Но, несмотря на эти восстановительные работы, проведенные в ближайшем предполье, доступ к нашим траншеям и ДОТам все-таки стал свободнее, подступы к ним стало проще и быстрее преодолеть, именно поэтому надо было открывать огонь по-раньше — тут уже не до эффективности стрелкового огня — только бы прижать пехоту, отсечь от танков. Эти — самые опасные — дойдут до позиций, подавят огнем орудий и перепашут гусеницами пулеметные гнезда, не дадут высунуться автоматчикам прикрытия, закроют своими тушами амбразуры ДОТов — и те станут легкой добычей немецких штурмовых отрядов. А без ДОТов посыпется вся оборона — в голых окопах под бомбами и снарядами долго не высидишь. ДОТ — защитник и спаситель. Но на ближних дистанциях уязвимый. Поэтому между ДОТом и Николаем и образовался такой симбиоз — ДОТ прикрывал Николая от средств дальнего поражения, а Николай прикрывал ДОТ от всяких проныр на ближних подступах. По-другому никак — Николай хоть и уязвим в окопе, но обзор у него гораздо лучше, он может заметить метнувшуюся в пыли и дыму тень и дать по ней очередь, прежде чем тень закинет в амбразуру надежного и дальнозоркого ДОТа гранату или мешок толовых шашек.

Пожалуй, пора. Николай начал садить короткими очередями по смутным фигурам, крадущимся в пыли и дыму за танками. По обвалу абмразуры и брустверу тут же глухо зашлепали пули, поднимая небольшие пыльные облачка — последнее время стояла жара и, несмотря на полив и обкладку дерном, сухого грунта тоже хватало. Но Николай, сплевывая пыль и смаргивая слезы, навернувшиеся после близкого разрыва снаряда танковой пушки, продолжал садить — теперь уже по последнему направлению — пока не уляжется пыль от близкого взрыва, все-равно ничего не видно. Но тут можно и не попадать — главное чтобы они залегли под свистом пуль — тогда танки окажутся также уязвимы против уже наших проныр, замерших в ожидании в чуть вынесенных вперед ячейках. Эти держали в руках не гранаты или толовые шашки, а реактивные гранатометы — ручные или станковые. Вот тоже отличная штука — молодцы все-таки наши инженеры. Таких бы в сорок первом, да хотя бы по паре на взвод — давно бы все их коробочки замерли бы на полях. Как те пять, что остались со вчерашнего дня.

Вчера немец оставил их конечно больше, но часть уже утащили наши добытчики — низкие бронированные тягачи, задачей которых и была эвакуация техники с поля боя — как нашей, так и немецкой. По рассказам газет, немец поставлял нам чуть ли не пятую часть металлолома, из которого можно было сделать много полезных вещей, в том числе и те же тягачи. Вот уж на что отличная машина, жаль только стали появляться недавно. Николай посидел в них, когда неделю назад они прибыли на их участок фронта. Низкая, даже ниже Николая с его метр семьдесят два, приплюснутая, со скошенными бортами и носом. Броня — аж семьдесят миллиметров, а из оружия — только крупняк в такой же приплюснутой башенке. И два человека. Все остальное — огромный мотор, чтобы можно было утащить с поля боя любую технику. Да, такую коробочку можно расковырять только гаубицей, да и то лишь сверху, а ведь навесом еще попробуй попади. Хотя тоже уязвимые — сегодня утром была чуть ли не минивойсковая операция, когда одному из тягачей перебило гусеницу и он завис на нейтралке. Сразу — буквально минут через пять — налетела куча наших штурмовиков и бомбардировщиков, дополнительно был открыт огонь по немецким позициям — все для того, чтобы другой тягач, бросив свою добычу, смог подойти к собрату и утащить уже его за наши окопы. Немцы-то быстро прочухали, что с этими тягачами они больше работают на нас — танк-то хоть и подбит, а железа в нем много. Да и не всякий подбитый танк имеет смысл отправлять на переплавку — иногда в нем и повреждений то — мотор там пробит, или перекос башни, а то и просто разбит ленивец — такие восстановить — раз плюнуть. Ну, по сравнению с изготовлением нового, конечно. И будет он воевать уже против своих создателей. Таких "перебежчиков" у нас было, наверное, чуть ли не две трети. Ну, уж больше половины — это однозначно. Хотя и своя техника появляется во все больших количествах. Николай как раз ушел в армию с одного из таких заводиков, где делали задние подвески, в том числе и для новых пятитонных грузовиков, на которых Николай тоже немного поработал — в качестве практики на курсах вождения большегрузного автотранспорта — вдруг придется подменять штатных водителей — устанут там или еще что. Да вот сняли бронь перед ожидающимся наступлением немцев.

