А девушкам тоже не легче. Правда, они не кричат всему миру о своих чувствах, как юноши. Они страдают молча: пылающий в их груди огонь, который разгорается еще сильнее от нежных песен и романсов, не погасить слезами и вздохами. Так мы и существовали — юноши и девушки, — обмениваясь взглядами и улыбками, и при этом нас разделяла невидимая, неизвестно кем построенная прозрачная стена, которую никто не отваживался разрушить… Но наше время прошло. Мы и не заметили, как соседские ребятишки, недавно совсем еще маленькие, выросли, голоса их окрепли, а у некоторых даже появились усы. Теперь в разговоре с нами они не перестают повторять, что они тоже взрослые…

А юноша в автобусе все улыбался, смущенно и растерянно, и переминался с ноги на ногу. Он то искал что-то глазами под сиденьями, то вдруг поднимал голову и принимался изучать потолок автобуса, при этом изо всей силы сжимая поручень, чтобы показать, какие у него крепкие мускулы, потом оглядывался на пассажиров и тут же снова обращал свой взгляд к девушке.

Я усмехнулся. Перед юношей стояла та же проблема, что доставила много неприятных минут в свое время и нам. Смущение его было очевидным, и я был готов держать пари, что ему не добиться успеха.

Он продолжал атаковать девушку взглядами, но та не отрывала глаз от своего маленького брата. Однако на лице ее блуждала легкая загадочная улыбка. Было ясно, что хотя она не смотрит на юношу, но давно заметила его присутствие и эти настойчивые взгляды — ведь у каждой девушки словно тысяча невидимых глаз, тайно сообщающих ей обо всем, что происходит вокруг.

Я увлекся этим состязанием. Мне хотелось, чтобы все так и оставалось: юноша продолжал быть растерянным и смущенным, а девушка — неприступной и стойкой. Внезапно я обнаружил, что не один слежу за молодыми людьми. Случайно встретившись взглядом с моим соседом, я догадался, что и он наблюдает за этой парой. Мы оба смутились, и он, нахмурившись, сделал вид, будто смотрит прямо перед собой. Это, однако, не мешало ему продолжать украдкой следить за происходящим. И сам я, хоть и был смущен, все же продолжал бросать незаметные, как мне казалось, взгляды в ту же сторону, боясь прозевать развитие событий. Оба мы старались не смотреть друг на друга, а если взгляды наши все же встречались, мы тотчас устремляли их на человека с приплюснутым носом, который стоял рядом с нашими героями. Так мы играли в прятки…

Но вот автобус притормозил, потом снова двинулся вперед. Обычно, когда автобус после остановки резко трогается с места, пассажиры отклоняются назад и толкают своих соседей, потом оборачиваются, смущенно улыбаются и просят прощения. Так же было и на этот раз. Юноша повернулся к девушке и, улыбнувшись, извинился. В ответ она тоже вежливо улыбнулась. Юноша пришел в необычайное волнение, даже ноги его заплясали на месте, словно пытаясь устроиться поудобней среди окруживших их многочисленных тяжелых ботинок. Его лицо то хмурилось, то расплывалось в улыбке, то становилось беспомощным. Один раз он вдруг обернулся к своей соседке, как будто решив что-то, но тут же сник и промолчал.

Девушка крепко держала за руку брата, уставившись куда-то в угол, и больше уже не оборачивалась.

Я взглянул на соседа. Он распахнул пальто — очевидно, ему стало жарко. Забыв о приличиях, он всем телом подался в сторону, где стояли те двое, и ни на мгновение не отрывал от них взгляда…

В это время юноша резко повернулся и, нагнувшись к девушке, снова стал извиняться, да с таким видом, будто сообщал ей что-то необычайно важное. На этот раз девушка ничего не ответила, только низко опустила голову и покраснела. Я был взволнован. Наступал критический момент. Но тут один из пассажиров, толстый, с большим животом, стал пробираться вперед и своей тушей заслонил от нас молодых людей. Каково же было негодование моего соседа! Стремясь скорее вернуться к волнующей сцене, мы оба бросали на толстяка такие гневные, испепеляющие взгляды, что просто удивительно, как он тут же не воспламенился. Бедняга, конечно, почувствовал наше возмущение. Он стоял растерянный, не в состоянии понять, в чем его вина и что нужно сделать, чтобы мы были довольны. Мой сосед немедленно пришел ему на помощь и тоном, не терпящим возражений, скомандовал:

— Пожалуйста, не бойтесь пройти дальше!.. Там дальше совсем свободно!.. Проходите же!.. Зачем стеснять себя и других, если впереди свободно?!..

