– Он же открыт!

– Ну да, он, Клементьев, такую фишку сделал – счет на твои данные, с паролем. Ясно?

– А что за пароль?

– А пароль – это ты. Там так условлено. Либо ты сама являешься, когда тебе восемнадцать стукнет, со своими отпечатками пальцев. Они и есть – пароль. Либо в случае, допустим, твоей смерти, прости, Настенька, но так оговорено было сразу, мало ли что бывает, ну вот, или в случае исчезновения эти деньги через три года переводятся на один из счетов нашей родной мэрии, в один из культурных фондов. Так что не будем ждать три года, а? Как ты думаешь?

– Так это мои деньги?

– Не совсем. Часть там твоя, но небольшая. В основном, это то, что он на партийные наши дела зарабатывал. А не пускал их в дело, потому что рано было. Да и хватало нам на текущие расходы. Не дожил старик до настоящей работы. Сейчас бы развернулся, конечно. Так вот, сейчас эти бабки очень нам нужны… А там, в банке, тебе объяснят, сколько твоих, сколько не твоих… Надо просто открыть счет, снять пароль. Там так и условлено. Что если ты явишься и пароль снимешь, предъявив себя живую-невредимую, то хоть можно будет этими деньгами воспользоваться. Нам, – добавил он. – Нам…

Он помолчал, всматриваясь поочередно в лица Насти, Андрея, мельком посмотрел на Олега. Видимо, впечатление, произведенное на всех присутствующих, его удовлетворило и, оставшись довольным выражением лиц всей компании, он сказал, усмехнувшись:

– Я и сам не понимаю, зачем он это сделал. Наверное, просто перестраховался. И правильно, в принципе. Он всегда говорил, что не знает, чего от этой страны ожидать. Что лучше деньги держать вне России. И, желательно, так, чтобы их никто не мог вынуть… И узнать про них.

– А вы… – Настя не договорила.

– А я, ты спрашиваешь, как узнал? Так он мне сам и сказал. Я-то все равно без тебя вынуть их не могу. Вернее, теперь могу, через три года, когда они придут. Я их, конечно, вырву, но это такая волокита… И пропадут они, не все, конечно, но половина точно. Столько надо будет раздать взяток, что уму непостижимо… Как волки голодные накинутся…

– Да уж, – губы Насти скривились в ехидной улыбочке. – Да уж…

– А ты не ерничай, не надо, – тихо сказал Михалыч. – Я-то деньги зарабатываю с раннего, можно сказать, детства. Я их вкус и запах знаю. И столько через мои руки их прошло, что и счет давно потерял. А эти – они из своих контор инженерских да из институтиков с нищенской зарплатой, которой на макароны не хватало, вылезли и как увидели, что можно деньги просто брать и класть себе в карман… Деньги такие, о которых они раньше только в книгах читали из западной жизни. Так с ума все сошли, в натуре. И это не кончится, ребятки мои, не кончится. Пока не нажрутся они. А они не нажрутся никогда. Несколько поколений должно смениться, пока люди к деньгам привыкнут. Так что все разговоры о спасении России – болтовня на постном масле. Хапают. Уберут их, другие на их место встанут и будут хапать. А наша задача – удержаться среди всей этой сволочи, чтобы не дать вообще все развалить, разорвать на куски… Чтобы деньги зарабатывать, нужны отлаженные структуры, а эти козлы гадят сами под себя, растаскивают налаженное, годами выстроенное…

Михалыч оглянулся по сторонам и, поняв, что слишком разоткровенничался и может даже показаться смешным, остановил поток слов, видимо, давно уже сложившихся в длинный монолог, который он не мог обрушить ни на кого – ни на своих подельников в мэрии, ни на бандитов-бойцов, которые были у него для особых поручений… Только здесь, этим людям. Да и им всего не скажешь… Нельзя.

– В общем, так, – сказал он, возвращаясь от рассуждений о тяготах бизнеса в России к реальности. – Андрей немного изменил диспозицию… Но я согласен на его условия. Я имею в виду, что он, Настя, заявил мне, что вас теперь стало двое, значит, и твой процент должен увеличиться. Я согласен. Тем более, – он посмотрел на Андрея, – я надеюсь, наши совместные дела будут идти так же, как и шли?

– Конечно, Михалыч, куда я без тебя, – ответил Андрей. Ни Настя, ни Олег не понимали, о чем идет речь, но предпочитали не вмешиваться.

