— Не знаю… — Трой подошел к заднему борту грузовика и недоверчиво оглядел провода, приборные доски, репродукторы. — Я готов содействовать вам постольку, поскольку это не нанесет вреда моим людям и нашим позициям.

Бинг видел, что Лаборд не сговорится с этим капитаном. Ему нравилась точка зрения Троя, его чувство ответственности за своих солдат. Если бы Трой мог отговорить Лаборда от всей этой затеи, Бинг бы только порадовался. Но Трой в лучшем случае добьется лишь того, что Лаборд полезет вперед на свой страх и риск, и тогда черт знает что может случиться.

— Капитан, — сказал Бинг, — нельзя ли мне пойти с вами и ознакомиться с обстановкой? Грузовик пусть постоит здесь. А мы поищем место, откуда можно будет сделать передачу, не подвергая лишней опасности ни нас, ни ваших солдат.

Лицо Троя прояснилось.

— Сержант, — сказал он, — вот первые разумные слова, которые я слышу. Пошли!

Лаборд скорчил кислую гримасу, но возражать не стал.

Бинг еле поспевал за капитаном, шедшим широкими, размашистыми шагами, наклонив вперед голову, плечи и верхнюю часть туловища; такая походка стала для него привычной — она делала его менее заметной мишенью.

Они все еще шли вдоль изгороди. В поле с правой стороны мирно паслись коровы среди темных кругов голой земли.

— Воронки, — сказал Трой, словно он видел вопросительный взгляд Бинга. — Отличное попадание. Беда только в том, что бомбы падали с наших самолетов.

Когда изгородь кончилась, Трой остановился и заговорил с солдатом, в полном смысле слова выросшим из-под земли. Бинг не разобрал, о чем они говорили, но он видел, как солдат показал рукой вперед и Трой кивнул.

Перед ними лежало неогороженное холмистое поле, изрытое воронками от снарядов и ямами поменьше, в которых иногда что-то шевелилось. В воздухе стоял въедливый, приторный запах и слышалось глухое, упорное жужжание.

Трой повернулся и подошел к Бингу. Солдат снова исчез под землей.

— Подстреленная корова, — сказал Трой. — Мертвая. Лежит за изгородью. Нельзя зарыть ее, немцы держат ту сторону под наблюдением. Удивительная вещь, к трупному запаху нельзя привыкнуть.

— Это мухи жужжат?

— Да. Такие большие, толстые. Тучами слетаются, синие и зеленые.

— Где немцы?

— Вон там, за полем. Видите изгородь, которая тянется почти под прямым углом к этой? Там их заставы. У них несколько пулеметных гнезд, но только одно орудие. Они часто передвигают его. Я пытался выбить его минометным огнем, — не удалось.

— Пойдем дальше? — спросил Бинг.

— По-моему, не стоит, — сказал Трой. — Немцы сидят тихо, и мы тоже. Если они увидят нас, они насторожатся. Вам отсюда отлично видно расположение. И немцам видно все это поле, кроме двух-трех возвышений, за которыми можно укрыться.

Раздался сухой треск, словно щелканье бича.

— Кто-то не удержался и высунул голову, — сказал Трой. — Огневой вал в пять часов утра, а потом все эти бумажки, которые посыпались на них, — нервничают, должно быть.

— Не нравится мне все это, — сказал Бинг.

— И мне не нравится. — Трой достал полевой бинокль и вгляделся в изгородь, за которой были немцы. — Этот ваш лейтенант — типичный пример безрассудной отваги. Верно?

— Да, приблизительно так.

— Ну, как? Нашли вы для себя место?

— Я думаю — вон то возвышение почти в центре поля. Грузовик можно подтянуть туда — за ним будем укрываться; громкоговорители мы установим в кустарнике, справа и слева. А я буду говорить откуда-нибудь возле грузовика.

Трой поднял бинокль на уровень холма и кустарника.

— Там окопались несколько моих ребят. Ну, что ж, ничего не поделаешь. Да, пожалуй, вы правы, это лучшее место для вашей махины, чтоб ей провалиться! Что вы скажете немцам?

— Откровенно говоря, я еще не подумал об этом как следует.

— Неужели вы говорите им то, что придет в голову?

— Более или менее. Конечно, есть общая линия, которой мы всегда придерживаемся…

— А действует — более или менее?

Они повернули и пошли обратно, держась поближе к изгороди.