Толстяк сразу двинулся вперед, рассыпаясь в благодарностях за заботу о нем. А мы вернулись к нашему наблюдению. Я боялся, что мы пропустили самое главное, но нет — слава Аллаху! — ничего еще не произошло, кроме того, что девушка подняла лицо, а юноша взялся левой рукой за поручень над головой, и его локоть слегка касался ее волос. Я заметил, что губы его шевелились, словно он репетировал, прежде чем произнести что-то. Мне это было знакомо. Точно так же делали и мы когда-то, хотя обычно это кончалось тем, что слова повисали на губах. Однако юноша поборол себя и быстро произнес:

— Я встречал вас в университете, на филологическом, не так ли?

Он еще не кончил говорить, а лицо девушки уже исказила гримаса гнева. Она отвернулась, видно при этом очень сильно сжав руку маленького брата: тот попытался выдернуть ее, но безуспешно.

По правде говоря, мне не понравилось, что она рассердилась так быстро, будто только и ждала, что юноша заговорит с ней… И потом, зачем она так нервно сжимает пальцы малыша?

Я взглянул на юношу, ожидая увидеть его побледневшим и обескураженным. Мы в свое время подобные «потрясения» переживали неделями, а то и больше. Целые дни мы только и думали о том, что произошло, вспоминая подробности и умирая от стыда и отчаяния. Мы ругали себя, упрекали того, кто нам посоветовал так поступить, проклинали судьбу и даже помышляли о самоубийстве. Однако на лице юноши я не заметил ни малейшей бледности, ни единой капли холодного пота. В нем решительно ничего не изменилось, он был абсолютно спокоен, словно тоже ждал ее первого гнева и был готов к нему. Более того, он снова наклонился к девушке и опять спросил:

— Так, значит, вы не с филологического?

Ни один мускул не шевельнулся на ее лице, словно она и не слышала. Будь я на месте этого юноши, я немедленно выскочил бы из автобуса и пошел бродить по улицам, чтобы забыть о своей неудаче. Но что это? Неужели он хочет задать свой вопрос еще раз? Вот он снова наклонился к ее лицу и прошептал:

— Так, значит, вы едете не туда?

Девушка оставалась неподвижной, только губы ее презрительно сжались. Я понял, что ее терпение иссякло. Горе ему, если он решится сделать еще одну попытку!

И все-таки он решился. Приблизившись к ней вплотную, он быстро и нетерпеливо прошептал:

— Тогда, наверное, вы едете домой?

Я затаил дыхание. Было ясно, что он потерпел неудачу и на этот раз. Но тут я заметил, как кончик этого дурацкого конского хвоста из ее волос слегка дрогнул. Сперва мне показалось, что это произошло случайно, но потом я понял: девушка утвердительно кивнула головой!

Тотчас, прежде чем она успела одуматься, юноша произнес быстро и победоносно:

— В Гизу, не так ли?

— Да, — смущенно улыбнувшись, ответила девушка.

С досады я чуть не стукнул этого глупого мальчишку, ее братца, беспечно глазевшего в окно. Потом я отвернулся, предоставив возможность своему дорогому соседу досматривать эту сцену одному.

Дальнейшие события развивались быстро. Юноша опять говорил что-то твердым голосом уверенного в себе мужчины, настойчивость которого победила женскую скромность.

Девушка совсем забыла о братишке. Она выпустила его руку и не замечала, что малыш безуспешно старается снова поймать ее пальцы. А конский хвост ее прически так и летал во все стороны, совершая горизонтальные, вертикальные, овальные, круговые и разные другие движения.

Собираясь выходить, юноша повысил голос и решительно сказал:

— Так, значит, договорились.

Конский хвост сделал несколько утвердительных вертикальных движений.

— А вы не забыли номер?