Началось следствие. Марзук рассказал, что возвращался домой довольно рано. На затемненной улице Айюб внезапно на него набросились несколько человек. Били по лицу. От боли он потерял сознание и пришел в себя уже в больнице. Следователь задал традиционный вопрос: нет ли у него врагов и не подозревает ли он кого-нибудь. Марзук ответил отрицательно. Однако вопрос следователя заставил его вспомнить все перипетии отношений с Надер. И у него невольно возникла мысль: а не дело ли это рук Ахмеда? Или тут замешана Алият Абду?
Шейха Язида в Египте не было. Ахмед Радван отрицал всякую причастность к случившемуся. Алият тоже утверждала, что ничего не знает. Следствие продолжалось, но пока безуспешно.
Родственников и друзей Марзука мучили опасения, что его лицо останется обезображенным или, во всяком случае, утратит прежнюю красоту.
— От этого зависит его будущее, — говорил Ибрагим Абду.
Наконец кончилось тревожное ожидание. Марзук вышел из больницы неузнаваемым. Хотя следов повреждений на его лице почти не осталось, оно утратило прежнюю привлекательность. Что-то исчезло — какое-то неповторимое своеобразие, одухотворенность. Марзук долго рассматривал себя в зеркало. На глаза навернулись слезы, сердце сжалось от страха.
«Конец!» — подумал он и горестно сказал Надер:
— Для меня все кончено.
Она обняла его и горячо возразила:
— Нет!
— Ты прекрасно понимаешь, что это конец!
— Нет, нет!
— Ты действительно так считаешь?
— Но ведь есть же…
— Не надо меня обманывать!
Она опустила глаза, полные слез.
— Ты прекрасный актер, и есть много других амплуа…
— Значит, ты думаешь то же, что и я?
Она прижала его к своей груди.
— Отложим этот разговор!
— Есть что-нибудь важнее?
— А наша свадьба? — И Надер поцеловала Марзука в щеку.
Он подумал, что ослышался. Его левое веко задергалось.
— Что ты сказала?
— Нам надо готовиться к свадьбе, дурачок!
— Ты смеешься надо мной?
— Я говорю совершенно серьезно!
«Что она говорит? Разве бывают чудеса на свете?» — растерянно спрашивал себя Марзук. Надер переполняли любовь, нежность и решимость пойти наперекор судьбе. Она вновь прижала голову Марзука к груди и воскликнула:
— Так поговорим же о свадьбе!
XXX
Хусни Хигази нежно обнял девушку и, поглаживая по плечу, тихо говорил:
— Все горести и страдания мира, сущего и потустороннего, написаны на твоем лице, Алият!
Она высвободилась из его объятий.
— Где ты пропадал последнее время?
— Я был в Югославии на фестивале короткометражных фильмов.
— Ты слышал, что произошло с Марзуком Анваром?
— У нас об этом только и говорили! Многие считают, что тут не обошлось без Ахмеда Радвана, хотя никаких доказательств нет. А ты как думаешь?
— Не знаю. Меня ведь тоже допрашивали.
— Я просто теряюсь в догадках.
— Надер и Марзук отпраздновали свадьбу.
— Ну как же! Всяких сплетен и слухов полным-полно, но что в них правда, а что нет — никому не известно.
— Сания и Ибрагим счастливы, — глухо сказала Алият. — Счастливым будет и этот брак.
— Ну нет! Разница тут огромная! Почему ты ничего не говоришь о себе? Как твои дела?
— Ты о чем?
— Но ведь пресловутый Ахмед Радван хотел пригласить тебя на пробную съемку.
— Полный провал! — угрюмо ответила Алият. — Никакого намека на артистический талант.
— Тебя это очень расстроило? — сочувственно спросил Хусни.
— Как сказать…
— Ты меня разыскивала?
— Я ждала, что ты позвонишь.
— Ты наконец поверила, что я в тебя влюблен по-настоящему? — с усмешкой заметил Хусни.
Она помолчала, а потом, показав на свой живот, пробормотала:
— Этого, я думаю, ты не ожидал?
— Не может быть! — испуганно воскликнул Хусни.
— Тем не менее это правда!
— Но ты же принимала меры?
— Как мне все это надоело!
Он смотрел на нее, а перед глазами вставали острова в Адриатическом море, улицы Дубровника в лунном свете.
— А отец кто?
— Как будто ты не знаешь!
— Кто все же?
