И Майк как раз был в полный рост ребенком этого времени, и когда дальше действительность стала более уродливой, то это стало уже тяжело. А в промежутке, когда КГБ еще не начало все это давить, года до восьмидесятого - восемьдесят второго, когда еще никто из правоохранительных органов не понимал, что вообще это такое, было время чистого, неразбавленного рок-н-ролла со всеми его кайфами. Ни шоу-бизнес его не давил, ни менты, никто не давил, и песни шли сами по себе, и поэтому он тогда написал большую часть своих песен. У нас тоже - практически пять альбомов за два года - это много. Я вспоминаю вечер, когда мы сидим у Майка на кухне, и он поет «Дрянь», только что написанную, и нет ощущения, что мы находимся в какой-то рок-н-ролльной провинции, что ТАМ они умеют, а мы не умеем - ни фига! Тот комплекс, которым страдало большинство наших советских рок-музыкантов, так называемых - они-то мол умеют, у них там фуз и квак, и обработка, и все… - нам это было не нужно. Это были какие-то прилагающиеся детали, и только это и было правильное ощущение, что если написал правильную песню, правильно ее спел один раз - все! Остальное уже должно прикладываться. Один музыкант сказал: «Рок-н-ролл - это отношение. Совсем не обязательно быть лучшим в мире гитаристом». У Майка, как раз, именно это и было - какое имеет значение, кто как играет на гитаре, главное - отношение. И отношение из воображаемой звезды сделало его настоящей звездой. Отношение с самого начала было правильное, а это то, чего нет у 99 процентов людей, с которыми мне приходится сталкиваться. Все интересуются, как пробиться на телевидение, как заработать деньги, как найти студию или что-то еще, а это рок-н-роллера не может интересовать, потому что все это прилагается. А как прилагается - это уж, простите, вопрос каждого человека.
ПРОЩАЙ, ДЕТКА (ДЕТКА, ПРОЩАЙ)
Прощай, детка, детка, прощай,
И на прощанье я налью тебе чай,
И позвоню по телефону, закажу тебе авто,
И провожу до двери, и подам тебе пальто,
И поцелую невзначай, и прошепчу: «Прощай, детка, прощай».
Ты так очаровательна и не скучна ничуть,
Но мы устали друг от друга, нам нужно отдохнуть,
Накрась поярче губки и подведи глаза,
Надень мой старый макинтош, возможно будет гроза.
Живи же хорошо, не скучай.
Ну, а пока - прощай, детка, прощай!
Мы докурили сигареты и допили все вино, И
поняли, что наше время кончилось давно. Но нам
же было так чудесно, нам было хорошо. Кто знает,
может быть, нам захочется еще. Так вот мой номер
телефона. Звони, не забывай. Ну, а пока - прощай,
детка, прощай.
Я спел тебе все песни, которые я знал,
И вот пою последнюю, про то, что кончен бал,
Про то, что одному быть плохо, что лучше быть вдвоем,
Но я разбит и слаб, и я мечтаю об одном.
О чем? Попробуй, угадай…
О, ты права. Чтоб ты сказала мне: «Прощай, детка, прощай!»
СЕДЬМАЯ ГЛАВА
Ты придешь ко мне ровно в полночь,
разбудишь мой спящий звонок.
Ты скажешь мне: «Какая чудесная ночь»,
и я отвечу: «Да, но я одинок». И я
заварю тебе свежий чай,
и достану из бара вино.
И выключу свой телевизор,
не успев досмотреть кино.
Мы будем говорить о прекрасных вещах,
играть словами, как в биллиард. И ты
построишь мне сотню воздушных замков
и один небольшой зоопарк.
Но, увы, я знаю, мне нельзя верить всем твоим словам.
Слова для тебя значат больше, чем дело,
но это ничего, я грешил этим сам.
