На свое письмо Александр получил ответ Аракчеева, который сильно встревожил Государя. Аракчеев писал о том, что убили его домоправительницу Настасью Минкину. В самом факте убийства не было, конечно, ничего политического, но Александр сильно встревожился и в письме к Аракчееву относительно этого написал: «объяви губернатору мою волю, чтобы старался дойтить всеми мерами, не было ли каких тайных направлений или подушений».

В Таганроге оставался Александр не долго.

11-го октября он уже отправляется в путешествие по югу России, которое заканчивается 15-го октября. А 20-го октября по приглашению новороссийского губернатора, графа Воронцова, он едет в Крым.

В Крыму Александр был постоянно в движении, много ездил, ходил пешком, часто в одном мундире. Так случилось, когда он поехал в Георгиевский монастырь. К вечеру погода изменилась, стало холодно, Государь продрог и простудился. Это было 27-го октября.

Несмотря, однако, на начавшуюся болезнь, 28-го числа он был уже в Севастополе. Осмотрел укрепления, флот. Затем Александр отправился в Бахчисарай. В Перекле осматривал госпиталь. Никто ничего не замечал особенного в его здоровье.

В с. Знаменском произошел случай, который впервые обратил внимание на состояние здоровья Александра. К Государю приехал фельдъегерь Масков и привез депеши. Когда депеши были сданы и Масков сел в коляску, чтобы ехать обратно, ямщик, очевидно, чтобы показать свою удаль, быстро повернул лошадей, и помчался так неосторожно, что наскочил на кочку. Масков был выброшен из коляски, ударился головой о землю и тут же скончался. На Государя этот случай произвел ужасное впечатление.

— Какое несчастье! Очень жаль этого человека! — говорил он.

«При этом я не мог не заметить, в Государе, — рассказывает присутствовавший медик Тараев, — необыкновенного выражения в чертах его лица, хорошо изученного мною в продолжение многих лет; оно представляло что-то тревожное и вместе с тем болезненное, выражающее чувство лихорадочного озноба». В Мариуполе болезнь приняла более острые формы. Освидетельствовавший Государя лейб-медик Виллие нашел полное развитие лихорадки и сильно встревожился. Виллие уговаривал Александра остаться в Мариуполе и не ехать дальше. Но Государь решил во что бы то ни стало ехать в Таганрог.

В 7 часов вечера 5-го ноября император прибыл в Таганрог, где его ждала Государыня. На вопрос, как он себя чувствует, Александр ответил, что простудился, схватил крымскую лихорадку, но что чувствует себя удовлетворительно. Однако окружающим бросился в глаза болезненный вид Государя. Сам он был тоже в мрачном настроении; это видно из того, что в разговоре с камердинером Анисимовым он вспомнил бывший с ним тотчас по приезде в Таганрог случай, показавшийся ему знаменательным.

Однажды днем, когда Государь читал у себя в кабинете, случилась сильная гроза. Стало так темно, что Александр приказал камердинеру зажечь свечи. Тот зажег две свечи и поставил на стол. Гроза прошла, стало светло, а Государь все читал и забыл о горевших свечах. Тогда камердинер вошел и сам хотел потушить свечи.

На вопрос Государя, зачем он это делает, камердинер ответил.

— На Руси считается дурной приметой — сидеть при свечах днем: могут подумать, что лежит покойник.

Государь задумался:

— Ты прав, — сказал он, — и я так думаю, унеси свечи!

Этот случай Александр вспомнил теперь и сказал задумчиво Анисимову:

— Эти свечи у меня из головы не выходят!..

Болезнь скоро приняла опасный характер. Все были встревожены. Врач Виллие принимал все меры к тому, чтобы предотвратить ужасный конец. Но все его усилия разбивались об упорное нежелание Александра лечиться. Нужно было долго убеждать его, чтобы он принял хотя бы несколько штук пилюль.

«Когда я говорю о кровопускании или слабительном, — рассказывает в своем дневнике Виллие, — Государь приходит в бешенство и не удостаивает говорить со мною». В другом месте, тот же Виллие говорит: «Сегодня ночью я выписал лекарства для завтрашнего утра, если мы только сумеем посредством хитрости убедить его употребить их. Это жестоко. Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным».

