Эдриен закатила глаза. Он мог что-нибудь делать без того, чтобы не урчать каждый раз, открывая свой прекрасный рот? Этот голос мог уговорить и слепую монахиню отказаться от своего целомудрия. “Уйди”, пробормотала она.

Он улыбнулся. “Я пришёл убедиться, что ты не стала жертвой очередного покушения на твою жизнь”.

“Я уже говорила, не меня хотели убить”. Он осторожно сел, казалось, охваченный какой-то сильной внутренней борьбой. Голова всё ещё кружилась от неконтролируемых обрывков ночного кошмара, когда нежный бриз влетел в открытое окно и поцелуем коснулся её кожи. О боги, её кожа! Она отдёрнула шелковую рубашку на почти оголившиеся груди, возбуждающе натягивающие ткань. Проклятое платье, что она обнаружила, аккуратно разложенное на её кровати – кем-то, явно имеющим кое-какие комплексы касательно одежды, которую она едва ли могла классифицировать как ночную рубашку. Крошечные рукава соскользнули с её плеч, в то время как юбка платья сбилась, задравшись, вверх; ярды прозрачной материи пенились прозрачной лужицей вокруг её талии, едва прикрывая её бёдра – и так только если она не двигалась вообще. Эдриен решительно дёргала платье, пытаясь привести его в порядок, не уступив рубашке ни единой пригоршни.

Хоук застонал, и этот осипший звук заставил каждый её нерв танцевать до самых кончиков. Она заставила себя ровно встретить его распаливший взгляд.

“Джанет, я знаю, что мы не совсем хорошо начали наш брак в сложившихся обстоятельствах”.

“Эдриен. И определённо можно так сказать”.

“Нет, меня зовут Сидхи. Мой брат Адриан. Но многие зовут меня Хоук”.

“Я имела ввиду себя. Зови меня Эдриен”. На его вопросительный взгляд она добавила, “Моё среднее имя Эдриен, именно его я и предпочитаю”. Простая, крошечная ложь. Она не могла надеяться, что продолжала бы откликаться на Джанет, и, в конечном итоге, обязательно как-нибудь не проговорилась бы.

“Эдриен”, промурлыкал он, проинтонировав его как Эдри-ЕН . “Как я уже говорил” – он плавно заскользил по кровати с таким изяществом, что она осознала, что он придвинулся только тогда, когда он оказался вдруг совсем близко – “Боюсь, у нас не было лучшего начала, и я намереваюсь исправить это”.

“Ты можешь исправить это убравшись с моих глаз немедленно. Сейчас. Кшш”. Она осторожно зажала рубашку в кулаке и махнула другой рукой, отпуская его. Он смотрел на неё в восхищении. Когда он не двинулся, она попыталась прогнать его снова, но он схватил её руку на полпути.

“Красивые руки”, прошептал он, повернув её ладошкой вверх и вжавшись в чувствительную серединку медленным поцелуем. “Я боялся, что Сумасшедшая Джанет будет некрасивой мегерой. Теперь я знаю, зачем Комин держал, пряча, тебя в своей башне все эти годы. Ты – настоящее серебро и золото в его сокровищнице. Его богатство значительно истощилось с потерей тебя”.

“Ох, прекрати это”, резко сказала она, и он моргнул от удивления. “Послушай Сидхи или Хоук, или как там ещё тебя зовут, ты меня не впечатлил. Если мы будем вынуждены мучаться под одной крышей над нашими головами, нам надо прояснить некоторые вещи. Первое”, – она выставила руку, отгибая пальцы и выпаливая на одном дыхании – “Ты мне не нравишься. Привыкай к этому. Второе, я не хотела выходить за тебя замух, но у меня не было выбора…”

“Ты желаешь другого”. Урчанье потонуло в грохоте недовольства.

“Третье”, продолжала она, не потрудившись ответить, “Я не нахожу твои мужские уловки даже отдалённо интригующими. Ты не мой тип…”

“Зато Адам точно твой, а?” Его челюсти сжались, а эбеновые глаза полыхнули.

“Чуть больше, чем ты”, солгала она, думая о том, что если она сможет убедить его в этом, возможно он оставит её в покое.

“Ты его не получишь. Ты моя жена, нравится тебе это или нет. И ты не сделаешь из меня рогоносца…”.

“Тебе стоит поволноваться по этому поводу”.

“Возможно, я мог бы”. Быть может, он уже волновался, и у него не было даже лёгкого намёка почему.

“Хорошо, я не могу”.

“Я, что, такой неприятный?”

“Да”.

Он пристально посмотрел. Изучил комнату. Уставился на балки на потолке. Нигде не парил таинственный ответ на это.

“Девушки всегда находили меня более чем привлекательным”, наконец, сказал он.

