Не успел никто и слова сказать, как Браун подлетел к Гитзкоту, схватил за шиворот и с такой силой бросил его через древесный ствол, что Регулятор, падая навзничь, расшибся в кровь. Остальные Регуляторы мигом повскакивали с мест и бросились между Брауном и упавшим пред-водителем. Тот вскочил на ноги, вытащил воткнутый в дерево нож и бросился на обидчика. Браун, однако, не оробел и, вытащив из-за пояса пистолет, прицелился в противника.

Гитзкот, очевидно не ожидавший такого отпора, хотел схватиться за карабин, но товарищи не дали ему этого сделать.

- Не мешайте, черт вас подери! - зарычал разъяренный кентуккиец. - Я сейчас по-свойски разделаюсь с этим мошенником!

- Пускай, пускай, - возразил Браун, тоже вытаскивая нож, - посмотрим, кто с кем разделается!

- Мистер Гарпер, вступитесь ради Бога! - бледная, как полотно, закричала Марион. - Ведь Гитзкот способен убить кого угодно!

- Полно, дорогая мисс, - успокоительно ответил старик, - уйдите в дом, здесь не место молодой девушке.

- Но он убьет его! - горько плача, сказала девушка.

- Кого убьет? Вашего жениха? - несколько удивился Гарпер тому страстному вмешательству, с которым относилась Марион к разыгравшейся сцене. - Да ведь он совершенно в стороне. Эта ссора - между Билем и Гитзкотом!

Девушка, не говоря больше ни слова и закрыв лицо руками, удалилась в дом в сопровождении Роусона, не спеша подошедшего к ней.

- Пустите меня! - ревел Гитзкот. - Я убью этого мерзавца, как собаку!

- В самом деле, пустите его! - хладнокровно сказал Браун, бросая на землю пистолет. - С нас довольно и ножей!

Регуляторы расступились, и два врага, пожирая друг друга глазами, остановились один против другого. Руки их судорожно сжимали ножи. Каждый ждал нападения противника. Браун - спокойный и бесстрастный, Гитзкот - разъяренный, но подавленный хладнокровием врага. Несколько мгновений длилось молчание, выдававшее нерешительность соперников. Все затаили дыхание. Марион, точно приговоренная к смерти, скрестив руки стояла на крыльце дома, с мучительной тоской ожидая конца. Волнение молодой девушки было настолько сильно, что она дрожала всем телом.

Наконец напряженное ожидание утомило зрителей, и они встали между врагами.

- Довольно, Гитзкот! - сказал Мулине. - Нужно было драться, когда было время. Неделикатно заставлять хозяев этого гостеприимного дома переживать такие неприятные минуты!

- Это-то и удержало меня! - ответил Гитзкот, давая товарищам увести себя. - Но этот молокосос пусть не подсовывается под дуло моего карабина!

Хвастливые и неуместные слова Регулятора вызвали неодобрительные замечания даже у его товарищей.

- Пускай болтает! - насмешливо сказал Браун. - Ведь это все, что ему остается делать!

Гарпер в свою очередь взял племянника за руку и потащил в дом.

- Пойдем, Биль, - уговаривал он его. - Ты с честью вышел из этого столкновения, чего же тебе больше? Нужно пощадить и бедных женщин, перепуганных этой ссорой. Ведь Марион упала даже в обморок.

- Марион дурно! - воскликнул Браун, бросаясь к дому. - Впрочем, что мне за дело, - вдруг опомнился он, - ведь там ее жених!

В это время Регуляторы уже удалились, и Роусон также собирался уйти. Пока Гарпер сговаривался с Робертсом, чтобы идти помогать старику отыскивать пропавших свиней и кстати зайти к Баренсу, о котором он слышал как об очень разговорчивом и даже любившем приврать человеке, проповедник подошел к Брауну, поблагодарил его и призвал благословение Божие на него, чтобы защитить от мести этого ужасного человека.

- О, я нисколько не боюсь его! - просто ответил молодой человек. - Моя сила и трусость противника гарантируют мне безопасность. Я сам не буду искать с ним ссоры, ну а он-то и подавно, поверьте, больше не будет связываться со мной!

После отъезда Роусона, отправившегося проповедовать в другую ферму, Марион, все еще не успокоившаяся от пережитых волнений, бледная и заплаканная, сидела у камина. Около нее стояла старушка-мать, утешавшая девушку как могла.

