Вопрос о сложных и противоречивых связях Ларры с романтизмом еще недостаточно разработан и требует дальнейшего серьезного изучения. Несомненно, эти связи не ограничиваются только «Масиасом» и «Пажом». И в публицистике Ларры наряду с подчеркнуто реалистической трактовкой действительности явственно выступает романтическое сознание трагического разлада между творческой индивидуальностью писателя и обществом. И чем значительнее проблемы социальной и политической жизни Испании, которые привлекают внимание Ларры, тем острее звучит в его публицистике романтическое неприятие действительности, сознание собственного одиночества. В этом отношении творчество Ларры имеет много общего с поэзией его друга, крупнейшего представителя испанского романтизма Хосе Эспронседы.

Однако этими связями не могут быть определены все стороны творческой деятельности Ларры. В своих литературно-критических статьях, поддержав лучшее, что появилось в эти годы в русле романтического направления, Ларра идет дальше и формулирует многие важнейшие принципы реалистической эстетики. А в сатирической публицистике он дает блестящие образцы осуществления этих принципов на практике.

В эти годы Ларра-публицист, страстный бород по натуре, оказался в самой гуще событий: он занял позиции на крайнем левом фланге. В. И. Ленин писал: «…либеральные течения выражают позицию наименее прогрессивных политически слоев буржуазии, а либерально-демократические – позицию наиболее прогрессивных слоев буржуазии и мелкой буржуазии».[9] Положительная ценность произведений Ларры в этот период в том и заключается, что они подвергают критике общественную действительность с прогрессивных позиций мелкобуржуазной демократии.

Еще в январе 1833 года Ларра выступил в прогрессивном журнале «Испанское обозрение» («Revista Espanola») под псевдонимом Фигаро, героя бессмертной трилогии Бомарше. Первоначально он публикует в этом журнале преимущественно театральные рецензии, а с весны, после отъезда Месонеро Романоса во Францию, заменяет его и по отделу «костумбристского» очерка. Одна за другой появляются блестящие нравоописательные статьи Ларры: «Я хочу быть актером», «Вот я и журналист», «У нас в Испании», «Дон Тимотео, или Литератор» и другие, в которых Ларра продолжал развивать идеи своего «Простодушного болтуна». С осени 1833 г. в публицистической деятельности писателя наступает новый этап, который он сам позднее, в очерке «Осужденный на смерть», определил следующим образом: «Прозвучал первый ружейный выстрел мятежников, и мы все обернулись, чтобы взглянуть, откуда выстрелили… Устремившись в новую для себя область, я направил свое перо против пуль и, нанося удары направо и налево, лицом к лицу столкнулся с двумя противниками: с мятежниками, как внешним врагом, и с золотой серединой, с умеренностью, как врагом внутренним».

18 октября 1833 года в «Испанском обозрении» появилась первая антикарлистская статья Ларры «Прежде чем пройти, обратитесь к швейцару». Уже здесь ясно определился метод гротеска, с помощью которого сатирик пригвождает к позорному столбу ненавистный ему карлизм. В этом очерке Ларра нарисовал колоритные фигуры разбойников в монашеских рясах и с карлистской кокардой на груди. В последующих очерках Ларра всесторонне раскрыл облик представителей реакции. В этом смысле особый интерес представляют очерки «Новое растение, или Мятежник» и «Хунта в Кастел-у-Вранку». В первом из них, давая подробное описание нового, не известного еще в ботанике растения «Мятежник», писатель наделяет его всеми отвратительными качествами сорняка и рекомендует для борьбы с этими паразитическими растениями «выкуривать их порохом», «подвешивать» и самое главное – просвещать народ ибо «свет их высушивает и при нем они, посрамленные и ослепленные, гибнут». Во втором очерке Ларра изображает «Верховную Правительственную хунту обеих Испании и всех Индий», которая, как полагали в то время в Мадриде, была создана дон Карлосом для руководства мятежом в португальском городке Кастел-у-Бранку близ испанской границы. Всем содержанием очерка Ларра подчеркивает, что хунта – правительство без подданных. Здесь же Ларра приводит сочиненные им пародии на декреты хунты, иносказательно разоблачающие реакционные политические цели карлизма. Чего стоят, например, запрещение хунтой «иллюминаций» (то есть просвещения народа) или приказ каждому испанцу в трехдневный срок забыть то многое или малое, что он знал!

