Однажды вечером он спросил меня:

— Я хочу знать твое мнение об одном важном деле. Только откровенно!

— О чем?

Али начал в некоторой растерянности:

— Какие у тебя сейчас отношения с Маликой?

Я даже онемел от неожиданности, но потом совершенно искренне ответил:

— Абсолютно никаких.

— Да нет, я не спрашиваю об официальных связях, меня интересует твое сердце.

— Прошлое полностью забыто…

— Что ты скажешь, если я попрошу у тебя позволения посвататься к ней?

— Я буду первый, кто тебя поздравит, — ответил я просто.

Я был искренен. Надо мной проплыло легкое облачко печали, однако ни любви, ни ревности я в тот момент не испытывал. Только потом на меня еще сильнее, чем раньше, навалилось чувство, что окончательно погибли все мои надежды, и я впал в беспросветное отчаяние.

Когда я поведал эту историю Хамаде ат-Тартуши, он спросил меня:

— Помнится, ты мне говорил, что Али жил с нею в одном доме?

— Да.

— И конечно, он давно ее любил, клянусь Аллахом… — продолжил Хамада не без ехидства в голосе.

— Знаешь, это мне тоже приходило в голову, — признался я откровенно.

— Тогда он просто лиса!

— Он ни в чем не был виноват передо мной и остался до конца своих дней моим лучшим другом.

— И они договорились о женитьбе?

— Да, наилучшим образом, — ответил я и уже от себя добавил: — У них родились двое смышленых сыновей, которые, подобно отцу, ударились в политику, однако в отличие от него присоединились к братьям-мусульманам и были вынуждены бежать в Саудовскую Аравию. Потом оба женились и окончательно обосновались там. Похоже, что Малика сейчас обеспеченно живет только благодаря им.

— А когда она овдовела?

— Лет десять назад. Мой друг умер от рака в полном расцвете сил и до последнего дня оставался благородным и уважаемым человеком…

Моя семья встретила известие о замужестве Малики скорбным молчанием, чувство вины матери и сестер усилилось, и дом стал еще печальнее.

Я присутствовал на свадьбе и принес поздравления Малике. Как будто между нами ничего не было. И я не переставал удивляться чувствам и их коварному обману, иллюзиям отрочества и мечтам юности, гнусности действительности и ее неприкрытой откровенности и горечи… Во всяком случае Али Юсуф был замечательным человеком, да и его доходы от адвокатской практики раз в десять превосходили мое жалованье. Он устроил Малике прекрасную жизнь, дал детям наилучшее образование и очень гордился их успехами. Конечно, его беспокоила их политическая деятельность, но не столько из-за противоречия с собственными вафдистскими симпатиями, сколько из-за опасности, угрожавшей им со стороны правительства. Вероятно, он даже обрадовался, что они эмигрировали в Саудовскую Аравию, однако вскоре его стала мучить неотвязная тоска по ним — ведь он был таким любящим отцом! Едва ли я когда-нибудь забуду его короткую схватку с болезнью и мучения его последних дней, как никогда не забуду и его кончину, оставившую после себя пустоту в моем сердце, которая никогда и ничем не заполнится…

Единственным утешением в те дни было продвижение по служебной лестнице в министерстве да тайная связь с Умм Абдо. Я покорился судьбе, воплотившейся в трех женщинах со взвинченными нервами, вечно недовольных всем на свете. Они были как бы символом того времени, времени постоянно растущей дороговизны, противоречий и бед. После революции здоровье моей матери стало совсем плохим, душевное состояние Зейнаб тоже ухудшилось. В результате на меня обрушились новые расходы — на лечение и лекарства. Я уже привык к холостяцкой жизни, но прежнее стремление к браку и созданию своей семьи не покидало меня, словно бесконечный печальный сон, которому никогда не суждено сбыться. Когда же я наконец вырвусь из этой пещеры, заваленной отбросами?!

