Вопрос: Против всех жителей нашей деревни возбуждено уголовное дело за нарушение порядка сельскохозяйственных работ. Странно, что нас торопятся отдать под суд, ничего нам как следует не объяснив.

Вопрос: У меня умер муж. Он занимался тем, что намывал глину и делал кирпичи. Теперь, после его смерти, вместо того чтобы оказать мне помощь, против меня возбудили уголовное дело. Выяснилось, что мыть глину — преступление, а так как я наследница мужа, то мне и отвечать.

Вопрос: Мы много слышали о деревнях, где есть свет и колонки с питьевой водой, есть кооперативы, в которых продаются разные товары. Говорят, что в некоторых деревнях есть школы и доктора, и деревни эти связаны с городами хорошими дорогами. А у нас ничего подобного в помине нет, кроме школы да больницы, из которой давно сбежал врач.

Вопрос: Мне приснилось, что меня выставили на продажу на аукционе, но никто не пожелал меня купить.

Вопрос: Можно ли на что-то надеяться?

На рубахе блаженной от туго стягивающих ее тело веревок проступила кровь. На все вопросы она отвечала лишь стонами.

Все молчали. Прошло какое-то время, но никто не поднял руки, чтобы задать очередной вопрос. Вскоре стало ясно, что вопросы кончились. Одна из туристок с удивлением уставилась на переводчика, ей было непонятно, отчего никто не задал самых главных вопросов, решающих для судеб многих людей. Почему не спросили о возрождении многопартийной системы, о том, как относится египетская армия к политической борьбе в условиях, когда земля Египта находится под оккупацией; о Женевской конференции, будет или не будет она созвана в этом году; когда снова забьют барабаны войны в этом районе; какие будут перевороты в этом году и когда они произойдут? Не понимают люди глобальных жизненных проблем, только свои чувства их интересуют, только то, что касается повседневной жизни.

Переводчик сказал:

— В первую очередь люди хотят жить, а что надо человеку, чтобы жить, о моя американская госпожа, приехавшая к нам из-за Атлантического океана? Человеку нужен дом, чтобы была крыша над головой, одежда, чтобы прикрыть наготу, еда три раза в день, работа, транспорт, который доставлял бы его на работу и с работы, женщина, с которой он будет спать. А потом уже человек думает о мире на земле, — голос переводчика становится все громче. — Только тогда, когда у человека наполнен желудок, он начинает думать — это основное правило.

Туристы удивились, и все же некоторые записали это важное правило к себе в блокноты и подчеркнули его несколько раз красным карандашом. А один турист сказал, что это правило станет заголовком его отчета о поездке в Египет — мать мира, страну удивительного.

Один из туристов спросил о судьбе Мубараки, ему ответили, что ее отвезут в Каир, в больницу. Тогда турист предложил: пусть она едет с нами. Люди в толпе были удивлены такой отзывчивостью туриста, ведь он был американцем.

Начальник стражи подошел к переводчику и объяснил, что этого делать не стоит, потому что Мубараку отвезет специальная машина, причем она еще должна заехать в районный центр, оформить кое-какие бумаги.

— Тогда пусть наш автобус поедет вслед за машиной Мубараки в районный центр как официальный эскорт, — сказал турист, — там мы ее подождем и вместе поедем в Каир — мать городов мира.

Маклер решил пошутить:

— Так, может, она поедет с вами в Америку как сувенир из Египта?

И наконец, в довершение этого необычного, долгого дня, который никто из деревни никогда не забудет, санитарная машина остановилась на рыночной площади. Санитары развязали веревки и одели Мубараку в белые одежды, взамен ее, запачканных кровью. Ее положили на носилки и погрузили в машину. Рядом с ней положили кое-какие бумаги, которые могли понадобиться в больнице.

— Мубарака занимает свое место в машине, сопровождаемой почетным эскортом, — сказал кто-то из туристов, — это вселяет радость в наши души. Белый цвет машины, одежд Мубараки, охрана, носилки еще раз подтверждают ее чистоту и святость.

