— Это ваш подчиненный, Иетс? — сказал Уиллоуби. — Будьте любезны, уведите его отсюда.

Торп, погруженный в свои мысли, все же понял смысл приказа Уиллоуби.

— Не надо! — закричал он. — Не гоните меня, лейтенант! Скажите мне — прав я или не прав? — Не дожидаясь ответа, он заговорил, понизив голос, словно хотел быть услышанным одним только Иетсом: — Некуда будет уйти! Куда вы уйдете? Будет только всепоглощающий мрак, черный, густой, удушливый…

Иетс сказал нерешительно:

— Не бойтесь, я вас не брошу одного.

Люмис подошел к двери и крикнул:

— Разводящий!

Торп сделал еще шаг к Иетсу:

— Пока не поздно, уйдемте куда-нибудь, — вы и я, и все честные люди, которых мы сумеем найти.

— Выпейте! — Карен снова протянула бокал.

Торп, видимо, узнал, ее.

— Вы от газеты, я знаю, знаю… Пожалуйста, подождите минутку. Я сделаю заявление, которое поразит всех. Но сейчас, простите, у меня неотложное дело.

Он схватил Иетса за рукав.

— Вам скажут, что со мной что-то неладно, потому что я всех их вижу насквозь. Я знаю, чего они хотят. Но вы им не поверите, лейтенант? Обещайте мне, что не поверите!

— Обещаю.

Иетс испытывал мучительную тревогу. Сбивчивые, страстные слова Торпа, в которых звучал и бред помешанного, и страх, и намеки на многое, что Иетс смутно ощущал, но во что никогда не дерзал вдуматься, потрясли его до глубины души. Он не желал иметь ничего общего ни с безумием Торпа, ни с его фантазиями и в то же время чувствовал, что ему уже не отделаться от них, что Торп выжег на нем клеймо, о котором не забудут ни он сам, ни другие офицеры.

— Надо как-нибудь помочь ему, — сказал он Люмису.

— Мы завтра утром пошлем его к врачу, — извиняющимся тоном сказал Люмис, обращаясь к Уиллоуби и Карен.

В комнату вошел Дондоло, в полном вооружении.

— Сержант Дондоло, — сказал Люмис, — вы зачем здесь?

— Я заменяю разводящего, сэр. Сержант Лорд…

— Понятно, понятно… — Люмис сообразил, что Дондоло, вероятно, берет десять долларов или около того за несение караульной службы вместо Лорда. — Если вы разводящий, — сказал он повелительным тоном, — уведите этого солдата и уложите его спать.

— Торп, — сказал Дондоло, — идем.

Торп отпрянул, словно его ударили хлыстом; он хотел что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова. Он, точно утопающий, судорожно вцепился в руку Иетса.

— Отпусти лейтенанта, — сказал Дондоло. — Я знаю его, — продолжал он, обращаясь ко всем присутствующим. — Он иногда чудит, но он смирный… Идем, идем, Торп, незачем тут торчать. — Он говорил ласково, почти с нежностью.

Торп бессильно уронил руки. Он понурил голову и медленно, но покорно пошел к двери, где ждал его Дондоло. Дондоло обнял его за плечи.

— Не беспокойтесь, капитан Люмис, я уж позабочусь о нем. Простите, господа, за беспокойство.

Дондоло и Торп вышли.

Иетс облегченно вздохнул. Он было хотел последовать за Торпом. В заботливости Дондоло ему почудилось что-то каверзное, пугающее. Но и так уж достаточно скверно, что этот тягостный случай привлек к нему всеобщее внимание. Он не хотел расширять пропасть, которую Торп своим поведением вырыл между ним и другими офицерами; напротив, он хотел уничтожить ее, сгладить впечатление. К тому же инцидент с Торпом как-то разъединил Уиллоуби и Карен, а до утра еще далеко. Можно отложить до завтра; завтра он позаботится о Торпе.

— Вы уверены, — спросила Карен, обращаясь к Люмису, — что этот сержант сумеет обойтись с бедным малым? По-моему, ему нужен психиатр.

— Солдатам часто не спится, — сказал Уиллоуби. — Война — не шутка. Если каждого, кого душит кошмар, отправлять к психиатру, некому будет воевать. Бросьте об этом думать.

— О Торпе позаботятся, — сказал Люмис. — Солдаты отлично друг друга понимают. Лучше в их дела не мешаться.

