Барклай шел впереди, улыбаясь и предвкушая, какие морды будут у белых засранцев, когда братья начнут их обрабатывать. Никому еще не удавалось безнаказанно оскорбить брата на его территории. Тогда на пляже, проводив их тяжелым взглядом, Барклай рванул к друзьям, рассказал им, что по пляжу бродят русские — наводят свои порядки. Причем русские совершенно неизвестные, он их раньше ни разу не видел. Этого добра и так в Бруклине хватает, а тут еще какие-то ублюдки приперлись. Потом они засекли гадов у старика Мартина. Дальше было делом техники. Проследили их до участка, ребята, которые болтаются в том районе, взялись сообщить в случае, если два русских урода появятся там еще раз, — и не прошло и суток, как они снова объявились на участке. А собрать всю банду было делом двух минут — сегодня никто на ночь домой не расходился. Они славно повеселились на берегу, и вот теперь благодаря помощи братьев, торчавших возле полицейской конторы, они должны отомстить за обиды, которые Барклай получил вчера.

Поравнявшись с машиной, он первым нанес удар по стеклу дверцы, за которым скрючился один из его обидчиков. «Вылезай, свинья!» — крикнул Барклай, размахнувшись тяжелой битой, рассчитывая принять врага в тот момент, когда его голова покажется наружу.

Специфика дела в последние годы научила Михаила тому, чего он избегал на родине, да и до сих пор не любил. Но что делать? Работа есть работа. Пока он сидел пригнувшись под градом камней, рука нашарила в «бардачке» оружие — такой же револьвер, как и у Барона, — «чартер арм андеркавер» — короткоствольный, с пятью патронами в барабане, 38-й калибр, маленькая такая пушечка. Оружие прикрытия. Контакты с молодыми негодяями в данном случае пошли Михаилу на пользу. Он знал, что словесные убеждения в подобных обстоятельствах не действуют, здесь надо брать на испуг, действовать только силой и не щадить врага. Молодая шпана запросто убивает людей и вовсе за пустяк. Они подзаряжаются друг от друга наглостью, молодецким задором. Каждый стремится показать, что он круче все остальных. Но в то же время такую небольшую банду можно подавить психологически. Убедить ее, что ты, даже если выходишь против них в одиночку, не боишься, потому что сильней их всех вместе взятых.

«Бог сотворил людей, а полковник Кольт сделал их равными», — вспомнил он американскую поговорку и, пнув ногой дверцу машины, выстрелил в цветное пятно широкой рубахи, колышущейся перед носом.

Михаил не хотел никого убивать и старался не попасть Парню в живот — его бы разорвало пополам, но все же Михаилу показалось, что пуля 38-го калибра вырвала у того руку с корнем. Конечно, это было не так, но плечо его разлетелось кровавыми брызгами. Бейсбольная бита выпала на асфальт. Рука неестественно дернулась, завернулась назад, за спину, словно ее кто-то выкручивал, и чернокожий боец с воем рухнул на бок. В ту же секунду раздались частые выстрелы с другой стороны машины — Барон, откатившись на обочину и увеличив зону поражения, начал палить в гущу небольшой толпы, выбирая самые крупные мишени.

Все кончилось очень быстро. Нападавшие, не ожидая столь мощного сопротивления, попятились. Надо было отдать должное организации банды — паника не охватила ее членов, видимо, они уже бывали в подобных передрягах. Раненых стали оттаскивать к грузовику. Только один — тот, кого подстрелил Михаил, — продолжал выть рядом с машиной. Слишком далеко он оторвался от остальных. Хотел быть первым — и стал…

— Держись, Барклай, мы вернемся! — крикнули с затарахтевшего грузовика. — А вам, суки, конец!

Колымага с мятыми бортами, выкрашенная в блекло-красный цвет, выпустив клуб дыма, рванула с места и, раскачиваясь, подбрасывая тех, кто находился в кузове, дала задний ход. Вскоре она скрылась за углом пятиэтажной кирпичной развалюхи, заросшей со всей сторон кустами.

— Антон! — крикнул Михаил, впервые назвав Барона по имени. — Ты в порядке?

— Я-то в порядке, — ответил тот, вылезая из придорожной канавы. — А вот подследственный наш удрал.

Михаил посмотрел на заднее сиденье — точно, удрал, гаденыш, не испугался стрельбы.

— Сматываемся отсюда быстро, — скомандовал Барон.

— А Джонни?

— Хочешь, чтобы нас тут полиция сцапала? Они же вот-вот прискачут. Стрельбу за версту было слышно. Поехали, ховаться надо поглубже… Да, не повезло нам, брат, с тобой, — продолжил он, когда отъехали на сравнительно безопасное расстояние от места побоища. — Машину надо оставить где-нибудь, нельзя на такой ехать. Остановят.

— Антон, по-моему, мы здорово наследили. Откуда взялись эти ублюдки?

— Какая теперь разница? Не ссы, Тусклый. — Барон посмотрел на него внимательно. — Извини, Миша. Прорвемся. Мы с тобой в одной упряжке теперь. Шеф с обоих одинаково спросит. — Он сплюнул в открытое окно на дорогу и тихо добавил: — Пропади он пропадом!

Они ехали уже вторые сутки, Алексей смотрел в окно автобуса на бесконечные поля, утыканные неестественно тонкими мачтами с вращающимися лопастями на вершине. Электричество, что ли, вырабатывают? Надо у Лариски спросить. Земля, которую он видел вдоль дороги, была обработана до последнего клочка. На десятки миль вокруг ни городка, ни домика, а поля ухожены. Столбики оградительные будто только что выкрашенные, где-то рядом люди. Он вспоминал пейзажи за окнами электричек под Питером. Вблизи города — черные непропорциональные домики, косые сараи, целые деревеньки из темных развалюх, которые раньше казались ему обычными, хорошими даже дачами… Привычка. Поля за окном «грэйхаунда» были чужими, какими-то ненастоящими, словно на картинке детской книжки-раскраски. Разноцветные зелененькие, желтенькие, серенькие, нарезанные на аккуратные полоски и ломтики. Иногда по ним сновали чистенькие машинки. На автобусных вокзалах приветливые мальчики и девочки стояли за стойками кафе. И вновь по выезде из городка тянулись ряды аккуратных, одинаковых домиков — с крошечными газончиками перед крыльцом, с четырехзначными номерами, привинченными к входным дверям.

Вторые сутки он видел эту картину. Алексей знал, что так будет до тех пор, пока они не доберутся до Денвера и не упрутся в Скалистые горы. А что будет потом — невозможно было представить. Все, что было запланировано в Питере, оказалось на деле недостижимым и не имеющим отношения к реальности. Здесь все другое: люди, отношения, земля… На остановках Лариса учила его, как вести себя в кафе, объясняла, сколько оставляют на чай официантам, где лежат салфетки, как пользоваться автоматическими микроволновыми автоматами с гамбургерами, кофе, салатами и другой дорожной снедью.

Двое суток в автобусе он впадал в какую-то прострацию, глядя на пейзаж за окном, не меняющийся часами. Такое он видел, когда ехал на поезде в Крым, — бескрайние, растянутые на сутки пути украинские степи. То вдруг им овладевало беспокойство. Алексей начинал нервничать, ерзать, теребить Ларису вопросами, пристально разглядывать дорогу, стремясь рассмотреть погоню. Но погони не было, и американская глубинка начинала постепенно его успокаивать.

К деньгам они, по молчаливому согласию, не притрагивались. Пока это был единственный шаткий мостик, ведущий назад — к привычной спокойной жизни. Их можно было вернуть в целости и сохранности. Надежды на то, что это пройдет безболезненно, становилось с каждым часом все меньше и меньше. Но все же начать тратить деньги означало сжечь этот мостик, пусть он и был иллюзорным.

Лариса проявила еще одно замечательное качество — она могла спать сутки напролет. Что и проделывала, положив голову на плечо Алексею. Просыпалась только на остановках, но после первых минут пути опять придвигалась поближе и прерывала беседу на полуслове, падая головой ему на грудь. Он помогал ей расположиться поудобнее и замолкал, оставляя все вопросы на потом…

«Будет еще время поговорить, — усмехаясь про себя, думал Алексей. — Будет время. Если нам повезет».

ЧАСТЬ II

Глава 1