“Может, в этом часть твоей проблемы”.

“Простите?”

“Мне не нравится твоё отношение”.

“Моё отношение?”, безмолвно отозвался Хоук.

“Точно. Так что убирайся с моей кровати и с глаз моих, и больше ни слова мне этой ночью”.

“Ты самая чертовская девчонка из всех, кого я когда-либо встречал”.

“А ты самый ничтожный, неисправимый прохвост из всех мужчин, с которыми я имела неудовольствие когда-либо встретиться”.

“Откуда у тебя подобные мысли обо мне?”, изумился он.

“Начнём с того, что ты был слишком пьян, чтобы появиться на собственной свадьбе”.

“Гримм сказал тебе? Гримм не мог сказать тебе это!”

“Чума на всех мужчин вместе взятых”. Эдриен закатила глаза. “Всё, что он мне сказал, было, что ты разбирался с каким-то мятежом. В желудке, как я не догадалась. У горничной, что показала мне эту комнату, было достаточно времени, чтобы всё мне рассказать. Слово за словом о том, как ты и три бочонка вина и три женщины проводили неделю перед нашей свадьбой, пытаясь… ну ты знаешь” – Эдриен пробормотала непонятное слово – “твои мозги вообще”.

“Что мои мозги вообще?”

“Ты знаешь”. Эдриен закатила глаза.

“Боюсь, нет. Что там за слово было?”

Эдриен резко на него посмотрела. Он, что, дразнил её? Его глаза светились озорством? Эта полуулыбка, изгибавшая его красивый рот, могла безусловно растопить рубашку, что она сжимала, не говоря уже об её воле. “Очевидно это удалось одной из них, потому что если у тебя осталось хоть чуточку мозгов, то ты уберёшься с моих глаз сейчас”, отрывисто говорила она.

“Их было не три”. Хоук проглотил свой смех. “Нет?”

“Их было пять”.

Челюсти Эдриен сжались. Она отогнула ещё один палец. “Четвёртое – это был брак только по названию. На время”.

“Бочонков вина, я имел ввиду”.

“Не смешно”.

Его смех раскатился мрачным и опасным эхом. “Хватит. А сейчас мы будем считать правила Ястреба”. Он выставил руку и начал отгибать пальцы. “Первое, ты моя жена, таким образом, ты во всём мне повинуешься. Если я говорю идти в мою постель, то так тому и быть. Второе” – его вторая рука поднялась и она вздрогнула, почти уверенная, что он её ударит, но он крепко сжал её лицо и посмотрел ей пристально в глаза – “ты будешь держаться подальше от Адама. Третье, ты оставишь все отговорки и будешь наслаждаться браком со мной – публично и наедине. Четвёртое, пятое и шестое, ты будешь держаться подальше от Адама. Седьмое – он сдёрнул её с кровати и с ног одним стремительным движением –“ты чётко мне объяснишь, что такого неприятного ты нашла во мне, после того как я займусь с тобой любовью, и восьмое, у нас будут дети. Много. Может, дюжина. Возможно, я буду держать тебя постоянно толстой, ожидающей малыша, с пункта номер четыре”.

Глаза Эдриен округлялись всё больше и больше, пока он говорил. К моменту, когда он подошёл к вопросу о детях, её уже почти полностью охватила паника. Она собирала свои разбросанные крохи ума в поисках наиболее действенного оружия. Что сказать этому мужчине, чтобы удержать его на расстоянии. Его эго. Его огромное эго и мужскую гордость. Она вынуждена использовать это.

“Делай, что хочешь. Буду просто думать об Адаме”. Она подавила зевоту и принялась рассматривать свои ногти.

“Ты будешь просто думать об Адаме!”

Он потёр подбородок, всё ещё не веря в услышанное, пока рассматривал видение перед своими глазами, едва одетое в облако прозрачной пены. Серебристо-белокурые волосы разметались вокруг самого красивого лица из всех когда-либо им виденных. Её лицо было в форме сердечка, подбородок изысканный и удивительно волевой. Её губы были полными и бархатисто сочными, и у неё были пронзительно серебристо-серые глаза. Она была дыханием страсти, и, похоже, не имела ни единого понятия о собственной красоте. Или не волновалась по этому поводу. Вожделение сжало его в жёсткий кулак и сдавило. Его эбеновые глаза сосредоточенно сузились. У неё была кремовая кожа, прекрасные плечи, тонкая талия, сладкие блики бёдер и ног, и всё это поднимало его на небеса. Эта красота выжигала на нём тавро, заявляла на него свои права. Девушка была абсолютным совершенством. Хотя Хоук не был суеверным мужчиной, желание Гримма на падающую звезду выбрало именно этот момент, чтобы всплыть на поверхность в его голове. Что в точности Гримм сказал?