Со многих сняли, когда фрицы взяли Суэц и Баку — на политинформациях парторг постоянно рассказывал о событиях на фронте, и у многих тогда возникали мысли о том, что немец еще силен и еще покажет всем. Особенно этот мандраж начался у новеньких, кто попал к нам уже в сорок третьем, да еще если из плена или из-под оккупации… Не ведали они, в какой ситуации мы были в сорок втором, чего уж говорить про сорок первый. Николай-то попал в ЗРССР еще в сентябре сорок первого, в рамках обмена на пленных немцев. После КМБ участвовал в боях под Оршей, потом как технически грамотного специалиста перевели на производство — техническую грамотность он проявил на курсах работы с техникой, что проводили в промежутках между боями. Теперь-то он понимал, что только из-за таких переводов мы и выстояли — те же тягачи были только одним из вестников изменений. А еще гранатометы, новые танки, да и грузовики с вездеходами — на себе много не потаскаешь, а так — патронов было не то чтобы завались, но под рукой всегда был тройной БК, и тыловики его пополняли постоянно. Поэтому, если не убьют, отбиться можно было всегда.

А насчет "не убьют" им все хорошо объяснили на курсах военной подготовки. Николай хоть и отслужил в сороковом, но, попав в войска после окружения под Белостоком, куда он был снова призван в июне сорок первого, он понял, насколько эта армия отличалась от той, в которой ему довелось послужить. Лозунги тоже конечно были, но они подкреплялись объяснениями, отчего и застревали в голове осознанной верой в свои навыки, свое оружие и своих товарищей. "Бить врага на его территории" это конечно хорошо, но простого объяснения "настойчиво и решительно атаковать противника" Николаю было недостаточно — он не мог вывести из этих лозунгов, как и почему именно так ему надо действовать. А эти парни, которые воевали в белорусских лесах, каждый лозунг разворачивали на примерах. "Решительно и настойчиво" разворачивалось во вполне понятные объяснения — "больше передвигаться!!! чтобы пристреляться по цели, надо сделать два-три выстрела или очереди — это три-пять секунд. Когда вы заняли очередную позицию и открыли огонь, противник заметит вас после вашего первого, в лучшем случае — второго выстрела и начнет стрелять по вам. Но к этому моменту вы уже пристреляетесь и ваш огонь будет точным, поэтому вы как минимум прижмете противника — того же или другого, стреляющего по Вашему соседу, не дадите пристреляться уже ему — попробуй-ка целиться, когда в пяти сантиметрах от носа свистят пули — хочешь не хочешь будешь прижимать голову и в лучшем случае садить "куда-то туда, в направлении врага". Как максимум — поразите противника — убьете или раните — в любом случае ему будет уже не до вас или вашего соседа. Но есть и другие противники, которые также могут стрелять в вас. Поэтому, сделав с одной позиции после пристрелочного два-три выстрела уже по цели, перемещайтесь. Инициатива в выборе места будет у вас, поэтому, пока вы не выбрали новую позицию, противник не может пристреляться, а когда выбрали — ситуация повторяется — вы снова опережаете на выстрел". Вот такие объяснения были понятны. Николай это чувствовал и интуитивно, но когда так разложено по полочкам — это начинает действительно работать уже на новом уровне — поднявшись из нижних слоев сознания, эти сведения осознаются, встраиваются в опыт и потом снова переходят в подсознание, но уже на качественно ином уровне — про сознание и подсознание им тоже читали на спецкурсе психологии боя.