— Мы утрем им носы! — смеясь, сказал он.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Елецкий, но Валуев не открывал своих замыслов.

Вечером он снова устроил пир. Во время пира его вызвали из горницы. Он вышел. На дворе стояли четыре мужичонка; поверх их сермяг висели ружья, за поясами торчали ножи. При виде Валуева они сняли колпаки и низко поклонились ему.

— Пошли Бог здоровья твоей милости!

— И вам тоже! Кто такие? Что нужно?

— Шиши, воевода, шиши мы: Елизарка, Федька, Чехвост да Карпушка, а послал нас Григорий Лапша! — И они снова поклонились.

Лицо Валуева стало серьезно.

— С чем?

— А идет, милость твоя, польская рать, сила великая, на тебя прямехонько. Поначалу на Белую шла, а теперь на тебя свернула… тысяч шесть, семь будет!

— Далеко?

— День пути, не более!

— Идите в рядную избу, там вас накормят! — сказал Валуев, уходя в горницу, а войдя туда, весело смеясь, сказал: — Завтра гости будут! Мы им покажем! А теперь меда!

Как ни в чем не бывало он продолжал пир.

На другое утро Валуев сделал распоряжения и объяснил свой план Елецкому и другим начальникам:

— Видите, полякам на нас одна дорога — через плотину! Я ее оставлю свободной, а по бокам да подле конца посажу засады. Как войдут они на плотину — мы — бац! — да с трех сторон и искрошим их. Так я проучил их под Иосифовым монастырем.

Он отрядил четыре тысячи лучших воинов и разместил их сам в засаде. Небольшими отрядами они расположились по ямам вдоль плотины, скрытые зарослями и травой.

Валуев с остальным войском ушел в острог.

К вечеру, в золотых лучах заката, на другом берегу речки показалось войско Жолкевского. Стройными рядами оно выходило из леса и растягивалось вдоль берега.

В ту же ночь Жолкевский собрал военный совет.

— Ну, господа, — сказал он, — неприятель пред нами. Это — первая битва, и нам надо решить, как действовать.

— Чего решать! — закричал пылкий Струсь. — Завтра утром я ударю на плотину, перейду ее и все за мной.

— У русских манера бить из-за угла, — заявил Зборовский, — я боюсь, как бы пан Струсь не попал в ловушку!

— И пан прав, — быстро сказал Морхоцкий, — под Иосифовым монастырем мы попали в засаду. Точно так же ударили на плотину, и что же? Едва мы вошли на плотину, как со всех сторон на нас напали и искрошили словно капусту к посту!

— И теперь возможно то же! — вставил Казановский.

— Тогда подождем день-два, пока не вникнем в дело: торопиться некуда, — сказал Жолкевский. — А теперь, паны-полковники, распорядитесь отдать приказ по полкам, чтобы никто даже близко не смел подходить к плотине. Покойной ночи! — И Жолкевский распустил совет.

В ночь наскоро были разбиты палатки, и кашевары разожгли костры, готовя солдатам ужин.

Ходзевич, Одынец, Добушинский и Кравец собрались вместе; к ним вскоре присоединились Хвалынский с Чупрынским, и они устроили пир.

— Странное дело, — сказал Кравец, — острог пред нами, а сейчас отдали приказ, чтобы солдаты не смели даже подходить к плотине!

— Боятся засады! — ответил Чупрынский. — Эти москали — мастера на засады.

— За окопом — черти, а в поле — зайцы, — заметил Хвалынский.

— У них нет регулярного войска.

Ходзевич не слушал ж речей, весь отдавшись мыслям об Ольге. Он видел, что теперь было немыслимо оставить войско, а за этой битвой, вероятно, будет новая, и Бог весть когда придется пуститься в поиски за беглянками.

Он ударил ладонью по столу и проговорил:

— Горю, горю!

Все вздрогнули, но потом засмеялись: все знали его горе.

— Загорись с саблей в руках! — сказал Кравец.

— Ах и чешутся у меня руки! — вздохнул Добушинский. — Пустили бы меня с моей ротой.

— Пожди, верно, придется нам до поры только языки чесать да горилку пить! — сказал Одынец.

Действительно, весь следующий день прошел в бездействии. Валуев и князь Елецкий каждый час всходили на валы острога и в недоумении переглядывались.

— Не понимаю, чего поляки медлят? — удивлялся Валуев. — Словно не на битву пришли, а погулять по бережку!

