Но у нас был еще один козырь — высотные ударные разведчики. Их сделали целиком из стеклопластика. Они представляли собой увеличенный в полтора раза планер, могли подниматься на 15 километров и нести до тонны управляемых бомб. Именно эти 100-килограммовые бомбы и были главной ударной силой против немецкой артиллерии — если контрбатарейная борьба прежде всего подавляла немецкие батареи — косила расчеты осколками, иногда выводила из строя и орудие — то управляемые бомбы можно было положить очень близко к орудию, и после такого попадания они уже не могли стрелять в принципе и как правило годились только на переплавку — крупные высокоскоростные осколки рвали казенники, стволы, затворы, ударная волна корежила всю конструкцию орудия, превращая его в скульптуру импрессиониста. Как правило, после обнаружения немецкой батареи ударный разведчик за пять минут спускался со своих 12 километров до семи-восьми, сбрасывал три бомбы и тут же начинал подниматься вверх. Наводчики через двадцатикратные обзорные телескопы и спаренные с ними пятидесятикратные телескопы точной наводки вели каждый свою бомбу по радиоканалу — каждая пара "пульт управления — бомба" настраивалась на свой канал. Эти же телескопы использовались и для разведки.

За три дня, потеряв больше половины крупнокалиберной артиллерии и израсходовав почти все ее боеприпасы, немцы ворвались на наши позиции и никого в этом лунном пейзаже не застали, но тем не менее оставили на поле перед ними порядка пятидесяти танков — наши до сих пор молчавшие САУ-88 и -85 выползли из укрытий, расположенных в полукилометре за нашей первой линией, и где лобовым, где фланкирующим огнем в пять минут расстреляли немецкие танки сколько смогли — пока те не разобрались откуда их убивают и не прыснули с поля под защиту холмов и ложбин.

Широкие гусеницы на всей нашей технике позволили выйти из-под удара по лесам с подготовленными путями движения. Немцы сунулись следом, частью завязли, частью попали в засады и вернулись на шоссе.

Вторая линия обороны готовилась нами гораздо тщательнее. Туда были свезены тысячи кубометров бетона, десятки тонн железного прутка, и из этих материалов были построены десятки железобетонных дотов, которые могли выдержать попадание пятисоткилограмовой бомбы, около сотни каменно-бетонных ДОТов, способных выстоять против стокилограммовых бомб и 105-мм гаубиц, и две тысячи укрытий от осколков, пуль и легких бомб и снарядов для личного состава, зениток и техники. Все это было увязано в три узла, подготовленных к круговой обороне, с отсечными позициями между и за ними.

Третьей линией был сам город — укреплялись подвалы, расчищались сектора обстрела, рылись пути перемещения солдат.

Мы были готовы сражаться.

Целые две недели на строительстве работало более двухсот тысяч человек, пятьдесят экскаваторов, триста грузовиков, двенадцать ленточных землеройных машин, пять машин установки заграждений из колючей проволоки и три постановщика противопехотных мин — если немцы не подберутся к самым амбразурам — им нас не взять. Не все еще было доделано, работы продолжались еще и после первых атак, но главное мы успели — и выстроить систему огня, и запасти боеприпасы, еду, медицинские средства, оборудовать лазареты и хирургические отделения. Сжав зубы, мы с хищным прищуром смотрели на север.

Основой нашей обороны в поле был минометный огонь против пехоты и плотный фланкирующий огонь из средств ПТО — против танков. Ближние подступы, если найдутся такие безбашенные, что пройдут через насыщенный осколками воздух, были защищены плотным пулеметным огнем, также фланкирующим, как минимум по три ствола с разных направлений на каждую точку ближнего пространства. Ну и автоматчики в ходах сообщений — если кто-то сможет доползти к амбразурам.

