— Гляди, сам товарищ Варейкис!
— Вот он нам все и растолкует.
— Товарищ Варейкис! Что же это творится? Значит, они не верят адъютанту, хотят знать правду, готовы слушать. Значит, не все потеряно.
— Спокойно, товарищи, спокойно! Сейчас все объясню.
— Товарищ Варейкис! — к нему протолкался здоровенный пулеметчик, которого называли Медведем (то ли фамилия такая, то ли кличка) за сходство с Топтыгиным. — Это правда, что главком всех большевиков — под арест?
— Да, правда, — твердо ответил Иосиф Михайлович. — Кроме тех, до кого пока не дотянулся.
— Так что же, ждать, пока дотянется? Что надо делать, товарищ Варейкис?
— Теперь, товарищи, наш с вами долг один — ликвидировать измену. Перед лицом этой чудовищной измены каждый из нас проверяется на верность революции. И надо оказать самое решительное, но вместе с тем и хорошо продуманное сопротивление…
— Это кто здесь агитирует? — прорезался наконец голос у адъютанта. — А, все тот же председатель… Вы лжете, председатель! Нечего разводить здесь агитацию, вам не положено находиться в частях. Вы арестованы!
Как близко теперь алая черкеска с нарядными газырями, блестящие бляшки на ремнях, шашка, маузер, дна кольта… И — злые, темные с желтизной глаза, равнодушно-злые, как у садиста. С ним — два ординарца, Иосиф Михайлович узнал и их: были в муравьевской свите еще при первом появлении главкома в Симбирске. С такими — как с напавшими псами: чуть дрогнешь — тотчас вцепятся.
— Ошибаетесь, — по возможности спокойно и так, чтобы все слышали, возразил Иосиф Михайлович. — У меня больше прав находиться здесь, чем у вас. Так что еще не известно, кто тут разводит лживую агитацию и кого следует арестовать.
— Вас надо арестовать! — вскрикнул адъютант и обратился к ординарцам: — Взять его!
— Не трожь председателя! — к адъютанту и ординарцам потянулись гневно сжатые кулаки, кто-то замахнулся прикладом. — А ну, чешите отсюда!
Всех троих оттеснили от председателя, погнали к выходу. У тех хватило благоразумия и сообразительности не сопротивляться.
— Ишь, вырядился, фазан! — неслось им вслед. — Забудь дорогу к нам!
— Надо же, гнида какая!
— Товарищ Варейкис! Разрешите, мы прикончим Муравьева? Он сейчас здесь неподалеку. Одной бомбы в автомобиль достаточно…
— А вот этого я вам делать не советую, — предостерег Иосиф Михайлович. — Категорически не советую.
— Но отчего же? Дело верное.
— Нет, товарищи, не верное. Совсем в другую сторону будет истолковано. Вокруг нас бронеавтомобили, пулеметчики, не одна сотня штыков. Все они пока обмануты. Убьете главкома — подумают, что он был прав. Что не он предатель, а мы. Да весь гарнизон тогда просто сметет всех нас, мокрого места не оставит!
— Так что же прикажете делать нам?
— На рожон не лезть. Не выдавать себя прежде времени. Это для нас сейчас самая выгодная позиция. Мне ли вас учить солдатской смекалке?
— Значит, сидеть сложа ручки?
— Нет, не сложа ручки. Во-первых, надо направиться в части гарнизона для агитации, разъяснить обстановку. Я обращаюсь к членам партии большевиков. Кто пойдет?
Вызвалось немало.
— Очень хорошо. Отправляйтесь немедленно. Не попадитесь только…
— Не сомневайтесь, товарищ Варейкис! Все выполним в аккурат…
— А вы, товарищ, — обратился он к одному из стрелков, — разыщите во что бы то ни стало Гимова. Пускай уйдет из города и действует с внешней стороны. Так и передайте от моего имени. Передайте ему, что вся наша фракция может оказаться под арестом, парализованной. Надо, чтобы он сберег себя и организовал нам выручку извне… Далее. Если меня, паче чаяния, все же арестуют, прошу сразу же вынести протест. Это я уже всем остающимся говорю. Чтобы в других частях узнали, пускай на них подействует…
Он спешил отдать распоряжения, а сам все упорнее думал о том, что надо бы связаться с Тухачевским. Командарм крепко держит в руках свои части, пришел бы на выручку. Что бы тогда запел самонадеянный Муравьев? Если бы Тухачевский подоспел! В конце концов от Инзы, где штаб армии, до Симбирска не так уж долог путь…
Откуда было знать Иосифу Михаиловичу, что Тухачевский уже в Симбирске, но только без своей армии? Не мог он этого знать. И наскоро написал:
«Командующему 1-й армии М. Н. Тухачевскому: Симбирский комитет РКП (б) сообщает, что сегодня во второй половине дня в город прибыл Муравьев и под предлогом необходимости войны с Германией выступил против власти Советов. Мы изолированы в губисполкоме, надежных войск у нас нет. Измена командующего фронтом намного ухудшает нашу борьбу с белочехами и может стать сигналом для выступления левых эсеров в других городах Поволжья. Немедленно окажше помощь Симбирску. Желателен ваш приезд. Сообщите об измене Муравьева Ленину, Свердлову и Дзержинскому.
Варейкис, 10 июля. 9 часов вечера».
Доставить записку командарму взялся большевик Вахатов.
…К полуночи в председательском кабинете собралось несколько членов губисполкома.
— Предлагаю, — сказал им Иосиф Михайлович, — немедленно, прямо сейчас, созвать экстренное заседание исполкома.
— Ночью?!
— Да, ночью.
— Но ведь мы блокированы.
— Однако вы-то проникли в здание, вон сколько вас уже собралось! Давайте-ка не терять времени и готовить повестки, сразу разошлем.
— На какой час вызывать?
— Как можно скорее. Не указывайте часа. Хоть через минуту!
Тем временем вернулся Каучуковский, который должен был припрятать документы. Шепнул на ухо:
— Все в порядке, товарищ Варейкис, Зарыл возле первой гимназии.
— Молодец! Незаметно? Сами потом найдете?
— Найду.
Вслед за Каучуковским явились Иванов (однофамилец эсера, мало ли Ивановых на Руси…) и Фрейман, затем влетел Саша Швер, готовый ко всему, кок всегда.
— Ну вот, — повеселел Иосиф Михайлович, — почти вся наша фракция в сборе! А что же левые эсеры?
— В Троицкой гостинице, с Муравьевым совещаются.
— Все ясно. Заглянем-ка к тебе в редакцию, Саша. Пойдемте, товарищи, там все и обсудим. Надо подготовить воззвание к войскам и населению.
— Пиши ты, Иосиф, только покороче, — сказал Швер, когда пришли в редакцию. — Слов двадцать, не более. А я пока раздобуду наборщиков.
— Надо, чтобы — свои.
— Что же, я не понимаю? — обиделся Швер. — Одного ты наверняка помнишь. Это Абросимов, большевик. Ну, я пошел.
Иосиф Михайлович тут же принялся писать: «Муравьев изменил революции…»
В дверь постучали. Вошел все тот же великан Медведь:
— Товарищ председатель! К вам делегация от бронеотряда, потолковать желают.
— Так пускай входят.
Вошли двое — политкомиссар отряда Федор Иванов ((еще один Иванов!) и шофер.
— Товарищ Варейкис! Что там такое? Ведь главком, как мы догадываемся, что-то затевает против вас.
— Не затевает, товарищи. Уже затеял. И не что-то, а измену.
— Так мы и думали! Вот гад!.. В таком случае разрешите заявить, что ни один наш броневик ни одного снаряда по зданию Совета не выпустит. А этого фрукта Беретти я, как комиссар, отстраню к чертовой матери и возьму командование на себя.
— Спасибо, товарищи! От имени большевистской фракции, от всей нашей партии объявляю вам благодарность. И — просьба к вам. Свяжитесь с пулеметчиками и со всеми, кто нас окружил здесь, кто на Гончаровской, кто держит почту и банк… Растолкуйте им…
— Не сомневайтесь, товарищ Варейкис! Все сделаем.
Не успел еще Иосиф Михайлович дописать лаконичное воззвание, как снова прервали: ввалились представители от пулеметной команды. И — с порога:
— Вопросов нет, товарищи! Мы с вами!
Следом за ними — стремительный Саша Швер, с двумя наборщиками.
— Готово, Иосиф? Давай сюда. А за нами дело не станет. Через час можно будет рассылать.
— Если удастся… — вздохнул кто-то.
— Никаких «если»! — откликнулся Иосиф Михайлович. — Веселее глядите, товарищи! Мы еще поборемся! Бронеотряд — с нами, пулеметчики — с нами, латышские стрелки — с нами…