— Часа три. Сам не знаю, что это на меня нашло. Она была старше меня и не так, чтоб очень. Но я увязался за ней.

— И что–нибудь из этого вышло?

— Да что вы! Ничего. — Франек еще раз усмехнулся, полез под подушку и вынул оттуда пачку сигарет. Он протянул их Зентеку, но тот качнул головой, отказываясь. Тогда он сам закурил и глубоко затянулся. — Я заговаривал с ней пару раз. Она постоянно меня отшивала, а под конец сказала, что позовет милиционера. Их как раз было двое недалеко, поэтому я смылся.

— А она?

— Села в такси.

Зентек вынул из кармана бумажник, а оттуда фотографию.

— Это она?

Франек наклонился.

— Да. — Он поднял на капитана глаза. — Так речь была не обо мне, а о ней?

Зентек ничего не отвечал. Он забрал фотографию и положил ее обратно в бумажник.

— Сколько могло быть времени, когда она села в такси?

— Может быть, без четверти десять, а, может быть, немного больше. Но нет, немного больше, потому что в половине одиннадцатого у меня была встреча с одним типом в «Савое», а я пришел за несколько минут раньше, чем он.

— Как же могло случиться, что вы за ней отправились, Ремишевский? Сами же говорите, что она была старше вас.

— Ну и что? Разве тем, кто старше, это не нужно?

— Наверное, нужно. Но она, как видно, на вас не польстилась.

— Не польстилась, — признал Тучка и лег на подушку с сигаретой в зубах. — Я думал, что это порядочная женщина. А оказывается, вы ею занимаетесь. Как человек может ошибиться!

— Я старше вас, и то ошибаюсь, — капитан усмехнулся и встал. — Может быть, вы мне еще потребуетесь, Ремишевский. Не забывайте того, о чем вы мне сегодня рассказали.

— Не забуду, шеф. Можете быть спокойны.

Капитан уже взялся за ручку двери, когда до него донесся голос Франека.

— А кто это такая, капитан?

— Да так, ничего особенного. Просто немного нервная особа. Зарубила десять человек топором, преимущественно ухажеров. — сказал Зентек и вышел.

Женщина вошла в комнату.

— Что он от тебя хотел?

— Да так, поговорить приходил. Капитан из Главной комендатуры. Комик какой–то.

Франек рассмеялся и укрылся с головой одеялом.

— Пусть мама подберет с пола сигареты, они упали. Теперь буду спать. Скоро нужно будет вставать на работу.

— На работу, — пожала она плечами. — За такую работу Бог Еву из рая выгнал.

— И правильно сделал, — Франек зевнул.

Глава десятая

Как полковник, так и его дежурный заместитель, заступивший в ночную смену, были в милицейской форме. Зентек положил шляпу на стул и вздохнул, потом достал платок и вытер вспотевшее лицо.

— Вижу, что вы уже набегались, капитан. — Полковник уселся и поставил локти на стол.

Его заместитель стоял у окна и тоже смотрел на Зентека. Оба они были явно чем–то заняты.

— Что ж, можно и так сказать, шеф, — сказал капитан, вынул блокнот и, не заглядывая туда, продолжил: — В игру могут входить трое подозреваемых, и, разумеется, следует принять во внимание и возможность самоубийства. Все трое подозреваемых имеют алиби.

— Значит, самоубийство? — спросил заместитель. — Нужно будет побыстрее найти решение этого вопроса. Это был известный человек, и завтра в газетах появятся некрологи. Дело уже получило достаточную огласку, весь город уже в курсе.

— Мне не хватает еще подтверждения алиби Марии Рудзинской. Я не знаю точно, выехала ли она из Закопане пассажирским поездом. Она могла, например, приехать скорым, который прибывает в Варшаву в пять утра, убить мужа, а потом сделать вид, что встретила сестру, выйдя из вагона. Она не ехала спальным вагоном до Варшавы, хотя на пути в Закопане воспользовалась именно им. Никто не видел ее выходящей из поезда…

— Это интересно.

— Весьма.

— А как она это объясняет?