По дальним подступам работала гаубичная артиллерия крупного и среднего калибра — снарядов оставалось уже немного, по сотне-полторы выстрелов на ствол, но и сами стволы были уже довольно сильно изношены, так что скорее всего после этого сражения у нас уже не будет крупнокалиберной артиллерии, и ее роль возьмут на себя пока немногочисленные высотные ударные разведчики и штурмовики У-2Ш.

Каждый опорный пункт был насыщен малокалиберной зенитной артиллерией — установленные в открытых сверху капонирах, они были надежно защищены от осколков — орудие можно было уничтожить только прямым попаданием, что не так-то просто. Каждому орудию был нарезан определенный сектор. Их подстраховывали минимум полсотни крупно- и более двух сотен мелкокалиберных пулеметов. Мало кто протиснется через такой стальной купол. И это все на территории размером три на три километра для каждого ОП — мы перекрыли ими все танкоопасные направления, ну а если кто и просочится между ними струйками пехоты — сами виноваты.

Все пространство вокруг каждого опорного пункта было размечено с точностью до двадцати метров — достаточно для поражения в этом пространстве всей живой силы а если удачно попасть — то и техники. Артиллеристы и минометчики после установки орудий почти две недели рассчитывали поправки для каждой точки, что в дальнейшем значительно ускорило маневр огнем — им было достаточно получить координаты точки и по таблице, рассчитанной для конкретной позиции конкретного орудия, они сразу выдавали установки для стрельбы. Воронки от пристрелочных выстрелов мы постарались максимально замаскировать, чтобы не насторожить немцев раньше времени.

А чтобы не стрелять "по кустам", мы развернули плотную разведку местности перед нашими укреплениями на десять километров в сторону врага. Нашими основными глазами стали планеры-разведчики телескопами и ИК-детекторами. Немецкие рамы мы сдернули с неба еще в первую неделю — ударные разведчики, пользуясь преимуществом в высоте, выводили на рамы планирующие радиоуправляемые бомбы, затем бросали их в пике и подрывали максимально близко к немцу. Из семи самолетов удалось уйти только одному, да и то на одном моторе и без половины хвоста — подрыв двадцати килограммов тротила был сам по себе неприятен, а эффект еще усиливался двумястами стальными шариками, разлетающимися конусом вперед и цилиндром по бокам. Как правило рама просто разваливалась в воздухе. Так что неподвижно висящих над нами глаз у немцев не было, а истребители были слишком быстры для качественной разведки — так — краем глаза что-то усмотреть — не более того. Учитывая нашу маскировку сетями и ветками — хорошо если они что-то замечали в десяти случаях из ста.

Это же оружие мы применяли и против горизонтальных бомбардировщиков, хотя и менее эффективно — все-таки их скорость была выше скорости рамы. Но все-равно из каждого вылета не возвращалось один-два самолета и еще с пяток и более имели повреждения. Не знаю, бомбил ли кто до нас самолеты в воздухе. Интересно — книга Рекордов Гиннеса еще есть? Может — заявить о рекорде? Или это секретные сведения? Хотя долго они такими все-равно не пробудут — все-таки немцы на бытовом уровне не дураки и могут сложить два плюс два.

Вроде бы все было продумано и учтено — оставалось дождаться проверки этих планов реальностью.

Итак, 12го апреля началось то, что позднее назовут "Бойня под Оршей".

Примерные очертания наших укреплений немцы конечно же выяснили — и наземная, и воздушная разведка сработала неплохо. Поэтому утром на нас волнами пошли горизонтальные бомбардировщики. Они были встречены бомбами с ударных разведчиков, зенитными радиоуправляемыми ракетами и неплотным огнем крупнокалиберной зенитной артиллерии — все-таки много стволов мы отдали танкистам и в ПТО. Поэтому, потеряв три самолета сбитыми и еще сколько-то поврежденными, больше половины немцев довольно удачно отбомбилось по нам — были разрушены два средних дота, с десяток укрытий и выбито пять малокалиберных зениток. Потери убитыми составили более сотни человек — практически все от прямых попаданий в укрытия. Да, тяжелая бомбардировочная авиация становилась нашим главным врагом.