— Ясно! Кустарь-одиночка, значит. Только вот что. На революцию при мне больше не ссылайтесь, не упоминайте ее, так оно лучше будет… Ну, а сражались вы, боец-одиночка, с каким же классовым врагом? Который в юбке да годами еще не вышел? Да еще с «бульдогом» в руке…
Те двое, из охраны, засмеялись.
— Измываешься, секретарь?! — злобно прошипел задержанный. — Над безоружным измываешься?!
— Нет, не издеваюсь. Не имею такой дурной привычки. А вот вам, боец-одиночка… вам издеваться над безоружными и несовершеннолетними… Сестренка-то есть у вас?
— А ты мне в душу не лезь! — надрывно завопил тот, сорвав с бычьей шеи грязное кашне и вытирая им вполне сухие глаза. — Не лезь в душу, прошу тебя!
— Ну вот и расхныкался, — негромко, но жестко заметил Иосиф Михайлович. — Боец-одиночка…
Охрана снова засмеялась. А задержанный скомкал канше, швырнул его на пол и уже тише, но с нескрываемой злобой проворчал:
— Знаю я вас, комиссаров! В душу лезть вы все мастера.
— Вот как? Лично я, например, такому мастерству не обучен.
— Да что с тобой толковать! Вы все чистенькие, не курите, не пьете, с бабами не спите. А мы — грязненькие.
— Интересно. — Иосиф Михайлович откинулся на спинку стула. — Чем же чистенькие не угодили? Ну да, понятно. Если ты сам урод, то красавцы тебя бесят. И тебе хочется, чтобы все вокруг были уродами. Нравственными уродами.
— Это все разговорчики, секретарь! — задержанный вызывающе поднял патлатую башку. — В душу лезете, а души в человеке не признаете.
— Душа, душу, о душе… — секретарь сощурился насмешливо. — Не знаю, есть ли душа у вас, а если есть, то где она помещается и как устроена. А посему лезть в душу к вам, как вы изволили выразиться, никак не могу. Но вот губить невинные души… растлевать несовершеннолетних… да еще именем революции!.. Извините, этого мы вам не позволим! Никому не позволим! Можете не сомневаться. Прошли те денечки, когда всякая нечисть калечила тех, кто послабее. Хватит! Хватит и душеспасительных бесед… Уведите его!
Этот эпизод выбил Иосифа Михайловича из колеи. Но секретарь обкома не имеет права выбиваться из колеи! Так он считал.
Он занялся делами. Их была прорва, неотложных дел. Но мысли снова и снова возвращались к тому мерзкому типу в дурацком котелке и грязном кашне, к разговору с ним. С какой тупостью затвердил он девиз анархистов. «Анархия — мать порядка». Идиотский девиз. Залог порядка в… полнейшем отсутствии какого-либо порядка? В конечном счете что же — вообще не надо никакой власти? И власти Советов, в частности. Вот куда нацелен этот коварный и, выходит, не такой уж идиотский девиз! И сколько же неподготовленных, политически девственных голов забиты сегодня этой анархической демагогией! Значит, надо разъяснять всем, чьи головы засорены, что так не бывает, что рано или поздно вместе «никакой» власти неизбежно придет самая банальная диктатура отдельной личности, какого-нибудь полууголовного вожака…
Иосиф Михайлович вспомнил, что первый контрреволюционный мятеж здесь, в Харькове, затеяли именно анархисты. Еще в декабре минувшего года. Они тогда захватили дом № 57 на Пушкинской улице и устроили там свой штаб (а на черта, если вдуматься, анархистам штаб?). Комендант города Саенко не смог выкурить из того гнездышка вооруженных до зубов бандитов — совладать с ними удалось лишь революционным частям гарнизона. Воинская организованность оказалась все же сильнее анархического хаоса.
Человека мыслящего сам по себе процесс мышления может не то что успокоить, но ввести в колею, возвратить хотя бы душевное равновесие. И об этом тоже подумал Иосиф Михайлович, ощутив, что мысленная полемика с анархистами вновь настроила его на деловой лад.
Он взглянул на часы, собираясь продолжить прерванную работу, и вдруг — вне какой-либо видимой связи с предшествующим эпизодом и недавними размышлениями — подумал, что, быть может, в эти самые минуты червонные казаки Примакова вступают на заснеженную мостовую Крещатика.