— Я ее еще не спрашивал об этом. Час тому назад я проверил в «Орбисе» все данные. Но она утверждает, что знакомые проводили ее на вокзал в Закопане. Если она села в пассажирский, то должна была им и приехать.

— А не могла она как–то догнать скорый? На такси или каким–то иным способом?

— Нет. Ей пришлось бы ехать сто пятьдесят… — он заглянул в блокнот, — сто пятьдесят пять километров в час в темноте. Я подсчитал. Впрочем, у нее нет машины. Вряд ли бы она рискнула воспользоваться такси в подобной ситуации. Современные убийцы не такие глупые. Она догадалась бы, что мы возьмем под наблюдение всю трассу и что ни один таксист не забудет, даже через месяц, такую долгую поездку с единственной пассажиркой. Кроме того, разве существует такси, которое может ехать со скоростью сто пятьдесят пять километров в час?

— Это правда, — признал полковник. — А ни у кого из них нет машины?

— У Шульца есть, — буркнул Зентек. — Я проверил в отделе регистрации автомобилей. Я думал об этом…

— Послушайте. — Заместитель подошел к нему и положил ему руку на плечо. — А если этот Шульц выехал ночью за ней и привез ее сюда. Она же могла выйти на любой станции, вскочить в его машину и приехать сюда на рассвете. А потом вернуться на перрон и сделать вид, что только что приехала из Закопане.

— Да, это нужно будет проверить. — Зентек записал что–то в блокноте, говоря громко: — Что делал Шульц ночью? — он поднял голову. — Не знаю, шеф, но я уверен, что тут все не так просто. Боюсь, что все их показания только подтвердят имеющееся у нас данные и окончательно очистят их от подозрений.

— Подумаем еще, — сказал полковник. — Во всяком случае существует возможность, что пан Хенрик Шульц выехал навстречу Марии Рудзинской, она пересела с поезда в его автомобиль и успела приехать в Варшаву так рано, чтобы успеть убить своего мужа и дать возможность Шульцу появиться на работе в шесть утра.

— Да, — согласился Зентек, — это версия номер один.

— А какая версия номер два?

— Версия номер два очень проста: самоубийство. У профессора была причина, чтобы покончить счеты с жизнью, и у него был цианистый калий, который был ему для этого нужен.

— А почему мы не принимаем во внимание эту версию? Это ведь самая простая возможность, и она может в конце концов оказаться правдой.

Капитан развел руками.

— Ох, я готов был бы сразу подписать протокол, закрывающий следствие, и сказать себе, что смерть профессора ни меня, ни милицию больше не должна интересовать. Можно квалифицировать это как личную трагедию, завершившуюся таким печальным финалом. Но только…

— Только что?

— Сахар.

— Какой сахар?

— В чашке. Он ведь умер, сидя за столом. Выпил чай, в котором был цианистый калий. На столе, рядом с ним, стояла сахарница. Он взял оттуда сахар, всыпал его в чай и размешал, и только потом выпил и умер.

— Ну и что? — Заместитель придвинул стул и уселся рядом с Зентеком, заглядывая через плечо к нему в блокнот, — А кто может запретить совершить самоубийство с помощью цианистого калия, всыпанного в сладкий чай?

— Никто не может. Но я не представляю себе этого. Я весь день сегодня езжу, разговариваю с людьми, но ни на минуту не перестаю думать об этой сахарнице. Потому что, подумайте, панове, человек хочет покончить жизнь самоубийством. Он химик, и дома у него есть цианистый калий. Умирает он рано утром, в это время года уже светло. Ночью он размышляет, вечером пришла телеграмма от любимой женщины. Из этой телеграммы ему становится ясно, что эта женщина безвозвратно оставляет его. И он решает уйти с ее дороги. Что он должен сделать?

— То, что сделал.

— Да. Но не таким способом. Приняв решение, он должен был спуститься вниз в лабораторию, взять оттуда определенную дозу цианистого калия, пойти на кухню, взять чашку воды, всыпать туда яд и выпить.

— Понимаю, — сказал полковник. — Но, в конце концов, он мог налить себе чая, усесться за столом и долго думать над тем, лишать ему себя жизни или нет. В конце концов, он мог всыпать яд в уже подслащенный, приготовленный чай.