Этажом ниже Дондоло бил Торпа ногою в пах. Когда Торп от боли сгибался пополам, он бил его по почкам. При каждом ударе Дондоло шипел:

— К офицерам шляешься… фискалишь… доносишь на меня… я те покажу… сукин сын…

Торп упал на колени, Дондоло рывком поставил его на ноги.

Сверху доносилось пение. Офицеры горланили: «Люблю мою красотку за то, что хлещет водку!»

Даже рюмки не поднесли, думал Дондоло, хоть бы одну паршивую рюмку вина. Он снова ударил Торпа.

Только немцы вырвали жертву из рук Дондоло, обезумевшего от радости, что Торпа отдали ему на растерзание.

Немецкие бомбардировщики летели низко. Бомбы стали падать прежде, чем зенитки успели открыть огонь.

Дондоло бросился на пол. Он втиснул свое плотное тело в угол между лестницей и стеной. Торп спотыкаясь прошел мимо него, спустился с лестницы и вышел во двор. Дондоло дал ему уйти. Если парень хочет быть убитым, — это его дело.

Наверху Уиллоуби держал речь, доказывая необходимость жить полной жизнью.

— Ловите момент, — говорил он. — И старайтесь насладиться им вполне.

Люмису это очень понравилось. Он одобрительно закивал головой.

Уиллоуби продолжал:

— Война учит нас, как мало надежд мы можем возлагать на день грядущий…

Тут раздался взрыв, и комната погрузилась во мрак.

Наступила напряженная тишина.

— Где вы все? — спросил Люмис.

Кто-то сказал:

— Должно быть, в динамо ударило.

— Свет! Дайте свет! — закричал Крэбтриз.

— Окна! Уйдите от окон!

Все копошились в поисках ручных фонарей, свечек или безопасного места, куда бы спрятаться.

Взорвалась вторая бомба, на этот раз ближе. Осколки стекла со звоном посыпались на пол.

Карен почувствовала, что кто-то взял ее за плечи и чьи-то губы ищут ее губ. Она подняла руку и ударила кого-то по щеке.

Потом вспыхнул свет.

Почти все участники пирушки лежали у стены против окон. Уиллоуби спрятал голову под стул. Крэбтриз скорчился позади Люмиса. Крерар прижимал к груди котенка.

— Теперь, я думаю, достаточно шума, чтобы Торп мог уснуть, — сказал он.

Иетс стоял на коленях возле Карен:

— Простите, но я ведь только хотел заслонить вас. Вы не поняли, — бормотал он.

На столе, скрестив по-портновски ноги, обнимая обеими руками еще не откупоренные бутылки, сидел лейтенант Лаборд. Когда все взоры устремились на него, он удовлетворенно улыбнулся. Наибольшего эффекта в конце концов добился все-таки он.

Абрамеску перепечатал шифрованное сообщение, переданное ему связистом. Печатал он всегда методически, не спеша, радуясь тому, как аккуратно и чистенько у него получается. Когда кто-нибудь торопил его: «Бросьте вы красоту наводить, печатайте скорей!», он отвечал обиженным тоном: «Первое условие ведения современной войны — точность и пунктуальность». Трудно было спорить с Абрамеску.

Но в это утро никто не торопил его. Мистер Крерар и большинство офицеров еще не очухались после вчерашней пирушки. Абрамеску мог сколько душе угодно читать и перечитывать сообщение: сначала ряд загадочных названий — обозначения инстанций, через которые оно прошло, начиная с части, из которой оно было отправлено, и кончая той, которая его приняла. Затем сам текст: «Категорически против плана Матадор. Распоряжения следуют». Затем подпись: «Девитт».

Абрамеску задумчиво кивал головой. Так, так. Значит, генералу Фарришу придется отказаться от своей затеи. Правильно: что станется с армией, если каждый будет вмешиваться в чужие дела?

Вошел Крерар, небритый, всклокоченный. Щетина на подбородке подчеркивала бледность дряблых щек; вид у него был усталый и подавленный. Следом за ним вошел котенок и немедленно принялся ловить скомканную бумагу, торчащую из корзинки для мусора.

Крерар растянулся на койке.

— Как вы спали? — спросил он.

— Я почти не спал, — ответил Абрамеску. — Если мне суждено умереть, — серьезно добавил он, — я не хочу, чтобы смерть настигла меня во сне.

— Бросьте! — сказал Крерар. — В наши дни мало в чем можно быть уверенным, но я ничуть не сомневаюсь, что вы не только выживете в этой войне, но и растолстеете.