Несмотря на развивавшуюся болезнь, Александр продолжал так же много работать, как и раньше. Когда ему императрица указала на вред такой напряженной работы при его болезненном состоянии, он ей ответил:

— Это сделалось столь привычным для меня, что я не могу без этого обходиться, и я чувствую пустоту в голове, когда ничего не делаю; если я оставлю свой пост, то мне придется поглощать целые библиотеки, иначе я сойду с ума.

Скоро безнадежность положения императора стала ясна для всех окружающих. Все были подавлены ожиданием надвигающегося неизбежного конца… Было страшно сказать об этом Государю. Эта печальная необходимость пала на того же Виллие.

14-го ноября в 12 ч. ночи в комнату, где лежал Александр, тихо вошла императрица в сопровождении Виллие и некоторых лиц из свиты. Она была бледна, но напрасно старалась сохранить спокойствие. Подойдя к Государю, она долго с ним разговаривала, просила аккуратно принимать лекарства. Потом, помолчав немного, она сказала ему:

— Я намерена предложить вам свое лекарство, которое всем приносит пользу.

— Хорошо, говорите, — ответил Александр.

— Я более, чем кто другой, знаю, насколько вы великий христианин и строгий блюститель правил нашей православной церкви. Советую вам прибегнуть к врачеванию духовному. Оно всем приносит пользу в наших недугах.

— Кто вам сказал, что я в таком положении, что необходимо для меня такое лекарство? — спросил Государь.

— Ваш лейб-медик Виллие.

Когда Государь спросил Виллие, то тот подтвердил слова императрицы.

Государь спокойно выслушал Виллие и сказал:

— Хорошо, я готов.

Послали за соборным протоиереем Алексеевым. Но когда тот пришел, Александр забылся и в таком состоянии находился до 5 часов утра. Просыпаясь иногда, он читал молитвы и псалмы.

В 5 ч. 30 мин. утра, Государь проснулся и прежде всего спросил, здесь ли священник. Послали за священником, дали знать государыне. Все собрались в кабинет и стали у двери.

Когда вошел священник, Государь поздоровался с ним, а потом спокойным и твердым голосом сказал:

— Я хочу исповедоваться и причаститься Святых Тайн. Прошу исповедовать меня не как императора, а как мирянина; извольте начинать, я готов приступить к Святому Таинству.

Государь причастился…

Наступило 19 ноября — день смерти Александра. День был серый, пасмурный. На площади, перед дворцом, стояла толпа народа — это обыватели Таганрога, после молебствий во всех церквах о здравии Государя, пришли узнать, в каком он положении.

Александр все слабел, дыханье становилось затрудненным. Он часто открывал глаза и устремлял их то на Распятие, то на императрицу.

В 10 часов 50 мин. ночи его не стало…

19 ноября Дибич доносил императору Константину:

«С сердечным прискорбием имею долг донести Вашему Императорскому Величеству, что Всевышнему угодно было прекратить дни всеавгустейшего нашего Государя императора Александра Павловича сего ноября 19-го дня в 10 ч. 50 мин. по полуночи здесь, в городе Таганроге. Имею честь представить при сем акт за подписанием находившихся при сем бедственном случае генерал-адъютантов и лейб-медиков. Таганрог, ноября 19-го дня 1825 года. № 1. Генерал-адъютант Дибич». При этом донесении был приложен акт о смерти.

Известие о смерти Государя было получено в Петербурге только 27-го ноября. Первый узнал о нем Николай Павлович. Но начавшееся междоусобие заставило забыть об умершем. Только З-го декабря новый император Николай Павлович нашел время написать князю Волконскому и сделать свои распоряжения.

«Письмо матушки, любезный Петр Михайлович, достаточно вас уведомит о причинах, побудивших нас всех, просить государыню-императрицу решить самой все, что касается до тела нашего ангела: кому, как не ей, принадлежит собственность сих драгоценных останков нашего отца, кому же, если не ей, решить все, что в силах будет сама решить. Но так как ее решение может касаться только до общих распоряжений, то на вас остается тяжелая обязанность всех необходимых приличных чести русского имени и памяти нашего ангела распоряжений».