Борис и Майк смотрелись вызывающе. Последний был несколько бисексуален: общий экстерьер + накрашенные глаза, но в сочетании с Синей Психоделической Робой они же придавали Майку несомненный шарм. А Гребенщиков, наоборот - огромен и силен, и у него были Рваные Джинсы и Желтые Носки, что давало повод думать о возвращении незабвенных 67-69 гг. К тому же много белого грима в сочетании с чернотой обведенных глаз.

Сама игра, не обманувшая ожиданий, строилась по образцу ВИГ им. Чака Берри. Как уже было сказано, все любят рок-н-ролл. А на Примате играли «Свит литтл сикстин», и «Би Бон а Лу-ла», и «Гет иг он», и все что хотите, даже медленный блюз «Драйв май кар». Это, кажется, предмет особой любви Майка.

Пели еще про то, что «Аи кэн гет но сатисфэкшн», что было абсолютной неправдой, так как удовлетворение было полным, как у публики, так и у музыкантов. Удивительно, как это могло получиться, потому что играли тихо, а это почти равно - плохо. Только виноват в том не «Аквариум», а «аппарат», недоброжелательный и грубый. А лажали круто, что и радовало. Уметь хорошо лажать - большое искусство, а они умеют. Кроме того, не так интересно было слушать, как смотреть. «Аквариум» очень вовремя напомнил, что быть рокером - означает не просто гнать публике рок-н-ролл, блюз или телегу. Потому-то шоу Бориса и Майка было достойно всяческих похвал.

Довольно некрасиво писать лишь о них двоих, но, в самом деле, создается впечатление, что вся прелесть приматовской сессии - их заслуга. И все же, полагаю, что именно Файнштейн и Губерман спасли дело от окончательной лажи. А вместо Севы на стуле в молчании сидела одинокая виолончель, всем своим видом намекая, что хозяин где-то неподалеку. И все-таки, хочется поговорить о тех двоих. Борис работал энергетическим фонтаном, размахивая микрофонной стойкой на краю сцены. Садился, ложился и падал на пол. Кидался пивными бутылками, которые непрерывно опустошал, чего и вам желаю.

Познакомились мы на квартире у Марка Зарха, уехавшего ныне давным-давно. У него как-то все лето происходила чудовищной силы тусовка - дневали, ночевали. И однажды Родион, который туда был вхож, привел с собой такого небольшого человека, который себя ничем не зарекомендовал, к тому же там были все до беспамятства пьяны, естественно, все было очень весело, ну, вот еще один человек пришел - раз Родион привел, значит хороший человек, к тому же Родион его именно так и представил. А у меня в тот вечер, насколько я себя помню, была общая идея о том, что если на мир смотреть с башенного крана, то все будет гораздо лучше и менее печально, поэтому я залезал на башенный кран, который стоял во дворе этого дома и смотрел на мир, а с Майком общался не очень. Больше башенным краном интересовался. И уже потом как-то оказалось, что Майк еще и что-то пишет. И как-то потом само собой выяснилось, что Майк очень хорошо ориентируется в рок-н-ролле, но это уже в последующие дни.

Сцена, которую я очень хорошо помню, это когда я пришел из армии в 77-м году, и мы с Майком были уже в довольно близких отношениях, и пошли, почему-то, в поле, где теперь стоит цирк «Шапито», рядом с его домом, и сели в этом поле, и я ему сыграл песни, которые я из армии привез - 4 штуки, теперь их уже никто не помнит: «Всадник между небом и землей» и какие-то еще. А он мне сыграл то, что он написал, и там, по-моему, была песня «Все мы живем в Зоопарке». И рассказ новый прочитал - был такой оптимальный случай, когда два человека, которые что-то делают, встречаются и обмениваются тем, что у них нового появилось. Это был огромный кайф - светило солнце, мы пили что-то такое легкое или не легкое - эта встреча мне запомнилась нестандартной, замечательной такой, интересной.

