Когда радостная и возбужденная Спаретра принесла ему в шатер горячую баранью похлебку и куски дымящегося мяса, она увидела, что Ишпакай в жару и трясется от озноба. Она кинулась закрывать его овчинами, уложила на мягком войлоке, побежала за колдуном, который умел выгонять злых духов. Колдун сказал, что принесет все для заклинаний, чтобы его ждали на следующий день.

Всю ночь Спаретра сидела у изголовья Ишпакая и не умолкая шептала заклинания. Но злые духи не оставляли больного и жар все усиливался. То Ишпакаю казалось, что он сидит над костром и пламя подбирается к нему, то ему мерещились лающие шакалы, которые вселяли страх в его сердце, то мнилось, что он попал в руки персов. Ишпакай вскакивал, говорил непонятные слова, пытался бежать из шатра.

Когда пришел колдун, Спаретра со слезами просила его скорее выгнать злых духов из тела измученного Ишпакая. Прежде всего колдун выгнал всех из шатра. Подглядывая в щелку, Спаретра с волнением увидела, как сильный, огромного роста колдун схватил Ишпакая и стал трясти его изо всех сил, словно собирался вытряхнуть из него все внутренности. Затем он стал катать больного по земляному полу и при этом так свистел и кричал, что его крики были слышны в соседних шатрах. После этого колдун взял принесенный из дому лошадиный череп и еще два собачьих черепа, разрисованных углем, и отнес их в степь, подальше от шатра. Он сказал, что невидимые злые духи унесутся на невидимом коне, погоняемом собаками. Колдун приказал людям обходить эти черепа, но не убирать их. Они должны были оставаться здесь, пока животные не истопчут их, а дождь и ветер не превратят эти черепа в пыль.

Уходя, колдун заявил, что злые духи уже покинули тело больного, и потребовал награды. К этому времени пришли из степи отец и мать Ишпакая. Отец верил колдуну, но помнил еще одно хорошее средство, которым спасались его деды. Он принялся устраивать баню. Поставил неподалеку от шатра деревянную треногу, обвесил ее войлочными циновками, устроил костер, на котором раскалил докрасна камни, а потом, уложив раскаленные камни под маленьким шатром, засыпал их конопляным семенем. Семя задымилось и стало плавиться, шатер наполнился густым паром. Тогда старик побежал за Ишпакаем. Он помог ему добраться до бани, усадил на деревянной скамье. Задыхаясь от пара, Ишпакай хлестал себя метелкой из трав. Когда почувствовал, что едва держится на ногах, выполз из шатра, завернулся в овчину и улегся на своей циновке. На следующий день ему стало лучше. Колдун получил двух овец за исцеление больного.

Прошло несколько дней. Ишпакай почувствовал себя совсем здоровым и принялся за хозяйство. Старик попросил его сделать навес для коней. Бревна он приготовил, а сколотить навес было некому. Ишпакай с радостью взялся за работу. Он поставил несколько столбов, а когда подошел к сваленным в кучу бревнам, остановился. Перед ним сидел беркут. Возможно ли? Его беркут с белым плечом? Конечно, он! Откуда взялся бы точно такой же беркут, какого он добыл из гнезда, когда тот был еще совсем крошечным птенцом? А помнит ли беркут своего хозяина? Прошло долгих шесть лет. Наверное, забыл... А может быть, вспомнит? Ишпакай подошел совсем близко к птице, подставил руку и сказал так же, как говорил прежде сотни раз:

― Белое Плечо, иди!

Беркут, такой грустный, с опущенной головой, скорее похожий на чучело, чем на живую птицу, вдруг оживился, поднял голову и прыгнул на руку своего хозяина. Ишпакай радостно засмеялся и ласково прижал птицу к груди.

― Ты мой верный старый друг, Белое Плечо! Как славно мы с тобой охотились! Сколько лисиц и барсуков добыли! Ты был мне хорошим помощником, я помнил о тебе в неволе.

Ишпакаю казалось, что умная птица понимает его. Беркут освободил из его рук свою голову и повернулся к хозяину, будто прислушиваясь.

Грустной и приятной была Ишпакаю этa встреча.

― Ты все понимаешь, Белое Плечо. Какой же ты умный и хороший! Мы снова будем с тобой охотиться. А помнишь тот день, когда я проник в твое теплое гнездо? Это было давно. Еще не родилась моя младшая дочь. Я с трудом пробрался к скале, где так заботливо спрятала тебя твоя мать. Я чуть не сорвался. И если бы не был привязан веревкой, которую крепко держал мой отец, то мог бы погибнуть. Один раз я поскользнулся И услышал испуганный крик отца: «Эй, Ишпакай, держись!» Но я не из трусливых, я не испугался. Покрепче схватился за веревку и забрался в гнездо. Ты был маленьким и беспомощным, ты пищал, должно быть, звал мать. А мать твоя, словно почуя опасность, прилетела издалека, стала кружить над гнездом, спускаясь все ниже и ниже. Она хотела спасти тебя, и, если бы старик не убил ее, она бы выклевала мне глаза. Твоя мать упала, пронзенная стрелой, и я, спрятав тебя под рубашку, уже не помню как спустился со скалы. Я весь дрожал, вспоминая, как кружила над моей головой страшная хищная птица. А потом мы с отцом стали обучать тебя. Я говорил тебе: «Белое Плечо, иди!», и, когда ты садился ко мне на руку, я давал тебе кусок мяса. Ты любил мясо и потому слушался меня. Так мы научили тебя охотиться. И, когда я снимал с твоей головы черный колпачок, ты знал, что надо взлететь высоко в небо, зорко осмотреть степь и броситься на лисицу, если среди травы мелькнет ее рыжий хвост... Побудь со мною, Белое Плечо! Ведь я снова расстанусь с тобой и не скоро пойду на охоту.

Ишпакай бережно посадил птицу на прежнее место и принялся ставить навес.

Дни шли за днями. Ишпакай уже стал привыкать к своему дому. Он уже был в одежде воина-сака, отдохнул от утомительного пути и наконец согласился рассказать своим соотечественникам о том, как он жил в рабстве и что это за страна Персида.

Послушать Ишпакая пришли все ― старейшины племени, юноши и девушки, пожелавшие пойти в поход с Зариной. Пришли и матери, сыновья которых томились в рабстве у Дария.

― Вы спрашиваете о Персиде? ― говорил Ишпакай. ― Большая страна, могучая страна. И все у них по-другому. Персы не так безрассудны, как мы. Они используют каждого раба. Все пленники трудятся для их блага.

― Где же ты был? Что делал? Или зверя промышлял в горах?

― И вы думаете, что они могли доверить мне лук и стрелы, чтобы я промышлял зверя или птицу? Плохо вы знаете персов. Я строил дворец в Сузах. Мы таскали громадные камни. Глину копали, гравий грузили ― тысячи тачек.

― Зачем же гравий? ― спросил старый табунщик, засовывая в нос какую-то душистую траву, которая заставляла его непрестанно чихать.

― Зачем гравий? Для дворца. Это не так просто ― построить дворец для Дария. Не шатер поставить. Много дней копали мы котлован ― большущую яму ― в сорок локтей (Локоть ― мера длины) глубины. Потом засыпали ее гравием. А яма какова ― все стада нашего кочевья можно было бы загнать в эту яму... Потом вавилоняне тесали тысячи камней. Из них складывались мощные стены. Ставили колонны из базальтового камня, делали украшения из блестящего мрамора. Ионийцы искусно тесали камень. Делали из него разных зверей и чудовищ. Редкой красоты дерево уака было доставлено ассирийцами из дальних мест, из Гайдары и Кермака. Дарий всех смог заставить посылать ему богатую дань. Из Сард и Бактрии присылали ему слитки золота, ляпис-лазурь ― из Согдианы, слоновую кость ― из Эфиопии. Так трудились десятки тысяч рабов. Кормили нас скудно, а работать заставляли дотемна. Если бы мне не повредило ногу и не послали меня в другое место, я бы не увидел вас теперь. Но слава доброй богине, она сделала так, что меня взял к себе в услужение сановник из Персеполя.

― А как же с ногой?

― Ногу мне вылечил один человек. Он был слугой сановника, добрый человек из Греции. Он знал многие целебные травы, умел кости вправлять, он был ученым. Когда мой господин узнал, как образован его раб, он велел его одеть, умастить благовониями и сделал его своим лекарем.

― У сановника лучше было жить? ― спросила Спаретра.

― Лучше, если удалось бежать, ― ответил кто-то за Ишпакая.

― И что же, все знатные имеют такие дворцы?

― Таких никто не имеет. Невозможно и представить, чтобы где-либо могли создать такие красивые и богатые строения. Для этого надо покорить весь свет. Кроме Дария, вряд ли кто может это сделать!