—   Ловко придумано,— отметил я. Но тут мне в го­лову пришла ужасная мысль,— А вдруг ваша жена, получив такую же возможность жить заново, пожелает стать мальчиком?

—   Гм...— растерялся мой знакомый.— В таком слу­чае я стану женой своей жены, а она — моим мужем?

—   Да. И если теперь она вас только пилит, то, став вашим мужем, будет еще и колотить.

—   А если я изменю не только пол, но и характер?

Прибавлю в смелости, воле? В наглости, наконец? — неуверенно спросил мой знакомый.

—   То же самое может сделать и он.

—   Он?

—   Он, то есть бывшая она.

—   Подождите,— осенило его,— но ведь существует простейший выход. Впервые я родился в Сибири, приехал учиться сюда и здесь встретил ее. Теперь я возьму и все переставлю: появлюсь на свете здесь, а учиться уеду в Сибирь.

—   Ну да. Приедете, а ей как раз придет в голову родиться в этом сибирском городе.

Он задумался.

—   Я ее обману,— наконец сказал он.— Билет возь­му до этого города, а сойду на какой-нибудь проме­жуточной станции.

—   А она возьмет да и родится как раз на этой станции.

—   Тогда я сойду на следующей,— упрямо сказал он

—   По-вашему, она не может родиться и жить на следующей? Что ей мешает жить на любой станции от Бреста до Владивостока, если её отец — путевой об­ходчик.

—   Но ее отец, мой тесть,— экспедитор обувной фаб­рики.

—   Это сейчас. Дайте ему возможность жить заново — где гарантия, что его не занесет в путевые обходчики?

Мой собеседник ничего не ответил и долго молчал.

—   Такой гарантии нет,— неожиданно произнес он.— Раз уж повторной встречи не избежать, значит, так тому и быть.— Голос его твердел и наливался необыч­ной силой,— Более того, я согласен родиться в тот же день, там же, у тех же родителей и вообще не на­мерен вносить ни малейших изменений в свою жизнь вплоть до сегодняшнего числа. Но с сегодняшнего чис­ла я начну жить заново. С сегодняшнего числа, с этой самой минуты. Дайте две копейки, иду звонить.

Вскоре он вернулся.

—   Понимаете,— сказал он, не присаживаясь к сто­лу,— в принципе она не возражает против того, чтобы я начал новую жизнь. Но сначала просит закончить эту. В частности, сейчас я должен срочно вернуться домой и выбить ковер.

—   Понимаю,— ответил я.— Вы не Фауст.

—   Далеко не Фауст,— согласился он.— Но и вы не Мефистофель.

—   Далеко не Мефистофель,— согласился я.

Мы помолчали.

—   А наши современные писатели?— внезапно про­изнес мой знакомый.— Они ведь тоже не Гете.

—   Далеко не Гете,— подтвердил я.

И это нас сразу успокоило.

Молодая семья — Владимир, Нина и дошкольница Леночка — в целом живут дружно. Но бывает, быва­ет... Бывает, папа Володя придет поздно, а то и очень поздно. Зато на следующий день является минута в ми­нуту, трезвый, внимательный. И семейный вечер обещает быть хорошим.

—   Папа, почитай книжку.— Леночка тащит свою любимую «Малахитовую шкатулку». Сама сворачивает­ся клубочком под одеялом.— Читай, папа, читай!

—   Если только мама не будет мешать.— Володя смотрит на Нину.

Та устраивается гладить белье.

—   Да когда я вам мешала? Читайте...

—   «Медной горы Хозяйка»,— объявляет Володя.— «Пошли раз двое наших заводских траву смотреть. А по­косы у них дальние были...»

—   Керосиновы тоже говорят: если брать участок, то сейчас. К весне они дороже будут.

—   Нина!

—   Молчу, молчу.— Нина плюет на утюг.

Некоторое время чтение идет благополучно.

—   «...Прямо говори, берешь меня замуж али нет?- И сама вовсе принахмурилась. Ну, Степан и ответил напрямик: — Не могу, потому другой обещался...»

—   Были ведь мужики! Перед ним красавица, бо­гачка, а он помнит, что у него невеста есть.

—   Нина!

—   Не то что некоторые. Им только подмигни, они и о жене не вспомнят.

—   Ты с другой стороны посмотри,— предлагает Во­лодя.— Жених три дня отсутствует, а невеста не пры­гает, друзьям не звонит, родственников не беспокоит. А тут человек вернется на час позже—и сразу: «Где был? Кто она?»

—   А правда, кто она? Медной горы Хозяйка? А ты у нее малахит в шахте рубил, бедненький?

Володя с треском захлопывает книгу. Пауза. Шир­кает утюг.

—   Хватит вам ссориться,— вздыхает Леночка.— Читай, папа, читай.

—   Расхотелось, доча...

—   Ну, папа,— канючит девочка.— Ну, читай дру­гую. «Золотой волос».

—   «Было это в давних годах...» — настороженно на­чинает Володя и смотрит на Нину.

Нина молчит, гоняет утюг.

—   «...И был, сказывают, в башкирах охотник один. Айлыпом прозывался...»

Нина молчит.

—   «Глядит, а за кустом на белом камешке девица сидит красоты невиданной... А коса-то у ней золотая и длиной десять сажен...»

Нина молчит.

—   «...С этими словами подхватил девицу на руки да и пошел...»

—   Были ведь мужики! На руках носили.

—   ОПЯТЬ?

—   А бескорыстие! У нее коса из чистого золота, а он об этом даже не думает.

—   Я тебя тоже бескорыстно полюбил. С твоими-то пегими кудрями.

—   Потому тебе и досталась,— отрезает Нина.— Были бы золотые, знаешь, сколько вашего брата набе­жало бы?! Только выбирай!

В Володе просыпается технически грамотный чело­век:

—   Слушай, это ведь одна видимость, что золотые. Ведь волосы. Ничего не весят. Хочешь, посчитаю?

—   Ты лучше посчитай, сколько до получки осталось. Нет, были ведь мужики! Данила этот. Сказал, сделает каменный цветок,— и сделал. А ты? Полку на кухне прошу прибить — где полка?

Горькой обидой закипает Владимир.

—   Да ведь сказки это,— кричит он,— сказочки! Вы­думка!

—   Пап, ты не нервничай. Ты читай дальше...

—   Спи!— рявкает он на дочь.

Сам Володя этой ночью спит плохо. Ему вдруг при­ходит в голову прикинуть, сколько все же весит коса Айлыповой невесты. Так, толщина волоса, кажется, два­дцать микрон. Это, стало быть, диаметр. Тогда пло­щадь сечения... Так. Длина — десять сажен, двадцать метров округленно. Удельный вес... Так. А сколько все­го волос? Тысяч двести вроде. Итого... Не может быть! Ну-ка, еще раз... Вот тебе и «ничего не весит». Два­дцать четыре кило! Чистого золота!

Миллионы сверкают во тьме перед Володей. Выка­тывают новенькие «Жигули». Нет, «Волга». Нет, длин­нющий иностранный лимузин. Дача трехэтажная, да не в уральском лесу, а на морском берегу, среди кипа­рисов... Роскошный теплоход, а на палубе — он, Нина, Леночка, в коже, в замше, в мехах, а на горизонте Везувий дымится, рядом Эйфелева башня торчит...

Большим усилием воли стряхивает Володя наважде­ние. Смотрит на спящую жену. Пегая. Родная... .Пле­вали мы на ваше золото!

А когда под утро наконец засыпает, снится ему, что в ясный солнечный день идет он по городу и несет на руках Нину. И много раз вокруг него оплетена ее коса чистого золота. И несет он ее в скупку.

—   Чем объяснить, что раньше было принято, чтобы дети помогали своим престарелым родителям, а теперь, наоборот, родители помогают своим довольно взрослым детям?— такой вопрос я задал некоторым из своих сверстников.

Вот ответы, которые я получил:

—   Да, родители помогают мне. И это тем более уди­вительно, что сам я не помогаю своим детям. Кто им в таком случае помогает? Мои родители.

—   Мои родители виноваты в этом сами. Когда я был маленьким, они обеспечивали мне такой уровень жизни, который я не могу теперь поддерживать соб­ственным заработком. Таким образом, они расплачи­ваются за свои промахи в воспитательной работе.

—   Кто вам сказал, что раньше дети помогали ро­дителям? Это сказки наших родителей о тех временах, когда они были детьми. Я, например, уже сейчас уве­ряю своих детей, что помогаю их дедушке и бабушке, Правда, они мне уже сейчас не верят.