Вскоре белый шатер наполнился гулом детских голосов. Зоркие глаза все замечали и всем восхищались. Коснуться рукой шуршащего голубого платья принцессы, погладить маленькое бронзовое чудовище, понюхать пучок душистых трав, собранных в долине Хуанхэ, рассмотреть бамбуковую тросточку с яшмовой ручкой ― все было интересно. Более смелые внимательно разглядывали удивительную, словно покрытую лаком прическу принцессы и знаками объясняли, что это очень красиво. Голубой Цветок радостно смеялась и в свою очередь подсчитывала крошечные косички, заплетенные довольно небрежно. Ведь в шатрах кочевников не было тонких костяных гребней. Женщины кочевья причесывались громадными деревянными гребнями. Но вот все уселись на циновке, и Голубой Цветок, взяв в руки лютню, запела веселую детскую песенку. Девочки захлопали в ладоши и вторили ей пискливыми голосами. А сколько было радости, когда принцесса предложила им повторить вслед за ней непонятные слова песни! Они так забавно ошибались, что даже Цай Э развеселилась.

― Если бы наша почтенная госпожа увидела этих грязных девочек, что бы она сказала? ― смеялась Цай Э, укладывая в сундук ткани и шелка.

― Ты еще не забыла церемонии знатных князей Чжоу, глупая Цай Э? А я рада, что здесь не нужны бесконечные церемонии, от которых кружится голова. Я уже начинаю забывать, как сидеть за праздничным столом, как кланяться важным гостям и как бранить слуг. Ведь я совсем не браню тебя, не кричу и не бросаю тебе в голову игральные кости.

― О моя прелестная госпожа, розовый лотос в нефритовой чаше, зачем же тебе бранить меня, когда я так стараюсь тебе угодить! Я ночей не сплю и все думаю о тебе, о твоем счастье. Только не знаю, как бы это найти мою старшую сестру, которая уехала в страну кочевников с одной важной принцессой.

― Я помогу тебе, ― любезно пообещала принцесса. ― Я попрошу моего доброго красивого князя, чтобы он помог тебе найти сестру. Как ты думаешь, он добрый человек? Мне так хочется, чтобы он был добрым, приветливым и еще... Что бы я еще могла пожелать?

― Чтобы он был очень, очень богатым. Чтобы он построил тебе дворец не хуже дворца Чжун Цина...

― Ты ничего не понимаешь, моя Цай Э! Я не думала ни о дворце, ни о богатстве. Я бы хотела, чтобы он был веселым человеком. Чтобы он смеялся и радовался всему, что доставляет нам удовольствие. Душа моя жаждет веселья. Мне хочется радости, радости, радости...― И принцесса весело закружилась, легко касаясь нежных струн лютни.

― Мне жаль, что твоя добрая матушка не видит, как ты весела! ― воскликнула Цай Э. ― Она бы наградила меня ожерельем из жемчужин за то, что я так хорошо позаботилась о тебе. Право же, здесь совсем не плохо. Мне только не нравится этот шатер, я бы хотела для тебя, мое сокровище, настоящий дворец, с черепичной крышей и с резными драконами на крыльце. Я бы хотела видеть вокруг твоего дома цветущие мандариновые деревья. Но все это будет потом, стоит лишь тебе захотеть.

* * *

Поход, предпринятый Мадием, не прибавил ему богатства. Правда, ему удалось увезти китайскую принцессу, но если подсчитать, сколько убытков потерпел Ма-Дий, то можно совсем потерять голову.

«Не иначе, как меня околдовали!»― говорил сам себе Мадий, просыпаясь по ночам. Кто же околдовал? Может быть, это сделал знахарь, который не получил обещанного теленка? Но ведь старый обманщик ничем не помог. За что же было давать ему теленка? А он силен, если мог так околдовать. Когда бы это Мадий отдал пятнадцать лучших коней неведомо кому и неведомо за что... А как смеялись над ним молодые саки, сопровождавшие его! Он слушал и молчал.

― Зачем тебе эта малышка в голубом шелковом платье?― спрашивал озорной веселый юноша, сын старшего табунщика.― Какая от нее польза?

Ну что такому говорить о могуществе царства Чжоу, с которым надо породниться сакам! Но все это терпимо. Если Фамир женится на принцессе, то он, Мадий, свое вернет. Он заставит китайского князя доставить ему богатые дары, а не побрякушки.

Другое тревожило Мадия. Он знал, что близко беда. Беда придет от разгневанного Дария, и тогда ее трудно будет остановить. А может быть, обойдется? Нет! Будет беда!

Мадий старался вспомнить, как все это случилось. В шатре его появились гонцы, присланные за данью. Почему-то они повернули в его стойбище, а ведь шли к Миромиру. И вот они пришли к нему и стали говорить дерзкие слова. Они говорили, что сатрапия саков самая непокорная, .а непокорных Ахемениды умеют укрощать.

«Сотрем с лица земли все сакские кочевья!» ― кричали они. Мадий тогда напомнил им о поражении в последней битве и о том, как бежали персы от сакской конницы. Но наглые и самонадеянные персы сказали, что все это ему приснилось. Тут сошел с коня сборщик податей и заявил, что к концу дня его мешки должны быть наполнены золотыми слитками... И Мадий почувствовал, что кровь закипела у него в жилах и ярость затуманила глаза. Он было подумал, что следует послать к Миромиру, предупредить его о приходе непрошеных гостей, но почему-то не сделал этого. Он, Мадий, забыл об осторожности, и, пока кровь кипела у него в жилах, он позвал своих воинов и велел обезглавить людей Дария, сложить их головы в мешки и послать персидскому царю вместо дани. Так он и сделал.

А когда на горизонте скрылся всадник, посланный к Дарию со страшной поклажей, Мадий вдруг подумал о том, что юноше этому уже не вернуться в родной шатер и что всему сакскому племени несдобровать. Вернуть бы тогда всадника. Ведь сердце чуяло беду...

Казалось, совсем недавно сакские воины прогнали персов от родных шатров, а в степь уже приходят вести о том, как растет и возвышается над своими сатрапиями Персида. С высоты своей безграничной царской власти Дарий может повелевать теми, кто попал под его башмак. Многие ему покорились, не покорились лишь скифы. У них одно богатство ― свобода. Можно ли пренебречь этим богатством?

Как ни старался Мадий забыть о случившемся, мысль эта не покидала его ни днем, ни ночью.

И неизбежное случилось. Гонец Мадия доставил страшную поклажу в Сузы. Дарий разъярился:

― Не прислал податей ― возьмем рабов!

В ту же ночь Дарий велел отправить гонцов в сатрапии, расположенные вблизи Яксарта, и приказал любым способом захватить в плен двести сакских юношей. Было также приказано казнить первых же встречных саков и головы их оставить у шатра Мадия.

* * *

А жизнь в стойбище текла, как тихая полноводная река. Каждый занимался своим делом. У каждого были свои заботы. Когда зимняя стужа загнала людей в шатры и ветер сотрясал тяжелые войлочные стены, настала пора большой охоты.

Пушнину промышляли и мужчины и женщины кочевья. Но женщины редко ходили на большую охоту с облавой. Они предпочитали заманивать зверя в капканы и ловушки, ставили силки на птиц, охотились за дичью, которая оставалась зимовать на Яксарте. Пушистые меха, добытые зимой, нужны были для торговли с другими племенами, поэтому начало зимней охоты встречали, как праздник.

Миромир, как и другие главы племен, затеял большую охоту.

Много разного зверя водилось вокруг. В горах, в зарослях арчи, носились резвые косули, встречались дикие козлы, попадались барсы и тигры. Среди камышей бродили стада диких кабанов.

Миромир любил охоту с облавой.

Окружив большой участок, охотники криками, колотушками и с помощью собак сгоняли зверей в небольшую долину, где их можно было легко перебить.

На этот раз собралось больше двухсот охотников. Молодых послали в горы на разведку зверя. Надо было решить, как лучше расставить охотников и по какому пути гнать животных.

Пока молодые охотники бродили в горах, старики оставались в степи. Миромир славно поохотился. Сидя у костра, он свежевал пушистые лисьи шкурки и с нетерпением ждал Кидрея. Они условились, что Кидрей прискачет в степь, как только можно будет начать облаву.

Но прошел день, а Кидрей все не появлялся. Миромир увидел приближающегося всадника. Странный всадник. Он что-то кричал, словно завывал... В своем ли он уме?