— Иногда действует. — Бинг вдруг поднял голову и посмотрел на Троя. — Скажите, капитан, вы не знаете, заминировано поле?

— На нашей стороне — нет. Но что делается у немцев, особенно по ночам, нам неизвестно. Это мы узнаем только, когда пойдем в атаку на их позиции, — если мы пойдем в атаку и если немцы не атакуют нас первыми.

— Дело в том, что если впереди их позиций заложены мины, то они вряд ли с особой охотой вылезут из окопов и побегут к нам. Не очень-то весело подорваться на своих же минах, вместо того чтобы насладиться комфортом американского лагеря для военнопленных.

Трой засмеялся:

— Я вижу, вам о многом приходится думать на вашей работе.

— Я не думаю. За меня думает лейтенант Лаборд.

Они уже подходили к грузовику. Трой повернулся к Бингу и поглядел на него так, словно только сейчас впервые увидел.

— Не сердитесь на него, — сказал он мягко, — бог с ним.

Грузовик уже был установлен. Толачьян быстро провел его по полю, лавируя между воронками, и осадил перед холмом. Немцы открыли по грузовику ружейный огонь, но менее сильный, чем опасался Бинг. По-видимому, немцы не понимали, что это за люди, которые так близко подъехали к их позициям, и выжидали. А может быть, они устанавливали минометы, чтобы ударить по грузовику, укрывшемуся за холмом.

Толачьян снял громкоговорители с грузовика. Их было четыре. Бинг предложил установить два справа, два слева от холма.

— Что вы тут делаете? — раздался голос из-под земли. — Убирайтесь отсюда! Хотите нас всех угробить?

Толачьян поглядел вокруг, но никого не увидел.

— Молчи! — сказал он. — Для вас же стараемся.

— Еще что!

— Кино привезли? — крикнул другой голос. — Опять артикулы показывать будете?

— Нет, не кино, — крикнул Бинг. — Передача!

— Смотри, брат, подстрелят!

— И нас заодно! — сказал первый голос. Послышалась короткая очередь — словно кто-то стучал металлической линейкой по деревянной доске.

— Видал? — крикнул голос. — Это еще только цветочки!

У Бинга дрожали колени, ему казалось, что он бредет по воде против сильного течения. Ноги не слушались его.

Он снова ощутил сладковатый запах тления, хотя и знал, что разлагающийся труп коровы, усеянный синими и зелеными мухами, остался далеко позади. Словно этот тошнотворный запах застрял у него в носу и не давал дышать. А какие тяжелые эти громкоговорители, черт бы их побрал! Он обхватил один из них, согнулся в три погибели и выбежал из-под прикрытия. Чем больше он съеживался, тем, казалось ему, огромней и заметней он становился. Что-то просвистело мимо его уха. Он бросился наземь. Надо встать, думал он. Но встать не было сил. И не мое это вовсе дело. Чего ради я вожусь с репродуктором?

Толачьян подполз к нему и взял у него из рук репродуктор. По лицу Толачьяна струился пот. Он пополз обратно в кустарник, где уже установил один громкоговоритель. Он подключил провода и махнул Бингу рукой:

— Все в порядке, ползи обратно.

Какой молодец Толачьян! Он не только помог ему, когда взял у него громкоговоритель, — он показал, что берет на себя инициативу. Бинг немного успокоился и глубоко перевел дух. Когда он добрался до грузовика, Лаборд топнул ногой и крикнул:

— Чего вы копаетесь? Живей, живей!

От нетерпения и досады лейтенант даже скрипел зубами. Бинг посмотрел на его высоко поднятые брови, на оскаленный рот и едва удержался, чтобы не ударить кулаком по его редким верхним зубам.

— А почему вы нам не помогаете? Чего вы стоите здесь как истукан?

— Что-о? — сказал Лаборд.

— Делайте что-нибудь! — крикнул Бинг.

Он подошел к машине, снял микрофон и выбрал место для себя шагах в десяти от грузовика — небольшое углубление в земле, где он мог залечь. Он лег ничком и на минуту закрыл глаза. Потом он увидел, что Лаборд послушно тащит громкоговоритель в кусты налево. Толачьян тащил второй.

Но Бингу некогда было порадоваться за Лаборда. Немцы, видимо, решили, что каковы бы ни были намерения американцев, привезших грузовик, ничего хорошего он им не сулит. Поэтому немцы били по всему, что двигалось на американской стороне. Щелканье бича раздавалось все чаще и все размеренней.