивая наружу комок из ноги Камабана.

— У тебя есть пальцы! — удивилась она, а оба воина задрожали и отвернулись, услышав скрип хрящей, звук раскалывающей кости и скрежетание выпрямляемой ноги. — Лаханна! — закричала Санна, и вновь ударила молотком по ноге Камабана, направляя остриё в другое твёрдое место слившихся нароста плоти и искривлённой кости.

Санна выровняла ногу, скрепила её костями оленя и крепко привязала их полосками волчьей шкуры.

— Я использую кости, чтобы лечить кости, — сказала она Камабану, — а ты или умрёшь, или будешь ходить.

Камабан посмотрел на неё, но ничего не сказал. Боль оказалась гораздо сильнее, чем он ожидал. Это была боль, наполняющая собой весь залитый лунным светом мир, но он ни разу даже не захныкал. В глазах у него стояли слёзы, но он не издал ни звука, и он знал, что не умрёт. Он будет жить, потому что этого хочет Слаол. Потому что он избран. Потому что он скрюченный ребёнок, который послан для того, чтобы сделать мир ровным. Он — Камабан.

Зима закончилась. Лосось вернулся в реку, а грачи — в высокие вязы, растущие к западу от Рэтэррина. Куковали кукушки и летали бабочки там, где зимой лёд сковывал реку. Ягнята блеяли среди могильных курганов предков, цапли охотились на утят в реке Мэй. Песня чёрного дрозда разливалась над лесами, где, когда весна уже окончательно наступила, олени потеряли свои серые зимние шкуры и сбросили рога. Отец Хенгалла когда-то утверждал, что видел оленя поедающего свои старые рога, но на самом деле это был Сирэкс, бог оленей, который бродит по лесам и забирает их себе обратно. Сброшенные рога высоко ценились как инструменты, и поэтому люди старались найти их раньше Сирэкса.