Гарпер, Браун и Робертс сидели тут же, покуривая трубки и разговаривая о текущих событиях.

- Полно же, моя дочурка, - говорила мистрис Робертс. - Чего ты волнуешься?! Все обошлось благополучно. Твой жених здоров и невредим. Он поехал теперь другой дорогой, чем Регуляторы, следовательно, никакая опасность ему не угрожает. Поди-ка лучше на воздух, право, это лучше всего успокоит тебя. Стыдись, такая взрослая девица, и вдруг плачет! Мистер Браун, - обратилась она к молодому человеку, видя, что грусть все не покидает Марион и слезы медленно, одна за другой, падают на руки, - будьте добры, уговорите эту непослушную особу пройтись немного и сами проводите ее. Свежий воздух и ходьба - самое лучшее лекарство.

- Конечно, мисс Марион, - с готовностью поднялся Браун, подходя к ней и предлагая руку, - пойдемте-ка, развлекитесь немного!

Марион наконец немного успокоилась и послушно отправилась за Брауном.

Солнце начинало уже закатываться. Длинные тени деревьев тянулись через дорогу, раздавалось пение птиц и крики попугаев. По сучьям гигантских пихт весело скакали белки, кидая вниз ореховую скорлупу, звонко ударявшуюся о землю. Изредка среди леса на тропинке показывалась олениха с детенышами и, высунув голову, долго прислушивалась к обычному лесному шуму, все время оглядываясь, не грозит ли какая-нибудь опасность ее детенышам. Марион и Браун, шедшие по тропинке, не возбуждали опасения в этих животных, которые точно чутьем угадывали, что это - не враги. Кругом царила торжественная тишина векового девственного леса, нарушаемая лишь монотонным шелестом листьев гигантских дубов.

- Я, право, не знаю, как и благодарить вас, мистер Браун! - начала молодая девушка. - Вы с такой готовностью защитили честь мистера Роусона, подвергая опасности самого себя, что…

- О, мисс Марион, опасность была вовсе не велика, - перебил ее смущенный похвалой Браун, - человек, постоянно толкующий, что он всех и вся уничтожит и убьет, - трус! Он и Роусона-то задел, будучи уверен, что тот ему не ответит, как того и требовало его положение.

- Вы, кажется, все-таки сомневаетесь в мужестве мистера Роусона? - спросила Марион.

- О, нисколько! Он не мог ответить на оскорбление ударом ножа: ведь он проповедник!

- Как бы там ни было, я счастлива, что вы питаете такие искренние дружеские чувства к мистеру Роусону, - сказала девушка. - Скажите, когда вы с ним познакомились?

- Какая у меня с ним дружба?! - изумился Браун. - Да я с ним и вижусь-то первый раз!

- И вы все-таки рисковали своей жизнью из-за незнакомого человека? - с удивлением смотря на собеседника, спросила Марион.

- Он - ваш жених, и этого для меня довольно. Я видел, как вы побледнели при нанесенном ему оскорблении, и не мог сдержаться. Однако что с вами, мисс Робертс? Вам опять дурно? Присядьте вот сюда, на этот пень! Отдохните немного!

Марион машинально последовала за своим спутником и так же машинально опустилась на пень, к которому подвел ее молодой человек. Видимо, какая-то назойливая мысль сильно занимала ее.

- Скажите, Браун, правду мне говорил отец, что вы собираетесь покинуть нас и принять участие в войне за независимость Техаса? Что вас заставляет решиться на такой шаг?

- Многое, мисс! Я хочу развлечься, хочу отделаться от некоторых мучительных воспоминаний, и лучшее средство для этого - война. Впоследствии, если все благополучно кончится, я вернусь, и тогда отец ваш предлагает мне заняться вместе с ним торговлей лошадьми.

- Стало быть, вы несчастливы, если бежите отсюда? Как жаль, что Арканзас вам неприятен, а я так люблю нашу страну!

- Ваша любовь к стране, где вы встретили любимого человека и стали счастливой, вполне понятна. В таком случае можно полюбить страну и худшую, чем Арканзас. Я же был здесь несчастлив!

- А кто же, по-вашему, счастлив здесь? - задумчиво спросила девушка.

- Несомненно, Роусон! - смело ответил Браун, даже сам испугавшись такой смелости.