— Может, они ждут подкрепления? — предположил князь. — Вероятно, они знают нашу силу!

— Подождем до завтра!

Но и на следующий день поляки не проявляли ни малейшего желания начать военные действия. Они мирно готовили обед, делали разъезды, и с их берега слышались звуки музыки.

Жолкевский перехитрил русских. Сидевшие в засадах устали ждать. Почти двое суток они просидели без сна и пищи в ожидании врага, их терпение истощилось, и они стали толпами перебегать в острог.

Валуев обезумел от ярости.

— Негодяи, — кричал он на прибегавших, — что вы делаете? Я велю вас бить батогами!

— Смилуйся! — говорили ратники. — Мы сидели скрючившись два дня и ночь.

— Собаки! — ругался Валуев и гнал их обратно, но на место их прибегали новые партии.

Поляки с другого берега волновались и рвались в битву.

— Ишь, песьи дети! — ругались они. — Что, москали смеются над нами, что ли? Под самым носом бегают, как зайцы!

— Снять засаду! — в ярости распорядился Валуев.

Отряды вышли и построились на плотине. Хитрый план Валуева был разрушен.

Жолкевский собрал совет и наутро назначил битву.

Утро было пасмурно, моросил дождик. Пехотный полк Казановского выстроился у начала плотины и только ждал сигнала, чтобы броситься в битву. Русские толпились на другом конце и кричали:

— С нами Бог!

— В бой! — раздался военный польский клич, и поляки, как лавина, бросились на плотину.

Раздались выстрелы, крики, стоны.

Казановский потерял шапку; его чуб развевался, как бунчук, а сабля сверкала молнией. Русские валились снопами, но позади них шла несметная сила, и убыль для них была незаметна.

Жолкевский посылал на плотину полки за полками.

— Что он делает? — удивлялся Добушинский, стоя рядом с Одынцом во главе своих драгун. — Нам не пробиться здесь! Смотри, какая их силища!

— Небось гетман знает, что делает, — ответил Одынец и тут же вскрикнул: — Смотри, смотри!

Добушинский устремил взоры по указанию Одынца и увидел казаков Зборовского. Вытянувшись в линию, они ехали вдоль берега и скоро выстроились в два ряда лицом к неприятелю.

— А сюда! — указал Одынец.

Добушинский повернулся и увидел, что слева от его руки собственный полк Жолкевского делал то же самое. Впереди ехал Ходзевич.

— Эге! Да гетман отводит глаза только! — уже весело сказал Добушинский.

— Я же тебе говорил! — торжествовал Одынец.

Они посмотрели на плотину. Там кипел кровавый бой. Русские слали отряд за отрядом и в пылу боя не видели, как полки Зборовского и Жолкевского сошли в реку и по сухому дну справа и слева надвигались на плотину.

Жолкевский вдруг подал знак. Поляки на плотине прекратили бой и стали отступать. Русские с кликами ликования устремились за ними и заняли всю плотину. В тот же миг их радость сменилась ужасом. С криками «в бой», с диким визгом казаков поляки бросились на них справа и слева, а конница Струся ударила им во фронт.

— Бей! — кричал не помня себя Добушинский, проносясь как смерч сквозь рады неприятеля.

Русские растерялись и побежали. Следом за ними, покрывая путь трупами, помчались поляки. Русские устремились к острогу. Валуев поспешил открыть беглецам ворота, но, впустив часть, тотчас запер их, боясь поляков. Оставшиеся русские заметались по полю, поляки ловили их и беспощадно рубили. Вопли, стоны, выстрелы оглашали воздух до ночи.

Жолкевский велел перевезти обоз и обложил Валуева с князем Елецким в остроге, а наутро, оставив сторожить острог полковников Добовского и Клиновского, двинулся потихоньку к Клушину, где остановилось главное войско с Дмитрием Шуйским, Делагарди и Горном.

Здесь гетман разбил русских наголову, заставив бежать их с позором в Москву.

Что-то невероятное было в этой битве: восемь тысяч поляков разбили войско в пятьдесят тысяч русских и десять тысяч иноземцев! Но помимо талантливого гетмана против бесталанного Дмитрия Шуйского в этой победе было немало и иных причин. Войско не любило Дмитрия Шуйского, иноземцы, которым неисправно платили, почти не хотели биться, наконец, русское войско состояло почти все из новобранцев, тогда как у поляков каждый жолнер был испытан в битвах.