13. ВСТРЕЧА У ВЕРТЯЩЕГОСЯ СТОЛБА
Остатки разгромленных в Киеве частей Центральной рады бежали в Житомир. Им вслед, вместе с довершающими сражение выстрелами, уносился на крыльях январских студеных ветров дружный, жизнерадостный смех победителей, — красных бойцов развеселила шуба Петлюры, обнаруженная в одном из множества вагонов, захваченных на станции Киев-Товарная. При шубе находились и часы драпанувшего деятеля…
По неровным улицам древнего Киева шла красная пехота, в шинелях и папахах, волоча за собой тяжелые «максимы». Терзая конскими копытами утоптанный пехотой снег, проносились на рысях стремительные «червонцы». Меланхоличные ездовые лениво покрикивали на богатырских коней, впряженных в зарядные ящики и полевые орудия. Лошадки помельче, напрягаясь на подъемах и скользя на спусках, тащили множество повозок, двуколок, походных кухонь. И снова пехота — полк за полком, отряд за отрядом. И всюду — конники Примакова, то гарцующие на перекрестках, то мчащиеся куда-то вдоль улиц. Поговаривали, что еще две сотни «червонцев» формируются из киевлян.
На другой день возбужденные подростки расклеивали на вертящихся столбах для объявлений только что отпечатанное воззвание.
Заинтересовавшись, Мирон Яковлевич подошел к такому столбу и прочитал:
«КО ВСЕМ ГРАЖДАНАМ г. КИЕВА.
Граждане!
26-го с. м. в г. Киев вступили революционные войска, шедшие сюда во имя установления на Украине, как и по всей России, власти Советов. Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов.
Отныне власть в г. Киеве переходит в руки Киевского Совета Рабочих и Солдатских депутатов и избранного им Военно-Революционного Комитета. Рабоче-Крестьянское Правительство Украины — Народный Секретариат — по соглашению с Военно-Революционным Комитетом назначило комиссаром по гражданскому управлению г. Киева тов. Григория Чудновского.
Задачей Военно-Революционного Комитета и комиссара по гражданскому управлению является принятие самых решительных мер в полном контакте с революционными военными властями к возможно скорейшему установлению в гор. Киеве подлинно революционного порядка и нормальной жизни гражданского населения города.
Военно-Революционный Комитет и комиссар по гражданскому управлению призывают всех граждан гор. Киева содействовать ему в этой работе во имя блага революции и всего населения. Военно-Революционный Комитет обращается к товарищам рабочим и ко всем трудящимся с горячим призывом и товарищеской просьбой немедленно возобновить нормальную работу на всех фабриках, заводах, предприятиях, магазинах и во всех казенных и общественных учреждениях, помня, что этого требуют интересы революции. В случае каких-либо попыток со стороны администрации учреждений и предприятий воспрепятствовать нормальному ходу работ Воен. — Револ. Ком. просит граждан немедленно доводить об отом до его сведения. Против всех саботирующих будут приняты самые суровые меры.
По всем делам гражданского управления надлежит обращаться к Военно-Революционному Комитету и гражданскому комиссару.
Прием во дворце — правый подъезд — во всякое время дня и ночи.
Председатель Военно-Революционного Комитета
Андрей Иванов.
Секретарь Исаак Крейсберг.
Комиссар г. Киева по гражданским делам
Григорий Чудновский».
Интересно, подумал Мирон Яковлевич, продолжая стоять у столба и глядеть на листок с воззванием, не тот ли это Чудновский, который вел у них на фронте агитацию? Боевой такой… Уже будучи в лазарете, прапорщик Черкасский слышал, будто после Февральской революции Чудновский стал членом корпусного комитета, а после объявился в Петрограде, участвовал в октябрьских событиях и был комиссаром у преображенцев. Если чернявый и с ямочкой на подбородке — значит, тот самый. Можно бы, конечно, пойти взглянуть. До Мариинского дворца — рукой подать. Правый подъезд, в любое время дня и ночи… А зачем? По каким таким гражданским делам? Попросить работу? Но какую? Что сумеешь ты, однорукий? Да мало ли что! Не безрукий же вовсе… И не безграмотный. Да хоть учить школяров, вести историю он сумел бы. Но надо ли это новой власти? И, поди, безработных профессиональных педагогов хватает? Как бы там ни было, но быть дармоедом у Юдановых он тоже не намерен. Ну, а если все же по военной части? Значит, к красным. Другой власти в городе нет сейчас. А чем, собственно говоря, эта власть нехороша? Ну да, рабочие для них — «товарищи», вон на столбе написано. А увечный прапорщик — в лучшее случае «гражданин». Но чем плохо «гражданин»? Или «господин офицер» больше ласкает слух?