Ты скажешь мне, что жизнь - это великая вещь,
и выдашь семерку за туз. И я
тебе сыграю свой рок-н-ролл,
и я тебе спою новый блюз. И
ты, конечно, похвалишь меня,
и я тебе в ответ улыбнусь. Я знаю,
нам трудно понять друг друга,
но ты вежлив, и я не сержусь.
И когда за окном забрезжит рассвет,
я скажу: «Не пора ли нам спать?» И я постелю
себе на полу, а тебя уложу на кровать. И вот когда,
наконец, я засну,
уняв предрассветную дрожь. Ты
встанешь и улыбнешься, как ангел,
и вонзишь мне в спину свой нож. И
смоешь с лезвия кровь, и ляжешь спать,
и во сне ты увидишь себя.
И утром я встану первым, приготовлю кофе и торт.
Поставлю Т.Rex, и тебя разбудит
бодрый мажорный аккорд. И
выпив свой кофе, ты куда-то уйдешь,
махнув мне на прощанье рукой. А я
отмою с паркета кровь
и обрету свой душевный покой.
ОДА ВАННОЙ КОМНАТЕ
Ванная - это место, где можно остаться совсем одному,
Сбросить груз забот, растворить их в воде. Дверь заперта,
и сюда не войти уже никому, Ты, наконец, один в этой
белой пустоте.
Ванная - место, где можно раздеться совсем донага,
Вместе с одеждой сбросить улыбку, страх и лесть. И
зеркало, твой лучший друг плюнет тебе в глаза, Но вода
все простит и примет тебя таким, как ты есть.
О, Боже, как хочется быть кем-то - миллионером, рок-звездой,
Святым, пророком, сумасшедшим или, хотя бы, самим собой.
Самим собой. Это сложно. Это возможно только здесь.
Ванная - место, где так легко проникнуть в суть вещей,
Поверить, что ты знаешь, где правда, а где ложь. А
главное - никто не видит, чем ты занят здесь -То ли
режешь вены, то ли просто блюешь.
О, ванная комната! Пою тебе хвалу За
чистоту, за простоту, за мыло и за душ. За
всепрощенье, за воскрешенье, За очищенье
наших душ.
ЖЕНЩИНА (ЛИЦО В ГОРОДСКИХ ВОРОТАХ)
Твоя кровь, как хлеб, твоя плоть, как вино,
И листки твоих писем, как жесть. Твои сны,
как молитвы, лицо, как стекло, И твои
оскорбленья, как лесть.
Но кто здесь есть, кто сможет изменить тебя? Кто
здесь есть, кто сможет подчинить тебя?
Но я бы не стал завидовать им,
Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя.
И ты умеешь быть слабой, и ты умеешь быть злой. И
ты умеешь не верить словам. Но ты не умеешь брать
сразу все, Зато ты берешь по частям.
Но кто здесь есть, кто сможет отказать тебе?
Кто здесь есть, кто сможет наказать тебя?
Но я бы не стал завидовать им,
Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя.
И в твоей колоде не хватает туза, А
джокером служит валет, И имя
знакомцам твоим - легион, Но
друзей, пожалуй что, нет.
Но кто здесь есть, кто сможет избежать тебя?
Кто здесь есть, кто сможет удержать тебя?
Но я бы не стал завидовать им,
Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя.
И ты всегда найдешь тех, кто накормит тебя, И
взамен ты кинешь им кость, Тем, чей ветер
наполнит твои глаза, Тем, чей крест примет твой
гвоздь.
Ты всегда найдешь тех, кто поможет тебе, Кто
возьмет на себя твою боль, Тех, кто будет ранен в
твоей войне, ты насыплешь Им в раны соль.
Но кто здесь есть, кто сможет полюбить тебя? Не за
то, чего в тебе нет, а за то, что ты есть? Кто здесь
есть, кто сможет убедить тебя, Что в общем, ты
такая же, как все?
Но я бы не стал завидовать им,
Хоть на их месте мог быть и я, прости, но мне жаль тебя.