Меня печалило и одновременно радовало стремление этих женщин поскорее услужить мне и дать отдохнуть. Однако совсем не о таком отдыхе я мечтал! Они заковывали меня в железные кандалы, а жизнь, насмехаясь надо мной, проходила… Первой из тех, кто ушел, стала Умм Абдо, а вот мать, Фикрия и Зейнаб покинули этот мир только в последний год моей службы. Первой была мать, достигшая вершины старости, через несколько месяцев за ней последовала Фикрия, которой было семьдесят, а потом и Зейнаб — в шестьдесят восемь. Каждые похороны обходились мне в кругленькую сумму, так что я был вынужден даже занимать деньги. После всего этого я оказался совсем один в мире, охваченном безумием и потерявшим равновесие, в мире, где лимон стал стоить десять кыршей…

…Хамада ат-Тартуши пытался успокоить меня:

— Я никогда не позволю тебе сложить оружие перед лицом отчаяния. Если тебе и ненавистно твое жилище, то вспомни: есть тысячи обитателей кладбищ, которые завидуют тебе. Ты к тому же можешь устроиться на работу в какую-нибудь компанию и увеличить свои доходы. И ведь есть женщина, одинокая, как и ты, так почему же не пойти к ней?

И, смеясь, добавил:

— Ты, слава богу, в добром здравии, а твои любовные чувства предвещают только хорошее.

И вот однажды вечером я объявил:

— Я решил рискнуть и предпринять одну авантюру…

Хамада поздравил меня, похвалив мою смелость.

БОльшую часть следующего дня я убил на подготовку к предстоящему вечеру. Я постригся и побрился, долго стоял под душем, надел свои лучшие брюки и рубашку и дождался вечера, чтобы он скрыл меня от любопытных взоров. Потом перешел улицу аль-Умуми на восточном берегу. Мне пришел на память Али Юсуф. Подумалось: «Да, ведь он не предал меня, и я не предаю его». И еще подумал, что человеку моего возраста стыдно так смущаться…

Я остановился на третьем этаже перед дверью квартиры, потонувшей в непроглядной темноте. Нажал кнопку звонка. Услышал приближающиеся шаги. Дверное окошечко открылось, и давний голос спросил:

— Кто?

Загорелся фонарь над дверью и вырвал из темноты мое лицо. Она не поверила своим глазам. Воскликнула:

— Ты!

Открыла дверь. Ее замешательство было явным. Указывая на комнату справа, она прошептала:

— Пожалуйста.

Я прошел туда и остался в одиночестве. Было душно, и я распахнул окно, выходящее на улицу. Все та же, прежняя, гостиная, только мебель новая и современная. Не пожалею ли об этом шаге? Наверное, она сейчас переодевается. Я не видел ее вблизи уже много-много лет. Снова послышались шаги. Она вернулась, повязав белым платком голову, в летнем платье молочного цвета, скромном и лишь немного открывающем руки и ноги. Подойдя ко мне она спросила:

— Будешь пить кофе?.. У меня еще есть апельсиновый сок.

— Да не стоит беспокоиться…

Она ушла. Остался ее образ. Лицо более округлое, чем раньше, но на нем нет и следов морщин, спокойствие сменило текучую воду юности, но оно, как и прежде, приятно. Интересно бы знать, поседели ли у нее волосы? Конечно, она располнела, однако тело, скрытое платьем, по-прежнему притягивает. Ей-богу, пленительное тело! Любовные мечты обрушились на меня подобно водопаду. Ах, если бы прижать ее к груди, чтобы раствориться друг в друге, как это не раз бывало в прекрасном прошлом. Но осторожно! Ты же не знаешь, какие чувства сейчас борются в ней. Может быть, она поселилась в долине материнства и чистоты. Овладей собой и попытайся избежать ошибок!

Она вернулась, неся маленький серебряный поднос с какой-то бутылкой, поставила его на деревянный столик, инкрустированный перламутром, и пододвинула ко мне.

— Я тебя совсем замучил — присядь, отдохни.

Она села напротив меня. В этот момент я заметил свадебную фотографию, висевшую на стене прямо над ее головой, а рядом — еще две: Али Юсуфа и детей в арабских костюмах. Меня обдало холодом, и я почувствовал, что моя задача стала еще сложнее.

— С твоей стороны это хороший шаг — наконец-то ты вспомнил своих!

Я объяснил, извиняясь:

— Такая уж жизнь, ты же знаешь. Однако я решил, что нелепо находиться в одном квартале, а жить словно мы чужие!

— Добро пожаловать. А ты по-прежнему работаешь в министерстве?