Писатель, однако, ненадолго сосредоточил свой сатирический огонь только на карлизме. Уже в статье «Трое – это только двое, и тот, кто ничего не значит, стоит всех троих», опубликованной в феврале 1834 года, появляется новый объект сатирического разоблачения – буржуазный либерализм сторонников Мартинеса де ла Роса. На этот раз писатель избирает аллегорическую форму бала-маскарада для того, чтобы изобразить основные силы, борющиеся на политической арене Испании. Противопоставив друг другу аристократию и демократию, Ларра рисует «третью силу», пытающуюся примирить противников. Эта «третья сила» и представляет собой умеренный буржуазный либерализм, который с той поры становится постоянной мишенью для сатирических стрел Ларры.

В этой борьбе писатель обнаружил много фантазии и остроумия. Наряду с гротеском сатирик прибегает к таким приемам обличения, как ироническое восхваление, иносказание, намек, заверение в мнимой своей приверженности принципам «либеральной законности» и «порядка» и т. д. Иногда он облекает свою критику в форму литературной или театральной рецензии (например, статья о постановке «Нуманции»), переписки двух либералов – местного и португальского, писем, взятых якобы из личной корреспонденции (очерк «Обстоятельства»). Все эти разнообразные и гибкие приемы сатирического повествования, используемые писателем с блеском зрелого мастерства, служат ему средством наиболее художественно убедительного раскрытия типических черт действительности.

В своей статье «1830–1836 гг.» испанский сатирик писал: «Мартинес де ла Роса – это человек трибуны. Но его основной и постоянный недостаток… заключается в том, что он всегда принимал слово за действие». Эту подмену словом действия Ларра отмечает как одну из наиболее характерных особенностей буржуазного либерализма. В очерке «Слова» он заявляет, что именно дар слова прежде всего отличает человека от животного. Когда зверь испытывает голод, он ищет жертву и пожирает ее, и никакие слова его не удовлетворят. Когда же человечество испытывает жажду обновления, ему преподносят вместо дел слова. В очерке «Пока что» Ларра иронически объявляет слова «просвещение», «справедливость», «благоденствие» и т. п. хорошими: «Они хороши, потому что мягки как воск, и принимают любую форму; они-то и дают больше всего пищи для любого разговора». Но есть слова и получше этих, например слова «пока что». «Что сулит нам это «пока что», услышанное из ваших уст? – пишет Ларра. – Да ведь это – меч Александра, разрубающий любой гордиев узел, это – универсальный бальзам, исцеляющий от любых недугов…»

Итак, слово вместо дела – таков девиз либералов. А если отбросить словесную шелуху, то окажется, что провозглашенная либералами «разумная свобода» мало чем отличается от «неразумного деспотизма» Фердинанда VII. Попрежнему в стране царят бесправие и произвол.

«Один наш друг, человек весьма известный, как-то говорил, – пишет Ларра в очерке «Полиция», – что Испания всегда делилась на два класса: людей, которые арестуют, и людей, которых арестуют. Если подобное разделение признается, то нет необходимости спрашивать, хороша ли полиция».

Другим проявлением произвола Ларра объявляет строжайшую цензуру, установленную правительством. В письме своему корреспонденту Ларра замечал: «Вы, видимо, не знаете, что с тех пор, как мы обладаем разумной свободой печати, едва ли найдется какая-нибудь разумная вещь, о которой можно было бы написать что-нибудь разумное». Эту мысль писатель убедительно и остроумно раскрывает в очерках «Газета «Век» на чистом листе», «Восхваление, или пусть мне это запретят!», «О чем нельзя говорить, о том умолчите!» и др.