– Значит, ты, Настя, едешь с Олегом. – Он кивнул на Грабко. – И еще паренек будет один, Баскет, вам известная личность. А с вашей стороны едет, Настя, тоже тебе знакомый персонаж, как его… Сладкий… Соленый… Андрюша, как, я запамятовал…

– Киселев его фамилия, – сказал Андрей. Шутит дед… Пусть шутит. Пока.

– Вот билет твой, Настя… Паспорт с визой… Держи.

Он протянул Насте пачку документов. Паспорт она сама просила его сделать, когда как-то при встрече он намекнул, что это ему ничего не стоит, и он сделает ей «синий», нормальный, не такой, как у лохов, который менять надо без конца и визы ставить.

– В Штаты у тебя на три года свободный въезд. Так что, летите, голуби мои. Олег, вот твой билет…

– Когда, когда? – Настя вертела билет в руках.

– Как – когда? Сейчас и поезжайте в аэропорт. Киселев ваш уже там. Так, Андрей?

– Так.

– Андрюша, – Настя подошла к нему. – Чего же ты мне ничего не сказал? Я бы хоть оделась, собралась… А так, как снег на голову… Скрывал… И Кислый тоже… – Она обиженно надула губы. – Я думала, у нас секретов друг от друга нет…

– Настя, – Михалыч подошел и положил руку ей на спину. – Дело-то простое, но требует какой-никакой конспирации. Сумма там нешуточная… И не должны мои работнички из мэрии про это пронюхать. Уж больно щекотливые там дела будут с этими деньгами, понимаешь… Поэтому – береженого Бог бережет. Так уж мы с Андреем решили, что все в секрете будет до самого вылета. А что тебе? Слетаешь туда-сюда… А?

– Да ладно… Надо так надо… Когда мы вернемся?

– Да когда хотите. Хоть сразу назад… У тебя дела здесь?

– Да дела-то идут, ничего такого сверхсерьезного сейчас нет…

– Ну вот, и смотрите сами. Дело сделайте, счет откройте, и все. А откроете, там так оговорено, написано самим Клементьевым, что после тебя я смогу свою долю, вернее, нашу с Клементьевым оттуда снять. И в дело пустить… А ты со своими… То есть с вашими, деньгами сама разбирайся… Только нашу долю там…

– Да не бойся ты, Михалыч, что тут – дети, что ли? Настя, возьмешь, сколько там оговорено, плюс сто процентов. А остальное, Михалыч, железно – ваши. Мы же не в игрушки играем…

– Вот именно, не в игрушки. – Глаза Михалыча на миг подернулись какой-то могильной плесенью, потом снова вернулись в нормальное свое состояние. – Не в игрушки, да… Ну поехали, что ли? Готовы?

– Так что, прямо сейчас? – Настя все не могла поверить, что вот так, не собравшись и «не присев на дорожку», она сядет в машину, потом в самолет и улетит в Штаты.

– Настя, да в чем дело? Подумаешь, проблема, – Михалыч уже стоял возле двери, ведущей в прихожую. – Зубную щетку возьми и деньжат на первое время. Все там купишь себе, что надо. Эка невидаль… Олег, ты с гостиницей разберешься?

– Надеюсь, – усмехнулся Грабко.

– Так давайте, давайте, двигаем… Время не ждет.

– Андрей, ну я не знаю…

– Настя, давай, все в порядке. Все под контролем. – Андрей усмехнулся. – Ничего не случится.

– Ну ладно… Работа есть работа… Ключи у тебя от квартиры…

– Вот, – Андрей вытащил из кармана связку ключей от Настиного жилища. – Я еще тут посижу немного, отдохну. Что-то разболелась у меня рука…

– Андрюша, а ты болен, что ли? Бледный такой весь? – Михалыч сверлил Андрея глазами.

– Да нет, Михалыч, все в порядке. Устал просто.

– Ну-ну.

Настя поцеловала Андрея, крепко прижавшись к нему, потом отстранилась и сказала:

– А может, ты здесь пока поживешь? Спокойней тут…

– В каком смысле? Да брось, Настя, ничего со мной не сделается. Все, давай. Жду тебя дня через четыре. А впрочем, как хочешь. На свадьбу только не опоздай…

– Не опоздаю.

Олег кивнул Андрею на прощание. Крепкий не ответил, глянул только острым взглядом, словно знал все про Грабко – что тот бывший опер, что мечтает или, во всяком случае, мечтал его, Андрея, в кутузку упрятать.