— Всё хорошо, — прошептал он.

Пребывая в ступоре, девушка обняла его в ответ и положила голову на грудь. Слёзы — радости и, вместе с тем, и злости — она скрывать не стала.

— Если ты когда-нибудь захочешь поговорить, девочка, — сказал Джерти. — Я рядом.

— Просто…давай постоим так ещё немного, — она посмотрела на него. — И не думай, что это что-нибудь значить. Со всем уважением, Вы, сэр, козёл, и никогда не увидите меня обнажённой.

Борс вздохнул.

— Как жаль.

И обнял её ещё сильнее.

Кален проснулся с ужасной головной болью, которая бывает только у тех, кто сумел урвать лишь несколько мгновений для отдыха вместо полноценного сна. Такое ощущение, что он не ложился вовсе. Нос был заложен, Кален закашлялся и чихнул.

Хуже всего, оцепенение овладело всем телом. Он позволил себе один испуганный вдох прежде, чем попытаться пошевелить бесчувственными руками. И всё же руки его послушались — Кален дотронулся до собственного лица.

— Хвала богам, — прошептал гвардеец.

В его комнате была Целлика с бурдюком воды в руках. Полурослица выглядела немного разочарованно — она убрала воду за спину.

— Ну вот! — произнесла Целлика. — Вовремя.

Кален застонал.

— Вставайте, сэр Лентяй, и съешьте хоть что-нибудь. Наша гостья с аппетитом уплетала жаркое всё утро, и если ты не поторопишься, от него ничего не останется, — Кален кое-как заставил себя сесть. Целлика взглянула ниже, а потом вновь, без тени смущения, в его глаза. — И надень их на себя, — полурослица указала на скомканные чёрные лосины, валяющиеся возле его кровати.

Кален осознал, что на нём ничего нет — перед сном он ничего, естественно, одевать не стал.

— Попытайся быть лапочкой перед нашей гостьей.

— Гостьей? — повторил Кален, натягивая лосины, но полурослица уже вышла.

Солнце уже было в зените, и его лучи просачивались сквозь занавешенное окно в комнате Калена. Глубокие тени залегли под его глазами— мужчина рассматривал своё отражение в зеркале. Худощавое тело, всё покрытое знакомыми шрамами, в полумраке было бледным. Щёки и подбородок из-за щетины казались серыми. По сути, он и чувствовал себя, и выглядел одинаково ужасно. Слишком стал себя загонять в последнее время, решил он.

— Боги, — пробормотал Кален.

Дрен помедлил возле двери в свою спальню, перебарывая внезапно подступившую слабость. Ноги отваливались. Он ещё даже не отошёл после беготни с Таланной и Арэйзрой.

— А вот и наше солнце ясное встало, — произнесла Целлика, когда Кален пришёл позавтракать. Ну, или пообедать. Полурослица повернулась к столу с сиющей улыбкой. — Мирин? Это Кален.

До Дрена дошло, что в комнате был кто-то ещё — тёмнокожая девушка не старше двадцати зим с доходившими до плеч волосами цвета сапфира. Худая, кожа да кости. Теперь Дрен её вспомнил — девушка из вчерашнего переулка.

— Ой! — смутилась та, увидев его обнажённый торс.

Кален промычал нечто вроде «рад знакомству» — хотя прозвучало это как нечленораздельное «адзномству».

На Мирин была поношенная, пропитавшаяся потом рубаха и свободные штаны — его вещи. Надев слишком большую для неё одежду, Мирин казалась ещё меньше, нежели чем когда Кален принёс её домой.

— Надеюсь, ты не будешь возражать, — сказала Целлика Калену. — Ни одна из моих вещей ей бы не подошла.

— Угу, — мужчина был не очень разговорчив по утрам.

Полурослица, однако, после сна всегда была не прочь поболтать.

— Конечно, не самый последний писк моды, но, по крайней мере, на ней хоть какая-нибудь одежда, — Целлика подмигнула. — В отличие от некоторых, если вспомнить предыдущую ночь.