Впечатление, которое сохранялось всю жизнь, было точно подтверждено незадолго до его смерти - я помню его таким рок-н-ролльным петербургским юношей, и для меня он всегда был таким и никогда не был другим. И то, что он поседел и пополнел за последние несколько лет, абсолютно этого факта не меняло, и когда мы зашли к нему на день рождения, он отозвал меня на кухню и прочитал свои стихи, какие-то новые, сказал, что сегодня ночью написал. И стихи были точно такие же, как он писал тогда, в конце семидесятых, то есть, вообще ничего не изменилось. И в этом, по-моему, в этой его полной изолированности от мира, он весь. То есть, себя, юношу - рок-н-роллльщика, он загнал в такое измерение, в котором всю жизнь и прожил, и мир видел только внешнюю его сторону. А внутренней стороны он, по-моему, просто не понял. Майк - как бы солидный, звезда, очки и все такое, а ведь он был прямой противоположностью всему этому, ему как было лет пятнадцать или шестнадцать, так и осталось. Тогда он создал свой особый мир и стал в нем жить. И он всю жизнь слушал музыку, связанную с этим миром: старый рок-н-ролл, Болана, что-то еще… Он всю жизнь в этом и оставался. Насколько я помню, ничего нового он не принимал - «Дэд Кэн Дэнс» или «Кокто Твинз» - упаси, Господь! И поэтому он остался абсолютным романтиком. Просто то, что было внутри, вот эта сердцевина, она была видна только тем, кто из этого же мира и происходил, кто хорошо его знал. Мы с ним встречались, не могу сказать, чтобы очень уж часто в последний период времени, но я видел - он всегда стопроцентно оставался абсолютно верен себе.

В то время мы часто собирались вместе играть рок-н-роллы на всяких танцах или где-то еще, а поскольку и он писал песни, и у меня были новые, появилась идея сделать что-нибудь вместе. И действительно, был выставлен уже вошедший в поговорку микрофон в уже вошедшем в поговорку поле, и что-то там было записано, Фан еще подыгрывал. И все это было сделано очень быстро, остались песни, остались ощущения.

Один из рассказов Майка, уже довольно известный, опять-таки подтверждает то, что я говорил - у Майка с детства, с юности сложилось определенное понимание, что такое рок-н-ролл, определенное понимание, что значит быть звездой рок-н-ролла, и он с начала до конца жизни ничем другим никогда не был - он был звездой рок-н-ролла сразу. И это могло входить в соответствие с внешним миром, могло дико выходить из фазы, но он всегда был и оставался с первой ноты, им записанной, до последнего своего дыхания звездой рок-н-ролла. Абсолютно незамутненной ничем другим - ни координацией с внешним миром, ни какой-то попыткой понимания, что вообще в этом мире происходит, ему на все это было глубоко наплевать. Он жил жизнью звезды рок-н-ролла, он был ею с самого начала. И для него внешняя сторона, по моему глубокому убеждению, не была самоцелью, важен был весь комплекс, все, что входит в понятие звезды рок-н-ролла. Он был идеальным рок-н-ролльщиком и, когда он не совпадал с действительностью, попадал в советский какой-нибудь Архангельск, где после концерта нужно куда-то идти, к каким-то людям, идти по мокрым холодным улицам, там сидеть и отвечать на идиотские вопросы, то, естественно, его реакция была такова, что он как бы не понимал, уходил от этого сразу в питье. Это было не то; это не соответствовало понятию звезды рок-н-ролла, и он сразу уходил в свой мир и оттуда, как через стенку, разговаривал с людьми. И был тоже абсолютно прав, я вполне его понимаю - ему должны были подавать лимузины до концерта и после концерта, и тогда бы все было нормально. К вопросу о том, почему он не предпринимал никаких активных действий в достижении этого - не искал себе хорошего администратора и прочее. Он уже был звездой. В понятие «Звезды» входит, что уже есть хороший администратор, что все это уже есть, и предпринимать любые по этому поводу действия нелепо, бессмысленно и унизительно. Это факт. Внешней стороной рассудка он понимал нестыковку с окружающей действительностью, но его душа настолько властно ему диктовала, что все эти поступки, они нехарактерны и неправильны. И поэтому, кстати, при всем моем глубоком уважении к группе «Зоопарк», я ведь действительно их люблю, и они все точно и правильно делали, на мой взгляд, нестыковка была очень ясной, потому что он был звездой, а они были людьми из этого мира. «Зоопарк» в свое время был начинающей группой, а Майк никогда не был в стадии старта, когда он написал свою первую песню, он уже не был в стадии старта, он уже был, он должен был уже быть, по собственным ощущениям, на первых полосах всех газет. А то, что его там не было - по этому поводу, кажется, он не комплексовал, потому что он был рок-звездой в своей душе, он был рок-звездой если не для Петербурга, то, по крайней мере, для всех провинций, начиная с Москвы - именно он сформировал сознание миллионов людей. Не столько мы, сколько он. Я помню все эти бесконечные города - там все были воспитаны только на нем. Кайф тот же самый… Огромное количество людей воспитано им, потому что вот это отношение, правильное отношение, одно из немногих правильных отношений, оно было точно всеми схвачено. И такие штуки, как «Дрянь» и остальные, они сразу ложились в точку, в десятку попадали. Это были сразу, изначально правильно взятые ноты отношения ко всему.