— Какой-то незнакомый седобородый турист пригласил меня поужинать, и я забеременела!
Хусни долго хохотал.
— Этот перл остроумия заслуживает быть увековеченным!
— Тебе смешно, а я с ума сходила, пока тебя не было!
— Столько несчастий на твою бедную голову!
Алият чуть не плакала.
— Сначала следствие, потом эта свадьба! Мне казалось, что наступил конец света.
Тем не менее новость, которую сообщила ему Алият встревожила Хусни. Он подошел к бару и наполнил бокалы.
— За твое здоровье!
Они выпили. Хусни сказал сентиментально:
— В Дубровнике я как-то зашел в винный подвальчик и вдруг вспомнил тебя. Я почувствовал, что должен увидеть тебя сейчас же, сию минуту.
— А я думала о тебе каждый день! Беспрерывно звонила, но никто не отвечал.
— Помни, милая, мое сердце принадлежит тебе, и ничего не бойся!
Хусни несколько раз прошелся по комнате, напевая под нос. Его все сильнее тянуло к Алият, но благоразумие взяло верх, и, подняв телефонную трубку, он набрал номер.
— Алло! Самра?.. Как дела?.. Рад, что ты узнаешь меня по голосу… Мне нужно тебя повидать… Как можно скорее… лучше всего прямо сейчас… Ну до свидания!
— Ты знаешь Самру Вагди? — спросил он.
Алият отрицательно покачала головой.
— Я тебя с ней познакомлю…
XXXI
Никогда ранее Хасан Хамуда не помышлял о женитьбе. Но встреча с Моной Захран пробудила в нем желание расстаться с холостой жизнью. И даже после разрыва с Моной он не переставал думать об этом. Вот почему так задела его болтовня Нахад, когда они с мужем ужинали у него в доме. Собственно говоря, это был не дом, а дворец, окруженный пышным садом. Хасан получил его в наследство от матери и жил в нем один. Ужин был сервирован не хуже, чем в самом дорогом ресторане. Хасан любил поесть, и Нахад тоже не отказывала себе в этом удовольствии. Сафват же ограничился двумя рюмками виски, салатом и фруктами. Как ни странно, именно Сафват, любитель разговоров на политические темы, вдруг завел речь о женитьбе Хасана.
— Ну а как дела с невестой для нашего друга? — спросил он у жены.
— Бьюсь об заклад, он женится еще до конца года! — ответила Нахад. — Она вдова. Дочь у нее учится в университете. Она из очень влиятельной семьи. Как и ты, Хасан, — повернулась Нахад к хозяину дома.
— А лет ей не меньше сорока! — заметил Хасан.
— Совершенно верно.
— Но ведь мне самому сорок. Невеста должна быть моложе!
— Я же не сваха! — отшутилась Нахад.
— Тогда сам поищи себе невесту. Сходи в кино, в ресторан, а то и просто походи по улице, — посоветовал Сафват.
— У меня нет времени. С Моной Захран я познакомился только потому, что они с отцом пришли ко мне как к адвокату.
— Тогда дождись какого-нибудь нового дела, — засмеялась Нахад.
— Тебе действительно нравятся ультрасовременные девицы? — спросил Сафват.
— В этом вопросе я гораздо современнее тебя! — отпарировал Хасан.
Сафват Мирган расхохотался.
— Реакционер в политике и сторонник прогресса в любовных делах. Впрочем, не ты первый, не ты последний.
Смуглое лицо Хасана еще больше потемнело. В глазах вспыхнула злоба. Он терпеть не мог, когда его обвиняли в реакционности политических взглядов. Он искренне считал демократию венцом прогресса. Только демократия препятствует возникновению фашизма. Однако под демократией он понимал тесный союз избранных членов общества, то есть тех, кто способен влиять на это общество, — мыслителей, интеллигентов. Народа же как социальный фактор он не признавал и к простым людям относился с пренебрежением. Он просто не считал их равными себе. Его возмущало, что революция раскрепостила широкие народные массы. Он презирал тех представителей своего класса, которые примкнули к революции и с ожесточением выскочек подрывали освященные веками устои. Он считал, что они притворяются и заискивают перед «народом» из трусости, надеясь переждать бурю. Сам он гордился своим происхождением, своими знатными предками и подходил к людям и событиям с меркой надменного аристократа. И теперь слова Сафвата заставили его заговорить о том, что всегда интересовало его друга превыше всего, — о политике.