Туристы забрались в свой автобус, распространяющий чудесный аромат, расселись по своим местам у окон с дымчатыми стеклами. Люди из деревни говорили, что эти стекла — волшебные: люди, сидящие за ними, внутри автобуса, прекрасно видят все, что делается на улице, а снаружи не видно ничего. Последним в автобус поднялся переводчик. Он задержался на подножке и, прежде чем шофер успел нажать на кнопку, чтобы с музыкальным звуком закрыть двери, сказал так:

— А теперь, дамы и господа, святая Мубарака, устав от работы, едет на уикэнд! На курорт!

Санитарная машина поехала вперед, за ней двинулся роскошный автобус. Деревенские посмеялись: сумасшедшая Мубарака возглавляет туристскую группу, женщины даже немного завидовали ей. Машина с Мубаракой и автобус с туристами проехали по главной улице, а люди стояли на площади и провожали их взглядами. Среди стоявших был молодой учитель арабского языка из местной школы. Когда машины выехали на шоссе и скрылись из виду — не видно было даже облака пыли за ними, — учитель сказал, словно обращаясь к ученикам на уроке:

— Турист, дети мои, это странный человек! Он приезжает к нам из какой-нибудь далекой страны и проводит здесь не меньше дня, но и не больше года, то есть находится здесь временно. Цель у него одна: увидеть чудеса Египта — прародины мира. Он тратит уйму денег в твердой валюте на такси, на гостиницы, на ночные клубы, на первоклассные рестораны, на женщин, на спиртное, на сувениры с базара Хан аль-Халили. Поощрение туризма — один из главных пунктов политики открытых дверей.

Те, кто находился рядом и услышал слова молодого учителя, порядком струхнули, стали дергать его за рукав и говорить, чтобы он перестал — не приведи Аллах, на него может пасть проклятие сегодняшних туристов, и как бы ему не отправиться вслед за сумасшедшей Мубаракой.

— Ты хочешь сказать, блаженной?

— Нет, я не то хочу сказать…

Прежде чем уйти, молодой учитель произнес:

— Мы хотим сказать, блаженной образца 1977 года.

Каждый день у нас начинается с переклички. Список в классном журнале учитель наверняка знал наизусть и мог бы без запинки повторить его от начала до конца. Тем не менее он клал журнал перед собой, заглядывал в него, одну за другой называл фамилии и делал паузу, чтобы услышать ответ: «Здесь!» Если пауза затягивалась, он вопросительно поднимал брови, бросал пронзительный взгляд на пустую парту отсутствующего и ставил против его фамилии прочерк.

Наш класс славился прогульщиками. В нем собрались, наверное, самые отъявленные во всей школе сорванцы, но сорванцы достаточно смышленые, чтобы учиться хорошо, поэтому на наши прогулы смотрели сквозь пальцы. У нас находилось множество причин, чтобы пропускать занятия: один, например, не мог прийти потому, что его джильбаб[62] выстирали и он еще не высох, другой отвозил отца на станцию, третьему подвернулась возможность заработать несколько монет. И все сходило нам с рук. Но только не в четверг, только не в четверг!

Да, наши озорники были отнюдь не глупы и в учебе шли первыми, опровергая брюзгливые пророчества деревенских богатеев, полагавших, что школы созданы только для их сынков, и возмущавшихся новыми порядками, когда в одном классе — в нашем! — учатся и сын старосты, почтенного человека, семья которого живет в доме с балконом, и оборванец Абд аль-Фаттах, сын фекки[63] Хамиса аль-Гумейи.

Все началось с того, что, проводя ежедневную перекличку, Абуль Макарим-эфенди повелительно произнес: «Абд аль-Фаттах аль-Гумейи!» — и не услышал ответа. Обычно в таких случаях учитель ограничивался пометкой в журнале и продолжал вызывать других. Но тут он вдруг наморщил лоб, потер виски, как бы припоминая, произнес: