«Может, когда мы останемся одни, нам будет проще узнать друг друга», — подумала Онора.
Но эта мысль не придала ей уверенности, наоборот, в груди продолжал нарастать тяжелый ком.
Только она успела завязать под подбородком ленты, как в комнату вошла тетя.
— Ну что, готова? — проскрипела она. — Сколько можно копаться?
— Я готова, тетя Элин, — пролепетала Онора.
— Можешь идти, Эмили, — разрешила графиня. — Экипаж тебя уже дожидается, и я шкуру с тебя спущу, если ты что-нибудь забыла.
— Я уверена, миледи, что упаковала все, — ответила Эмили.
— Тогда чего ты ждешь?
Горничная пулей вылетела из комнаты, а графиня направилась к Оноре, которая сидела за туалетным столиком.
Когда тетя подошла к ней вплотную, Онора молча встала и вопросительно глянула на нее, ожидая, что та сейчас выскажется по поводу ее наряда. Однако слова графини вызвали у нее полнейшее недоумение.
— Итак, ты замужем, — с ненавистью в голосе произнесла Элин. — Теперь заруби себе на носу — герцог ненавидит, когда ему вешаются на шею и надоедают бесконечными заверениями в любви.
Онора так удивилась, что слова вымолвить не могла, однако, понимая, что тетя ждет от нее ответа, пробормотала:
— Ну что вы... Я вовсе не собираюсь... этого делать.
— И чем скорее ты родишь ему ребенка, тем лучше, — продолжала графиня. — Ему нужен наследник, имей это в виду!
Даже не взглянув на полное ужаса лицо Оноры и слезы на ее глазах, она вышла из комнаты, очевидно, решив, что больше говорить не о чем.
* * *
Когда они выехали из Лэнгстоун-Холла и на бешеной скорости мчались в фаэтоне, запряженном четверкой великолепных лошадей, Онора вспомнила слова тети.
Из-за предсвадебной суеты и спешки, а также из-за того, что она ни разу не оставалась с герцогом наедине, ей никогда и в голову не приходило, что от нее требуется рожать ему детей.
«Но как я могу это сделать, когда мы друг друга совсем не знаем?» — сокрушалась Онора.
Она понятия не имела, откуда берутся дети. В школе об этом как-то не принято было разговаривать, а мама умерла, когда она была еще мала и подобные проблемы ее не волновали.
Они ехали все дальше и дальше. Герцог молча правил лошадьми, а Онора, глядя на проносившиеся мимо пейзажи, размышляла над словами тети. Вероятно, та имела в виду, что ребенок у нее должен появиться через много месяцев, а то и лет.
«В конце концов, герцог ведь даже ни разу не поцеловал меня, — думала она. — И уж конечно, он и не собирается прикасаться ко мне до тех пор, пока не перестанет меня ненавидеть и мы не станем друзьями».
Эта мысль показалась ей не лишенной логики, и мало-помалу Онора успокоилась. Когда спустя час герцог поинтересовался, все ли с ней в порядке, она самым естественным тоном ответила:
— Да, конечно, и я рада, что мы едем в открытом фаэтоне, а не в закрытом экипаже.
— Я ненавижу закрытые кареты, — заметил герцог. — Однако хорошо, что не льет дождь. Это единственное, что помешало бы нам мчаться в Лондон так быстро, как сейчас.
— Тогда я просто счастлива, что сегодня такой чудесный день, — сказала Онора. — А ваши лошади вообще выше всяких похвал.
— Я их купил полгода назад, — объяснил герцог. — Выложил довольно кругленькую сумму, но они того стоят.
— Не сомневаюсь.
Дальше они ехали в молчании, и Онора, совершенно успокоившись, решила, что страхи ее абсолютно беспочвенны. Герцог по-прежнему обращался с ней небрежно, а не так, как положено обращаться со своей невестой.
Когда они наконец приехали в Тайнмаут-Хаус, что на Парк-лейн, у дверей их встретила прислуга, начиная с дворецкого и кончая мальчишкой, приставленным к кухне. Онора поздоровалась за руку со всеми без исключения, после чего герцог спросил ее:
— Выпьете бокал шампанского или сразу пройдете в свою комнату?
— Я бы хотела подняться в свою комнату, — ответила Онора и заметила, что герцог вздохнул с облегчением.
Она поднялась по лестнице вслед за экономкой в шуршащем черном шелковом платье. Женщина показалась ей удивительно похожей на миссис Мортон.
Комната, в которую та привела ее, оказалась внушительных размеров. Посреди нее стояла огромная резная кровать, украшенная позолотой, с пологом из голубого шелка на четырех столбиках.
— В этой комнате всегда спала герцогиня, — пояснила экономка.
— Как здесь красиво! — восхитилась Онора и, обращаясь к женщине, спросила: — Скажите, пожалуйста, как вас зовут?
— Миссис Барнс. Пока не подъедет служанка вашего сиятельства, за вами будет ухаживать Беатрис, это одна из горничных.
— Боюсь, моя служанка прибудет еще не скоро, поскольку ни одна лошадь не в состоянии сравниться с лошадьми его сиятельства.
— Вы абсолютно правы, ваше сиятельство. Однако вам не следует беспокоиться о гардеробе. В шкафу достаточно туалетов, доставленных сюда прямо с Бонд-стрит.
Миссис Барнс распахнула створки шкафа, и взору Оноры предстали дюжины платьев, которые тетя заказала для нее и распорядилась отправить прямо в Тайнмаут-Хаус.
Онора приняла ванну и надела элегантное платье, похожее на то, в котором венчалась в церкви. Это было платье белого цвета, как того пожелала миссис Барнс. По ее мнению, новобрачной положено быть в белом. Онора не стала с ней спорить, а послушно надела платье из кружев, отделанное крохотными букетиками белых роз.
— Полагаю, ваше сиятельство, ваша горничная знает, какие платья ей следует уложить завтра для вашего медового месяца?
— Разве мы уезжаем уже завтра? — удивилась Онора.
— Насколько мне известно, таково было намерение его сиятельства. Он собирался провести медовый месяц в своем охотничьем доме в Лестершире. — И, улыбнувшись, миссис Барнс добавила: — Это очень красивый дом, ваше сиятельство, и вам там будет очень удобно. А сады вокруг такие же восхитительные, как и в замке.
— С нетерпением буду ждать, когда их увижу, — ответила Онора. — Думаю, что Эмили знает, какие туалеты мне там понадобятся.
Приведя себя в порядок, Онора медленно спустилась по ступенькам вниз. В ее душе снова поселился страх.
«Я должна вести себя естественно, — убеждала она себя. — Мама всегда говорила мне это. И вообще, не будем же мы с герцогом всю жизнь презирать и ненавидеть друг друга только потому, что нам в силу обстоятельств пришлось пожениться!»
Однако легче подумать, чем сделать. Когда Онора вошла в комнату, где ее уже дожидался герцог, она не могла сдержать нервную дрожь.