Кален что-то проворчал и посмотрел на кухонный горшок, в котором булькало жаркое. Он достал буханку хлеба, вытащил мякоть и налил внутрь жаркое. Блюдо было острым, от него исходил аромат разнообразных специй, которые в него добавила Целлика — она хорошо знала о том, что ему недоступны вкусовые ощущения, равно как и телесные, так что полурослица старалась готовить то, что Кален мог бы почувствовать. Мужчина вернулся за стол, уселся на освобождённый Целликой стул и уставился на Мирин.

Не обращая внимания на слёзы, бегущие по щекам из-за жгучих приправ, Мирин ела так, словно у неё годами маковой росинки во рту не было — учитывая её худобу, может, так оно и есть. Она проглотила жаркое Целлики с диким голодом, и полурослица наложила ей добавки, пока Кален только собирался позавтракать. На лице у полурослицы расцвела широкая улыбка — Кален решил, что Целлика нашла, наконец, кого-то, кто мог по достоинству оценить её кулинарные способности.

Кален кивнул на Мирин.

— Ну и... кто она? — спросил он Целлику.

Мирин перестала жевать и посмотрела на Калена. Целлика фыркнула.

— Почему бы тебе самому её не спросить? — голос полурослицы был ласков, поэтому её слова не были принуждением

[36]

Кален покосился на Мирин.

— Ты разговаривать умеешь? — он нахмурился под взглядом Целлики.

— Я... — ответила девушка. — Я умею разговаривать.

Целлика лучезарно улыбнулась.

— Давай, милая, — произнесла полурослица. — Расскажи ему то же, что поведала мне!

Мирин смущённо потупилась в стол.

Целлика хлопнула в ладоши.

— Она за-гад-ка! — воскликнула полурослица так, словно это было величайшее на свете приключение. — Она не знает, кто она или откуда взялась — только имя и пару моментов из детства.

Кален взглянул на Мирин, уставившуюся на кусок хлеба.

— Да?

Та кивнула.

— И всё, что ли? — например, то, как я обнаружил тебя нагую в аллее, к слову, — подумал он.

— Кален! — подскочила Целлика от его тона. — Где твои манеры!

Мирин только покачала головой.

— Я помню немногое... чуть-чуть из детства, — голос у девушки был тоненький, а слова звучали со странным акцентом, словно бард рассказывал старинную сказку.

— Моя мать — её звали Шалис — она вырастила меня одна. Я никогда не знала собственного отца. Я была в ученицах у волшебника — его звали... Я не помню, — Мирин вздохнула. — Я порой вспоминаю, но это, знаете, выглядит как давние-давние сны. Словно я спала на протяжении многих лет и не могла проснуться.

Кален разглядывал темнокожую девушку. Выглядела та экзотично — калишитка, хотя и с примесью других кровей. Эльфийские корни тоже проглядывались — вряд ли родители, скорее, родственники во втором колене. Было очевидно, что повзрослев, девушка станет прекрасной, но и сейчас она оказалась довольна миловидна.

— Ничего больше? — спросил Кален. — Откуда ты родом?

Мирин пожала плечами.

— Это был город или деревня? — Целлика ожгла Дрена взглядом, и тот поспешил добавить: — Если ты, конечно, помнишь.

— Город, — медленно произнесла Мирин. Глаза смотрели невидяще. — Там было холодно... холодно из-за моря. Серые каменные строения, песок на улицах. Ночи проводятся за закрытыми на замки дверьми, когда снаружи бродят кошмары. Они ждут там, то есть, создания ночи. Лики, сотканные из теней.

Целлика растерянно посмотрела на Калена, который только покачал головой.

— Что за город? — спросил он.

— Запад, что-то связанное с западом, — сказала она. — Но я не могу точно вспомнить.

— Западные Врата? — предположила Целлика.

Мирин покачала головой.

— Может быть.

Кален в ответ пожал плечами.

— Вполне, — подытожил мужчина. — Я не знаю, какие «кошмары» ты имеешь в виду — уже на протяжении века в тенях прячутся только сомнительные личности, по большей части, ничего иного. С тех пор, как Гедрин со своими рыцарями изгнали вампиров...

Кален замолчал, когда Мирин потупилась, а её плечи начали дрожать, словно девушка вот-вот расплачется. Целлика пронзила Калена взором, и тот вздохнул.